онтейнера? Не заметил, что внутренняя поверхность парашютного отсека космического корабля 7К-ОК(А) № 4 разительным образом отличается от всех стенок контейнеров на всех предыдущих кораблях 7К-ОК (“Союз”)? Или контейнер снаряжали слепые инвалиды да еще с полным отсутствием чувствительных функций на подушечках пальцев обеих рук? Как-то не верится.
Ну, и восьмое. Обычно сторонники “автоклавной” версии в своих статьях и книгах завершают рассказ о ней загадочной фразой: “Проверить эту версию и документально подтвердить ее не удалось”. Но почему не удалось? Если уж проводились эксперименты по вытаскиванию парашютов из так и не полетевшего в космос в апреле 1967 года корабля 7К-ОК № 5, то почему, кроме проведения статистических проб и проб при повышенном давлении в спускаемом аппарате, не взяли соскоб вещества со стенок парашютного контейнера корабля 7К-ОК № 5? Простейший химический анализ сразу бы показал, были ли на внутренней поверхности парашютного отсека пресловутые “смолы”.
И почему бы не устроить еще один простейший эксперимент: взять лист металла, аналогичный тому, который использован при изготовлении парашютного контейнера, нанести на него те самые “смолы”, впечатать в них кусок парашютной ткани и посмотреть, при каком приложенном усилии этот кусочек ткани поползет вдоль “засмоленного” металлического листа? Эти эксперименты не были проведены по одной простой причине - они полностью “обнуляют” так называемую “автоклавную” (“неофициальную”) версию.
Окончательно хоронят “автоклавную” версию, как это ни странно, воспоминания заместителя Главного конструктора Бориса Чертока, опубликованные в виде четырехтомника “Ракеты и люди”, - странно потому, что именно Борис Черток на страницах своей книги и обнародовал в полном объеме “автоклавную” версию. Читаем внимательно и делаем выводы по ходу чтения:
“...Много лет спустя (после гибели Владимира Комарова, то есть когда многие детали происшедшего у многих уже просто стерлись в памяти - С.Ч.), когда прибегать к репрессиям “по истечении срока давности” не имело смысла, была высказана еще одна, может быть, наиболее достоверная причина катастрофы, не зафиксированная ни одной из подкомиссий. Ограниченный круг людей на нашем заводе догадывался, но счел за благо молчать (нет ли тут некого логического противоречия между фразами “была высказана причина” и “ограниченный круг догадывался”? Что же, этот догадывающийся “ограниченный круг”, не сговариваясь друг с другом, молчал “много лет”, а потом - словно ему дали негласную команду - вдруг проникся доверием к высказанной кем-то “версии”? - С.Ч.). Тем более что этой причиной было нарушение технологии, устранить которую на будущее не составляло никаких трудностей”.
Сходной с нашей точки зрения придерживается и Леонид Комиссаренко, главный конструктор Донецкого производственного объединения “Точмаш”, лауреат Государственной премии СССР:
“Наталкиваемся на парадокс: много лет спустя, когда живых свидетелей уже нет, высказана наиболее достоверная причина катастрофы. Кем, кроме живых свидетелей, она могла бы быть высказана, и почему через много лет? В этом свете искренность Бориса Евсеевича (Чертока - С.Ч.) вызывает серьезные сомнения. Скорее всего, дело обстояло несколько иначе” [10.12].
Далее у Бориса Чертока читаем:
“В отступление от утвержденной технологии все СА до № 4 и № 5 поступали в автоклав без парашютных контейнеров” (что, “много лет спустя” вдруг “вспомнилось”, что парашютных контейнеров на кораблях 7К-ОК № 1, № 2, и № 3 не было? Но выше мы уже доказали, что беспилотные корабли 7К-ОК №1 и № 2 и пилотируемые корабли 7К-ОК № 3 и № 4 готовились попарно. Следовательно, корабли № 3 и № 4 были на всем протяжении их изготовления технологически тесно связанны. Значит, корабль 7К-ОК № 4 (“Союз-1”) прошел в точности такую же технологическую подготовку, что и корабль 7К-ОК № 3 (“Космос-140”) - С.Ч.).
Еще дальше в книге Бориса Чертока находим такие строки:
“Как это часто бывает, изготовление контейнеров по срокам отставало от всего корпуса. Это было, казалось бы, безобидное нарушение технологического процесса. Для беспилотных пусков такое отступление допускалось” (но выше мы уже доказали, что корабли 7К-ОК № 3 (“Космос-140”) и 7К-ОК № 4 (“Союз-1”) изначально готовились одновременно и именно к пилотируемому полету! То есть на них обоих уже должны были быть парашютные контейнеры! - С.Ч.).
И еще далее в той же книге:
“Начиная с № 4 и № 5, предназначенных для пилотируемых пусков, всякие отступления от штатной технологии были категорически запрещены” (а поскольку корабли 7К-ОК № 3 (“Космос-140”) и 7К-ОК № 4 (“Союз-1”) изначально готовились именно для полета с космонавтами на борту, то нет никаких оснований полагать, что на полимеризацию в автоклаве они поступили или без смонтированных парашютных контейнеров, или без штатных крышек к ним! - С.Ч.)
