Василий Щепетнёв
Проигравший уходит навсегда
Мотоцикл чуть ли не вприпрыжку катил по просёлку. За двадцать минут я успел проклясть съеденный обед, мысленно составить завещание и понадеяться, что сам как-нибудь сяду за руль, и тогда страху натерпится Роман. К счастью, всё кончается, кончилась и эта поездка. Мы остановились меж разноцветных, вольно поставленных палаток.
– Прибыли! – Роман соскочил с мотоцикла, отстегнул фартук коляски. Гром с достоинством сошёл на землю. Последним, ещё не веря покою, слез с заднего сиденья и я. Боже, как хорошо стоять!
– Эй, вьюноша! – Роман был бодр и свеж, человек действия в своей стихии. – Где Пётр Николаевич?
Сидевший в тени палатки парень встал и, опасливо косясь на Грома, подошёл к нам.
– Не укусит?
Гром презрительно отвернулся.
– Вряд ли. А что?
– Ну, псина такая...
– Не псина, а кобель, вес – сорок пять килограммов, высота в холке...
– Пётр Николаевич на раскопках со всеми, – поспешно перебил Романа парень, – десять минут в ту сторону. А я по лагерю дежурю. – Он как будто оправдывался.
– Идём. – Роман шагал впереди, не оглядываясь, явно переоценивая мои силы. Пришлось поднапрячься, и вскоре мы были средь ям, ямок и ямищ, из которых порой выглядывали лопаты да торчали согнутые спины.
– Привет, Петро! – Роман подошёл к погрузившемуся в землю джентльмену лет пятидесяти.
– А, это ты, – блёкло ответил тот, не поднимая головы, но через секунду оживлённо выпрямился. – Роман, всё-таки приехал, молодец! Ты извини, запарка у нас.
– Я не один. Братца двоюродного привёз на выходные, кузенчика. Он в отпуске бездельничает, пусть хоть пару дней побудет с умными людьми. Знакомьтесь: Пётр Грачёв, археологическое светило, – Александр Оляховский, большой боец невидимого фронта со своим помощником Громом.
Джентльмен ловко выскочил на поверхность земли.
– Здравствуйте! Вы действительно...
– Нет, Роман пошутил. Я микробиолог. – Рука археолога была узкой, интеллигентной, но крепкой.
– Правильно говорю, ведь работаешь с невидимым материалом. – Роман заглянул в яму. – Как дела, профессор?
– Спешим, спешим дико. Строители времени не дают, у них план! Дней десять в нашем распоряжении, не больше.
– Понял. – Роман посмотрел на часы. – Копай, копай, мы пока на речку наведаемся.
– Отлично! – обрадовался Пётр Николаевич. – Рыбы в Уманке – тьма! Снасти в моей палатке возьмите. А вечером поговорим всласть, я покажу кое-что, – он вдруг помрачнел.
– Ладно, отрывай свою нобелевку.
Вечер пришёл быстро – хороший августовский вечер, на смену жаре от реки поднимались прохлада и свежесть, огромная луна зависла над лагерем. Уха начала остывать, когда профессор наконец освободился от всех руководящих хлопот.
– Вкушай, – Роман протянул ему котелок. – Это тебе не лагерная бурда. Кстати, бурда во всех лагерях – археологических, пионерских и иных – в сущности одинакова, некоторая разница только в качестве.
Пётр Николаевич зачерпнул ложкой, но до рта не донёс.
– Правда порой настолько неправдоподобна, что поверить в неё становится невозможно.
– Ты ешь, ешь, рыба на мозги хорошо влияет, стимулируй позитивное мышление.
Профессор послушно заработал ложкой, но скоро отставил котелок.
– Понимаете, ерунда получается. Просто бред. Идёмте со мной.
Большая шатровая палатка освещалась тусклой лампочкой, горевшей благодаря тарахтевшему невдалеке движку.
– Тут мы храним собранный материал. Варварство, конечно, но у нас нет выхода: собираются строить какой-то хитрый аэродром, и мы берём самое ценное, спешим и, боюсь, можем многое потерять безвозвратно. – Он подвёл нас к большой, метр на полтора, плоской каменной плите овальной формы, лежащей на крепком деревянном столе. – Наша область исключительно богата. Увы, только в археологическом смысле. Обнаружены памятники индо-иранской, скифо-сарматской культур, не говоря уже о Древней Руси. А сейчас – палеолит. Камни, кости, вот, например. – Он взял картонку, открыл. На серой вате лежал лобный фрагмент черепа. – Таких черепов здесь масса. Явно культовое захоронение. Антропологически же – несомненный неандерталец. Открытие мирового значения.
– Поздравляю, Петя, я всегда знал, что ты у нас умный. – Роман с трудом подавил зевок.
– Погоди, – отмахнулся профессор, – посмотри сюда. Найдена рядом с захоронением. И с этой находкой показаться будет очень трудно.
– Не вижу ничего особенного. Плита и плита.
– Приглядитесь. – Профессор включил карманный фонарик, поднёс к поверхности. На гладком, сером камне отчётливо виднелись продольные и поперечные линии.
– Чёрт знает что! – сонливость с Романа мгновенно слетела. – Это же шахматная доска!
