– Выкладывай.
Вася поморщился. Однако пиво оказало на него благотворное действие.
Черты лица разгладились. Он стал способен к членораздельному длительному монологу, а памятью он славился еще со времен института.
– Жилье расположено на восьмом этаже 17-этажного здания по адресу:
Новороссийская улица дом 15, квартира 95, – заговорил Вася как по-писаному. – Квартира однокомнатная. Видимых повреждений входной двери, замков и приоконных запоров нет. Осмотр производился в 11 часов 30 минут, при естественном освещении. Комната прямоугольная, примерно шесть с половиной на четыре метра.
Снабжена балконом, который пребывал в открытом состоянии…
– Ладно, рассказывай ты по-человечески!
– Ну что рассказывать?.. – сменил тон Вася и вздохнул. – Мамаша этого Полуянова позвонила около десяти утра по «02». Она живет не с ним – приехала ему суп варить. Открыла своим ключом – сыночек должен был к тому времени уже на работу уйти. Входит она, значит, – сыночка нет, зато на его диване лежит труп убитого…Точнее женщины…Еще точнее гражданки Климовой-не-помню-как-дальше, 1982 года рождения, временно не работающей…
Без следов одежды и признаков жизни…
Вася вздохнул.
Я понимал природу его цинизма. Даже сыщикам тяжело привыкнуть к виду мертвого человека. Тем более – человека молодого и вчера еще полного сил, надежд и любви. Заглушить неприятное чувство от этого зрелища можно только юморным, конечно.
– А как вы установили, что девушка – это именно Климова, 82-го года рождения и так далее?
– А она в том же доме живет. То есть – жила… Через полчаса после нас на квартиру ее мать примчалась… Девчонка эта дома не ночевала, а тут слух прошел: милиция, убийство…
Я представил себе рядом у тела девушки двух женщин: мать убитой и мать исчезнувшего журналиста… Двух немолодых рыдающих женщин… Да, зрелище так себе… Васе не позавидуешь…
– У нее, этой Климовой, что, с Полуяновым были интимные отношения?
– Да у нее, похоже, со всем кварталом были интимные отношения.
– А в тот вечер половой акт был?
– А зачем еще она была у него голой в постели?.. В шашки играла?..
Хочешь убедиться – звони экспертам на Петровку.
– Как ее убили?
– Зарезали. Кухонным ножом. Перерезали горло. Нож валялся рядом.
– Когда наступила смерть?
– Между двадцатью двумя и двадцатью четырьмя часами предыдущего дня.
– Какие были версии?
– А какие тут версии? Соседка по этажу сказала: примерно в половине восьмого в дверь к Полуянову звонила девушка – не та, что убили. Другая. Такая фифа, как она выразилась. Полуянов открыл ей. При виде посетительницы он был, как она сказала, обескуражен…
– Ишь ты, какая глазастая соседка…
– Да уж. Побольше бы таких свидетелей… Потом она, соседка, слышала звуки ссоры. И женский голос кричал: «Прости меня, Танечка!..»
– Так-таки все-все она слышала?
– Балконы-то открыты… Жарко…
– Ну, а потом?
– А что потом? Коля Ревенко поехал в редакцию к этому Полуянову. Его, естественно, на работе не оказалось…
– Хотя должен был быть?
– Вроде да. Хотя кто их, журналеров, поймет… Но Полуянов в редакции не появился и не звонил. Зато в редакции Коле сказали, что Полуянов в день убийства хвастался: придет-де к нему сегодня вечером некая Таня Садовникова, миллионерша из Парижа… Стали эту Садовникову искать…
– Ну, а потом?
– А потом что? Дело у нас Петровка забрала.
– А у тебя какие версии?
– Да какие там версии! – Вася досадливо махнул рукой. – Дело, по-моему, дохлое. Хорошо, что мы его сбагрили.
– И ты думаешь, что эта Садовникова могла девчонку убить?
– Не знаю. Похоже, что нет… Хотя кто их, баб, поймет? На ножичке-то, говорят, – отпечатки ее пальчиков… А она что, твоя клиентка?
– А как ты объясняешь исчезновение Димы? – ответил я вопросом на вопрос.
– Не знаю… Испугался. Удрал…
– Может, кто-то в квартире побывал? Посторонний? Уже после ухода Татьяны?
– Не знаю. Может быть. Однако пальцевые отпечатки в квартире – только трех человек: этого Полуянова, жертвы и Садовниковой. Следов взлома нет…
– Может, кража?
– Как мамаша говорит, ничего ценного не пропало. На месте – и золотой перстень, и видак, и телефон с автоответчиком… Хотя… Похоже, что в квартире рылись… И вот еще какая странность…
Василий замолчал и сделал последний глоток «Очаковского». Аккуратно поставил бутылку у лавочки.
– Ну? – поторопил я его.
– Полуянов ведь – журналист, да?
– Ну!
– Не «нукай», я тебе не лошадь… А журналисты много ведь пишут, правда? Любят они писать, да? И интервью всякие берут, верно?
– Ну, говори, не томи!
– Так вот, – с торжеством посмотрел на меня Вася. – В квартире у Полуянова мы не нашли ни одной бумажки, исписанной его рукой. Ни одного блокнота. Больше того! В ней не было ни одной компьютерной дискеты. И даже ни одной кассеты к диктофону! Хороший журналист, правда?