И в довершение подтверждения несерьезности” всей “автоклавной” версии еще одна цитата из воспоминаний Бориса Чертока:
“Чем и как закрывали контейнеры вместо крышек, если кто и помнил, то не рассказывал (ах, эти помнящие, но благоразумно молчащие люди! - С.Ч.). Когда я ради этих мемуаров интересовался подробностями, оказалось, что живых свидетелей уже нет (то есть вся “автоклавная” версия в буквальном смысле “высосана из пальца”, поскольку тех, кто действительно что-то знал и помнил в живых уже нет, а при жизни они явно почему-то коллективно молчали - С.Ч.). Высказывались предположения (“много лет спустя” и, наверное, теми, кто в технологических операциях по полимеризации космических кораблей лично не участвовал! - С.Ч.), что контейнеры, по всей вероятности (!!! - С.Ч.), чем-то закрывали, но неплотно”.
И после всего этого еще можно верить в “автоклавную” версию?
(В некоторых вариациях на тему “автоклавной” версии “всплывают” даже кое-какие “подробности” наземной упаковки парашютов в якобы загрязненные налетом смол контейнеры. Так, А.Борисов в своей статье “Звездный рейс Владимира Комарова. Версия причины “Трагедии-1”, опубликованной в майском номере журнала “Новости космонавтики” за 1999 год, утверждает:
“Сотрудники НИИ парашютостроения, снаряжавшие “Союз-1”, обратили внимание, что основной парашют шел в контейнер с большим трудом -не помогало даже то, что его забивали деревянными молотками. Заполнить укладку удалось только тогда, когда в контейнер были вложены тонкие пластины березового шпона, по которым и втолкнули парашют (опять-таки с помощью киянок!). Трение укладки о стенки контейнера было гораздо выше, чем обычно.
Позднее выяснилось, что спускаемые аппараты всех беспилотных кораблей проходили процесс полимеризации теплозащиты в автоклаве без парашютных контейнеров, а пилотируемые, начиная с “Союза-1”, - с ними, “как и положено по техпроцессу”. При полимеризации теплозащита выделяет бесцветные смолы, которые оседают на металле и, обладая клеящими свойствами, могут значительно увеличить коэффициент трения.
Нарушение технологии работ со спускаемыми аппаратами заключалось в том, что контейнеры не были закрыты крышками при нахождении в автоклаве”.
При прочтении очередной “вариации на автоклавную тему” возникает масса вопросов.
Во-первых, когда эти неназванные “сотрудники НИИ парашютостроения, снаряжавшие “Союз-1”, “вспомнили” все эти детали, связанные с упаковкой парашютов в “загрязненные” контейнеры: в 1967 году, во время работы правительственной комиссии по расследованию гибели Владимира Комарова или тридцать лет спустя? Судя по всему, в 1967 году, когда правительственная комиссия “лупила из всех стволов” по НИИ парашютостроения, доказывая его виновность в случившейся катастрофе, эти сотрудники предпочли ничего не вспоминать и молчали, хотя их “правда” полностью снимала всю вину с “парашютистов” и называла подлинных виновников катастрофы -технологов с предприятия-изготовителя корабля 7К-ОК (“Союз”). Почему молчали сотрудники НИИ парашютостроения? Потому что в 1967 году никакой “автоклавной версии” не было - она родилась только на рубеже 80-х и 90-х годов минувшего столетия.
Во-вторых, почему эти безымянные сотрудники не заинтересовались при снаряжении парашютами корабля в чем причина того, что “основной парашют шел в контейнер с большим трудом”, - не помогло “даже то, что его забивали деревянными молотками”? Неужели парашютный отсек перед снаряжением его парашютами ими не осматривался? Неужели его не чистили, не ощупывали руками, не обезжиривали? Ведь уже на ощупь обнаружилась бы излишняя шероховатость и клейкость внутренней поверхности отсека! А что в момент “забивания парашюта молотками” делали представитель фирмы изготовителя контейнера и военный представитель-приемщик, которые обязаны быть на всех процедурах снаряжения корабля в полет и которые своими подписями скрепляют акт о правильном выполнении работ? Они отвернулись и закрыли глаза и уши?
В-третьих, предположим, что парашют, который упорно “не лез” в парашютный отсек, с грубейшими нарушениями технологии сборки решили все-таки упаковывать с помощью “тонких пластин березового шпона”. Пусть - что на деле практически невероятно, поскольку береза - сорное дерево и с ним сложно работать, - изготовили тончайшие пластины толщиной всего один миллиметр (наитончайшие!). Эти пластины расставили по периметру парашютного отсека и “опять-таки с помощью киянок” все-таки “втолкнули парашют” внутрь. То есть сначала не могли забить парашют деревянными молотками, а потом, фактически сузив внутреннее пространство как минимум на два миллиметра (с обеих сторон контейнера расположили, по крайней мере, по одной березовой пластине толщиной один миллиметр), все-таки вогнали в него парашют. Чудо, но бывает! Умельцы же работают, наши левши, наши самоделкины! Вот только опять же вопросики возникают. Как, к примеру, теперь вытащить сами пластины из контейнера? Их “поджал” парашют -это раз. Они должны были тоже приклеиться к поверхности загрязненного отсека - это два. Ну, и в отношении пластин из березового шпона никто коэффициент трения тоже не отменял - это три. Или эти любительские “поделки из березы” заговорены от застревания в контейнере? А где гарантия, что при извлечении эти “березовые предметы” не разломаются на тонкие и острые щепки и не повредят парашютную ткань?