– Похоже, – согласился профессор, – восемь на восемь, всего шестьдесят четыре клетки. И куда я с этим? Это же не Русь, не скифы, а средний палеолит! Семьдесят тысяч лег назад, неандертальцы! – Он сокрушённо покачал головой, но в голосе явно преобладала радость за находку, за себя. – И вот ещё, – он, упиваясь мгновением, показал на какие-то узоры в углу плиты. – Это протохаттская клинопись. Цивилизация пятого тысячелетия до нашей эры, не позднее. Здесь, под Воронежем! По отдельности – чудо, вместе – чушь!
– А написано что? – Роман закипал от избытка энергии.
– Точно сказать сложно, язык до конца не расшифрован. В первом приближении можно перевести так: уступивший уходит навсегда.
– Игра навылет! – разрезвился Роман. Просто несолидно для почтенного физика. – Часов поблизости не нашёл? Или фигур?
– Остришь, а мне не до смеха. Надо срочно останавливать строительство, организовывать новую, может быть, международную экспедицию. А это ох как непросто. В понедельник еду в облсовет, подключу прессу, телевидение. Грядут бурные дни! – с удовлетворением профессор погладил шахматную плиту.
– Подождите минутку. – Роман выскочил из палатки.
– Как же вы объясняете это? – мой голос, надеюсь, был спокоен. – Неандертальцы, протохаттские письмена, шахматы?
– Плита могла иметь и неизвестное нам культовое значение. Но надпись... С существующих позиций это необъяснимо. Возможно, цивилизации существовали куда раньше, чем принято считать, и переплетались они весьма причудливо. Похоже, все концепции придётся менять в корне. – Теперь я слышал самодовольство и гордость в голосе археолога.
В палатку влетел Роман.
– Петро, давай-ка сделаем фото века, – он достал из пластикового пакета комплект фигур и быстро расставил на плите. – Я тоже хочу войти в Историю. Игра на древнейшей доске мира, – он протянул мне фотоаппарат. – Ты только кнопку нажми, он сам сработает. А потом я тебя щёлкну.
– Обойдусь, – я взял «Полароид-дабл», профессор неохотно встал в позу игрока. Роман двинул фигуру.
– Нет, Петро, ты играй по-настоящему, оптика прекрасная, позицию будет видно. Наука не терпит подделок!
– Балаганишь! – археолог сделал свой ход.
– Никоим образом. Из таких снимков складывается история. Интересно, кто и когда играл перед нами? Чувствуешь – дух времени вливается в нас с каждым ходом. Вам мат, дорогой профессор!
Яркая вспышка фотоаппарата ослепила нас всех. Гром взревел за полотняной стенкой. Я кое-как вышел наружу.
– Спокойно, пёсик! Это всего лишь буржуйская техника. Гром, вздыбив шерсть, скалился на палатку. Напугался!
– Надеюсь, ты порадовался, – игроки вышли на волю. – А вообще, представляешь реакцию? Это же переворот в археологии, не меньше, чем находка Трои!
Мы долго сидели у костра, гоняли чаи и вспоминали всякие невероятные случаи. Роман поведал о том, что тунгусский взрыв 1908 года – первое испытание ядерного оружия нашей эры, проведённое эсерами, умершими впоследствии от лучевой болезни. Я в долгу не остался и рассекретил историю о человеке, впавшем в тридцать втором году в катабиоз, пролежавшем до наших дней в подвальном помещении разрушенной сельской церкви и только недавно ожившем, – а лучше бы и не оживал. Профессор довольствовался эпизодом прошлогодней экспедиции: как студент копнул землю, наткнулся на круглую железяку и выбросил её – мол, деталь от трактора. А он, профессор, не поленился нагнуться, почистить – и в результате в Эрмитаже выставлена серебряная диадема со змеями.
Легли спать за полночь, когда луна подбиралась к зениту. Сквозь сон чудился мне волчий вой и злобное рычание Грома.
Разбудил меня Роман.
– Скорее, с Петром плохо.
Одеваясь на ходу, я побрёл за ним, а он всё торопил и торопил. Лагерь начинал просыпаться. Роман откинул полог профессорской палатки. Столик, пара дачных стульчиков, в углу – раскладушка, на которой лежал археолог. Я взял его за руку – мышцы уже начали коченеть.
– Он умер часов пять назад.
– Умер? – до Романа не сразу дошло. – Отчего?
Я бегло осмотрел тело: следов насилия нет. Вероятно, острая сердечная недостаточность. Слишком волновался, напряжение, усталость. Я накрыл труп одеялом.
– Надо вызвать местного врача, милицию. Если будут вскрывать, определят точнее. Хотя здесь, в районе...
– Надо сообщить его жене. – Роман пришёл в себя. – И как бы обойтись без вскрытия. Ты придумай, чтобы без лишних формальностей.
– Придумаю.
В ожидании милиции мы собрали свои вещи. Роман, укладывая фотоаппарат, вынул карточку из накопителя.
– Его последний снимок, – он, прищурившись, вглядывался в фотографию. – Смотри, Сашка!
Я взял карточку, Роман и профессор стояли у плиты, а над ней, над чёткими шахматными фигурами проступал кто-то третий – массивное туловище, голова на короткой шее, под низким лбом – красные, светящиеся глаза, даже со снимка пугающие яростью и ненавистью.
– Может быть, ты раньше снимал на эту кассету?
– Нет. И конструкция «Полароида» этого не допускает. – Так что же это?
– Неандерталец, – спокойно и обречённо ответил Роман.
– Не говори ерунды. Наверное, был рисунок на стенке палатки. а мы его вечером не разглядели.