Боже, какая рань! Неужели нужно просыпаться? Евгений с отвращением стукнул по громкоголосому будильнику. Он нащупал на тумбочке приготовленную с вечера бутылку «Эвиана». Выпил минералку в один большой глоток. И ловким прыжком выскочил из постели. Пора приниматься за дело.
Через пятнадцать минут его босс встанет. Быстро примет душ и побреется.
И через полчаса уже выйдет на веранду. При полном параде. В одном из своих восьмидесяти костюмов – и в одном из тысячи, наверное, галстуков.
Как он выдерживает – вставать каждый день в семь часов? Солнце еще еле светит, на веранде играют холодные тени. Спать бы ему сейчас сладко-сладко, пригревшись под боком у красотки-жены… А часиков в десять лениво продрать глаза, потребовать в постель кофе с круассанами и позавтракать – не вставая и не умываясь. И потом только неспешно начинать новый трудовой день.
С его деньгами босс вполне мог бы себе это позволить.
Равно как и не работать вовсе. Евгений подозревал, что шеф уже обеспечил до конца жизни не только самого себя, но и детей своих, и внуков, и пра-пра и так далее правнуков.
Сам Евгений – будь у него столько бабок – ни за что не выбрал бы такой, как у босса, режим работы.
Как только шефу не противно спросонья лезть в душ, а потом – завтракать при полном параде, уже облачившись в костюм? Завтракать без крепкого кофе (босс предпочитал цветочный чай) и – даже в галстуке?
«Так потому он и босс. А ты – всего только начальник охраны», – в который уже раз охолодил себя Евгений Крохалев.
Евгений с отвращением расправил перед зеркалом отвратительный шелковый галстук мертвенного тона – не любил он эти парадные заморочки. А что делать – положение обязывало каждый день одеваться, как на похороны. Вышел на лужайку.
Надо проверить, все ли в порядке.
Он обошел кругом четырехэтажный особняк – трава покрылась росой, и ботинки тут же промокли. Все было по-утреннему тихо. Даже фонтан горничные еще не включили. Солнце играло в тридцати двух бронированных окнах, раскинувшихся на четыре этажа.
Евгений заглянул в гараж и завел сначала бронированный 600-й «Мерседес», затем «Мерседес» – джип охраны, а после красный «Рейнджровер» хозяйки и точно такой же «Рейнджровер», только стального цвета, предназначенный ее охране. Машины завелись с пол-оборота. Евгений дал двигателям поработать минут по пять – так приказал босс, он все боялся, нет ли бомбы?
Интересно, кто это осмелится подложить сюда бомбу – если дом охраняют восемь «афганцев» и пять питбулей? И чуть ли не миллионная система сигнализации?
Все действительно было в порядке.
Евгений взглянул на часы: одиннадцать минут восьмого. Ровно в семь пятнадцать он должен быть на веранде – для традиционной утренней беседы с шефом.
Начальник охраны Бориса Барсинского заторопился в дом – шеф не прощал опозданий.
Борису Сергеевичу Барсинскому никогда не приходило в голову сначала спокойно позавтракать – и только потом включить свои мобильные телефоны. Он врубал их сразу, едва успевал выйти из душа.
Те из его подчиненных, кто имел доступ к заветному номеру, знали: шеф включает аппарат ровно в семь десять. В это время он выходит из душа и начинает одеваться. И в это время он уже готов к работе. Ко всем приятным и неприятным новостям, которые его работа приносит изо дня в день.
И из ночи в ночь.
Барсинский швырнул на пол махровое безразмерное полотенце и вышел из ванной. Дубовый паркет приятно ласкал свежевымытые ступни.
Жена что-то пробормотала и забралась поглубже под шелковые простыни – она никогда не вставала так рано. Вчера она затащила его в свою спальню. Опять бормотала о любви… А сейчас – готова все на свете проспать.
Кажется, уже проспала. Проспала сына – тот из своей Англии о ней и спрашивал-то не каждый Раз. И мужа своего проспала – по крайней мере, Бориса давно уже не возбуждали ее тронутые целлюлитом ножки и замутненный мартини взгляд.
Барсинский быстро оделся и скользнул равнодушным взглядом по просторной, но неуютной спальне. Комод был закидан использованными косметическими салфетками. Открытый флакон духов распространял ядовитый цветочный запах. Ваза с белыми розами из их сада валялась на боку, и цветы грустно опустили головки.
«Я женился на идеальной хозяйке», – саркастически подумал Борис. Он с облегчением вышел, из комнаты, включил мобильный и отправился на веранду.
Телефон зазвонил прямо в лифте. Барсинский одобрительно взглянул на высветившийся номер – молодец Липка, рано встает. Интересно, добился ли он своего?
Наверно, добился. Липка даже мертвого расколет.
Но через пять минут разговора у Барсинского от его в общем-то благодушного настроения не осталось и следа.
«О черт!» – отчаянно подумал Крохалев, едва взглянув на босса.
Барсинский хмурился за своим цветочным чаем и всем своим видом показывал, что сейчас начнется гроза. Жестокая свинцовая гроза – несмотря на яркий солнечный день. И несмотря на сладкую улыбку новой горничной Марьяши.