— Как ты думаешь, это мистер Дрютер? — спросила Кэри.
— Может быть. Думаю, что да.
Но это оказался не он. Когда мы вернулись после второго завтрака, «Чайки» в гавани все еще не было, и яхта, которую мы приметили, пропала из виду; видно, она уплыла в Италию. Тревожиться, конечно, не стоило; если он не появится и до вечера, мы все равно сможем обвенчаться.
— Если бы он задерживался, он бы дал телеграмму, — сказал я.
— А вдруг он просто забыл? — сказала Кэри.
— Не может быть, — сказал я, но умом понимал, что с Гомом нет ничего невозможного. — Пожалуй, я скажу в отеле, что мы хотим оставить за собой только одну комнату, — на всякий случай.
— Маленькую, — сказала Кэри.
Портье довольно тупо на меня уставился:
— Одну комнату, сэр?
— Да, одну. Маленькую.
— Маленькую? Для вас и для мадам, сэр?
Мне пришлось ему объяснить:
— Мы сегодня венчаемся.
— Поздравляю, сэр.
— Мистер Дрютер должен был приехать.
— Мы не получали от мистера Дрютера никаких сообщений. Обычно он дает нам знать... Мы его не ждали.
Не ждал его уже и я, но не сказал этого Кэри. В конце концов, есть Гом или нет Гома, но у нас сегодня свадьба. Я пытался заманить ее назад в казино и просадить еще несколько сот франков, но ей хотелось погулять на террасе и поглядеть на море. Это было лишь предлогом: она ждала «Чайку». Но «Чайка», конечно, так и не появилась. Тот разговор на восьмом этаже был пустой номер. И доброта Дрютера ничего не стоила; минутная прихоть пролетела как дикая пташка над снежным простором его сознания, не оставив и следа. Нас забыли.
— Пора идти в мэрию.
— Но у нас нет даже свидетеля, — сказала Кэри.
— Найдут какую-нибудь пару, — заявил я с уверенностью, которой не чувствовал.
Мне казалось, что романтично будет подъехать туда на извозчике; мы вскарабкались на дряхлый экипаж у входа в казино и уселись под грязновато-белым тентом. Но затея эта оказалась не слишком удачной. Лошадь была похожа на обтянутый кожей скелет, а я забыл, что ехать надо в гору. Какая-то пожилая дама подталкивала старого джентльмена со слуховым аппаратом в казино, и они двигались вниз гораздо быстрее, чем мы вверх. Когда они проходили мимо, я услышал, как она безукоризненно правильно произнесла по-английски, по-видимому, досказывая какую-то историю: «Так они и жили несчастливо до конца своих дней». Старик хихикнул и попросил: «Расскажите это еще разок». Я поглядел на Кэри, понадеявшись, что она не слышит, но она все слышала.
— Пожалуйста, детка, не будь суеверной хотя бы сегодня.
— Суеверие совсем не глупость. Почем ты знаешь, что судьба не шлет нам вестей, чтобы мы могли подготовиться? Вроде тайного кода. Я вечно придумываю новые приметы. Вот, например, — и она на миг задумалась, — хорошая примета, если кондитерский будет раньше, чем цветочный магазин. Смотри на свою сторону.
Я стал смотреть, но, конечно, цветочный магазин был раньше. Я понадеялся, что Кэри этого не заметит, но она уныло сказала:
— Судьбу не обманешь...
Извозчик ехал все медленнее и медленнее; пешком мы добрались бы скорее. Я поглядел на часы: у нас оставалось всего десять минут.
— Надо было тебе утром принести в жертву курицу; ты бы узнала, что нам сулят ее внутренности.
— Хорошо тебе смеяться, — сказала она. — А может, наши гороскопы не совпадают?
— Надеюсь, ты не хочешь пойти на попятный и отменить нашу свадьбу. Кто знает? Мы ведь можем еще встретить косого.
— А это плохо?
— Ужасно, — сказал я. И попросил извозчика: — Пожалуйста, чуть побыстрее.
Кэри вцепилась мне в руку.
— Ох! — вскрикнула она.
— Что случилось?
— Ты разве не заметил, когда он обернулся? Он же косит!
— Но, Кэри, я пошутил!
— Это не играет роли. Видишь? Все, как я говорила: ты придумываешь код, и судьба им пользуется.
Я сердито сказал:
— Какая разница? Мы все равно опаздываем.
— Опаздываем? — Она дернула меня за руку и поглядела на мои часы. — Но мы не должны опоздать. Стойте! Заплати ему.
