Я уже был чуть-чуть пьян, и даже не чуть-чуть. Голос у меня задрожал, когда я признался:
— Жена не придет. Она меня бросила.
— Поссорились?
— Да, в общем, и не ссорились. Не было слов, которых нельзя принять или забыть.
— Влюбилась в другого?
— Не знаю. Может быть.
— Расскажите. Помочь не могу. Но человеку надо, чтобы его выслушали.
Пользуясь словом «человек», он как бы обобщал мое положение, утверждая, что всем людям суждено так же страдать. Человек рождается, человек умирает, человек теряет любовь, Я рассказал ему все, кроме того, что собирался ему рассказать, поднявшись на яхту. Рассказал о наших обедах с кофе и рогаликами, о моих выигрышах, о голодном студенте и Ласточкином Гнезде. Рассказал о нашей стычке из-за официанта, о ее прямолинейном заявлении: «Ты мне больше не нравишься». Я даже показал ему ее письмо (сейчас мне кажется это просто невероятным).
— Очень жаль, — сказал он. — Если бы я не... задержался, ничего бы этого не произошло. С другой стороны, вы бы не выиграли всех этих денег.
— Да будь они прокляты, эти деньги.
— Легко сказать. Да я и сам столько раз так говорил. Но вот видите, я же здесь... — И он обвел рукой скромный салон, который мог себе позволить только очень богатый человек. — Если бы я всерьез так говорил, меня бы тут не было.
— Я говорю это всерьез.
— Тогда у вас еще есть надежда.
— А она, может, как раз сейчас с ним спит.
— Это не убивает надежды. Часто понимаешь глубину своей любви, когда спишь с другой.
— Что мне делать?
— Выкурите сигару.
— Я их не люблю.
— Но не будете возражать? — Он сам закурил сигару. — Они тоже стоят денег. Я, конечно, денег не люблю, — а кто их любит? Монеты выбиты топорно, а бумажки всегда сальные. Как газеты, подобранные в общественном парке. Но я люблю сигары, эту яхту, гостеприимство и боюсь, — он опустил кончик сигары, как флаг, — ну да, боюсь, что люблю власть. (Я совсем забыл, что власть ему больше не принадлежит.) Следовательно, приходится терпеть и деньги. А вы знаете, где они сейчас могут быть? — спросил он.
— Полагаю, что празднуют, — с кофе и рогаликами.
— У меня было четыре жены. Вы уверены, что хотите, чтобы она вернулась?
— Да.
— Без них ведь так спокойно.
— Я не жажду покоя, — пока еще.
— Моя вторая жена — я тогда еще был молод — меня бросила, и я совершил ошибку, отвоевав ее. Потом у меня ушли годы на то, чтобы снова ее потерять. Она была хорошая женщина. А хорошую женщину не так-то легко потерять. Если уж жениться, то лучше на дурной женщине.
— В первый раз я так и сделал, и это было не очень весело.
— Интересно. — Он глубоко затянулся, наблюдая, как стелется и тает сигарный дымок. — И брак этот, вероятно, был скоротечным. С хорошей женщиной он длится дольше. Бликсон женат на хорошей женщине. Она сидит с ним рядом в церкви по воскресеньям, обдумывая обеденное меню. Она прекрасная хозяйка, и у нее отличный вкус в убранстве дома. И пухлые ручки — она с гордостью утверждает, что у нее легкая рука на сдобное тесто, — но ведь не для этого женщине даны руки! Она женщина нравственная, поэтому, когда он ее оставляет в будние дни, он в ней уверен. Но ему приходится к ней возвращаться, вот в чем весь ужас, ему приходится возвращаться.
— Кэри не такая уж хорошая. — Я посмотрел на остаток моего виски. — Господи, ну скажите, что мне делать!
— Я слишком стар, молодые сочтут меня циником. Люди ведь не любят трезвого взгляда на действительность. Здравый смысл им не по нутру. Пока годы к нему не склонят. Я бы вам посоветовал: привезите ваши чемоданы. Забудьте обо всем, виски у меня хватит, займитесь на несколько дней обезболиванием. Завтра, в Портофино, на яхту прибудут приятные люди, — Силия Чартерис вам очень понравится. В Неаполе есть несколько публичных домов, если холостая жизнь так уж вам в тягость. Я позвоню в контору, чтобы продлили ваш отпуск. Довольствуйтесь приключением, выпавшим на вашу долю. И не пытайтесь его одомашнивать.
— Я хочу Кэри. И все. А не приключений, — сказал я.
— Моя вторая жена оставила меня, говоря, что я чересчур честолюбив. Она не понимала, что только умирающие лишены честолюбия. Да и у них, вероятно, есть честолюбивое желание выжить. Кое-кто прикрывает свое честолюбие, вот и все. У меня была возможность помочь молодому человеку, которого моя жена полюбила. И тогда он очень скоро проявил свое честолюбие. На свете есть разные виды честолюбия, и моя жена поняла, что предпочитает мое честолюбие. Потому что оно безгранично. Женщины не воспринимают бесконечность как недостойного соперника, но если мужчина предпочел ей стул помощника управляющего — это оскорбительно. — Он грустно уставился на окурок сигары. — И все же нельзя вмешиваться в чужие дела.
— Я сделал бы все...
— Ваша жена — натура романтическая. Ее покорило то, что этот молодой человек так беден. Кажется, я что-то придумал. Выпейте еще виски, и я вам расскажу...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Я спустился по трапу, слегка покачиваясь от выпитого виски, и пошел от набережной вверх по холму. Было четверть девятого, и вид уличных часов напомнил мне о том, что я так и не рассказал Дрютеру. А он мне сказал:
— Денег не давайте. Деньги явно вещь грязная. Но эти маленькие красные кружочки... Вот увидите, ни один игрок не может против них устоять.
Я пошел в казино и поискал мою парочку, — но их там не было. Тогда я обменял все мои деньги на фишки, и, когда оттуда вышел, в карманах у меня бренчало, как в сумке у Ласточкиного Гнезда.
Мне понадобилось не больше пятнадцати минут, чтобы их найти: они сидели в кафе, куда и мы раньше ходили поесть. Какое-то время я незаметно за ними наблюдал из дверей. У Кэри вид был не слишком счастливый. Она пошла туда, как потом выяснилось, чтобы доказать себе, что больше меня не любит и те места, где мы бывали вместе, ей безразличны, — но доказать себе это не смогла. Ей было тяжело видеть, как кто-то посторонний сидит на моем месте, а у этого постороннего была к тому же ненавистная ей привычка запихивать намазанный маслом рогалик в рот чуть ли не целиком. Доев, он пересчитал свои деньги и попросил ее минуточку помолчать, чтобы он мог еще раз проверить свою систему.
— Сегодня мы можем рискнуть на пятьсот франков в «кухне». То есть на пять стофранковых ставок.
Когда я к ним подошел, он сидел с карандашом над бумагой. Я еще от двери крикнул:
— Алло! — и Кэри обернулась. Она чуть было не улыбнулась мне по привычке, я видел, как улыбка светится у нее в глазах, но она тут же сдернула ее, как мальчишка сдергивает своего змея на землю.
— Что ты тут делаешь? — спросила она.
— Хотел удостовериться, что у тебя все в порядке.
— У меня все в порядке.
— Иногда человек что-то делает, а ему вдруг захочется, чтобы он этого не делал.
— Не я.
— Помолчите, пожалуйста, — сказал молодой человек. — Это же очень сложно — то, над чем я работаю.
— Филипп, это... мой муж.
Он поднял на меня глаза:
— А, добрый вечер... — и стал нервно постукивать по столу кончиком карандаша.
— Надеюсь, вы как следует заботитесь о моей жене.
— Вам до этого нет никакого дела.
— Ну, а вам для ее полного счастья надо кое-что знать. Она терпеть не может пенки на горячем молоке. Глядите, ее блюдце полно крошек. Вам надо было их скинуть, прежде чем наливать ей кофе. Она терпеть не может негромких, но резких звуков, например хруста поджаренного хлеба или рогалика, который вы сейчас жуете. И щелкать орехи при ней нельзя. Надеюсь, вы меня слушаете? Скрип вашего карандаша тоже ей не понравится.
— Уйдите, пожалуйста, — сказал молодой человек.
— Я бы предпочел поговорить с моей женой наедине...
— Я не хочу разговаривать с тобой наедине, — сказала Кэри.
— Слышали? Вот и уходите.
Поразительно, как ловко Дрютер предвосхитил этот диалог. Во мне зародилась надежда.
— Простите. Но я вынужден настаивать.
— Вы не имеете права настаивать...
— Если ты не оставишь нас в покое, — сказала Кэри, — уйдем отсюда мы оба. Филипп, заплати по счету.
— Милая, я хочу проверить мою систему.
— Знаете, что я сделаю? — сказал я. — Я гораздо старше вас, но я готов с вами драться. Если я вас одолею, я поговорю с Кэри наедине. Если победите вы, я уйду и больше никогда не стану вас беспокоить.
— Я не позволю вам драться, — сказала Кэри.
— Слышали?
— Ну, в таком случае я готов вам заплатить за полчаса разговора с ней.
— Как ты смеешь? — воскликнула Кэри.
Я сунул руку в карман, вынул оттуда горсть желтых и красных фишек — пятисотфранковых и тысячефранковых — и выбросил их на стол, между чашками кофе. Он был не в силах оторвать от них глаз. Эти фишки обеспечивали его систему.
— Я предпочел бы подраться, — сказал я. — Это ведь все деньги, какие у меня остались.
Он неотрывно на них смотрел.
— Я против драки, — сказал он.
— Но, Филипп, ты же не согласишься... — сказала Кэри.
— Но для вас это единственный способ уйти отсюда без драки.
— Милая, он же просит всего полчаса. В конце концов, это его право. Вам надо с ним кое о чем договориться, а с этими деньгами я докажу, что моя система не может меня подвести.
Она сказала ему тоном, к которому за последнюю неделю я уже привык:
— Хорошо. Возьми его деньги. Ступай в это проклятое казино. Все равно ты ни о чем другом весь вечер не думаешь.
У него все же хватило порядочности, чтобы слегка поколебаться.
— Ведь через полчаса мы увидимся, милая...
— Обещаю, что сам приведу ее в казино, — сказал я. — У меня там есть дело. — Я окликнул его, когда он уже подошел к двери: — Вы уронили одну фишку. — Он вернулся и стал шарить под столом. Глядя на лицо Кэри, я чуть было не пожалел, что одержал победу.
Она изо всех сил старалась не заплакать.
— Ты, конечно, думаешь, что поступил очень ловко, — сказала она.
— Нет.
— Ты его разоблачил. Доказал свою правоту. А что теперь делать мне?