— Мы не можем бежать в гору, — сказал я, но она уже соскочила с пролетки и стала бешено махать всем попутным машинам. Никто не обращал на нас внимания. Мимо проезжали самодовольные отцы семейства. Дети прижимали носы к стеклу и строили Кэри рожи.
— Ничего не поделаешь, — сказала она. — Придется бежать.
— Зачем суетиться? Все равно наш брак не будет счастливым; ты же сама видела дурные приметы, верно?
— А мне это безразлично, — сказала она. — Лучше я буду несчастна с тобой, чем счастлива с другим.
Вот это было для нее характерно: прекратить ссору, перебить дурное настроение каким-нибудь неопровержимым высказыванием. Я взял ее за руку, и мы побежали. Но мы бы все равно ни за что не успели вовремя, если бы не остановился мебельный фургон, не подсадил нас и не довез до самой мэрии. Интересно, приезжал ли кто-нибудь еще на свою свадьбу, сидя на старомодной медной кровати?
— С этого дня медные кровати всегда будут счастливой приметой, — сказал я.
— Поэтому в маленькой комнате отеля и стоит медная кровать, — сказала Кэри.
Когда шофер мебельного фургона помог нам выйти у небольшого сквера, разбитого на вершине мира, у нас оставалось в запасе ровно две минуты. На юге, кажется, не было ничего выше этого места, до самых гор Атласа. Высокие дома впивались, как колючки кактусов, в глубокое, синее небо, а узкая терракотовая улица вдруг обрывалась у края Монакской скалы. С церкви напротив на нас глазела дева Мария в голубых одеждах; ангелы носились вокруг нее, как воздушное покрывало. Было тепло, ветрено и очень тихо, — все жизненные дороги привели нас в этот сквер.
Мне помнится, что в первую минуту мы оробели и не решались войти. Ведь там внутри не могло быть так хорошо, как снаружи, и действительно не было. Мы сели на деревянную скамью, и рядом с нами скоро села еще одна пара: девушка в белом платье и мужчина в черном костюме. Мне стало неловко, что я не одет как положено. Затем человек в высоком крахмальном воротничке затеял свару из-за наших бумаг, и мы уже перестали верить, что венчание вообще состоится; потом возникло новое препятствие из-за того, что мы не привели с собой свидетелей, но в конце концов нам разрешили заменить их двумя унылыми служащими. Нас провели в большую пустую залу с люстрой и письменным столом, — надпись на двери гласила: «Зал бракосочетаний», — и мэр, глубокий старик, похожий на Клемансо, с сине-красной лентой через плечо, нетерпеливо выслушивал, как человек в воротничке зачитывает наши имена, фамилии и даты рождений. Потом мэр быстро отбарабанил по-французски чуть ли не весь кодекс, и нам надо было выразить свое с ним согласие, — по-видимому, это были статьи из Code Napoléon[5]. Вслед за этим мэр произнес небольшую речь на ломаном английском языке относительно нашего долга перед обществом и обязанностей перед государством и наконец-то пожал мне руку, поцеловал в щеку Кэри, и мы вышли оттуда, мимо ожидавшей своей очереди пары, на продуваемый ветром сквер.
Церемония не была торжественной, — не хватало органа, как в церкви Святого Луки, и свадебных гостей.
— У меня нет ощущения, что я вышла замуж, — сказала Кэри, но тут же добавила: — Но даже приятно, что не чувствуешь себя замужней.
8
На улицах, в барах, в автобусах и в магазинах столько лиц, напоминающих тебе о первородном грехе, и так мало таких, которые носят печать изначальной невинности. Вот у Кэри было такое лицо; она всегда, до самой старости, будет смотреть на мир глазами ребенка. Ей никогда не бывает скучно; каждый день — это новый день; даже горе не имеет конца, а всякая радость будет длиться вечно. Любимый ее эпитет — «ужасно», но в ее устах это слово не звучало как штамп, в ее удовольствиях, страхах, волнениях всегда есть оттенок ужаса; в ее смехе — ужас перед неожиданным, чем-то увиденным впервые. Большинство из нас замечает только сходство, всякое положение нам кажется уже знакомым, а вот она видит только различия, как дегустатор вин, чувствующий самый неуловимый привкус.
Мы вернулись в отель, «Чайка» так и не пришла, и Кэри оказалась совсем неподготовленной к этой неприятности, словно мы ее вовсе не предвидели. Мы пошли в бар и выпили, и казалось, это наша первая совместная выпивка в жизни. У Кэри было явное пристрастие к джину с тоником, которого я не разделял.
— Ну, теперь его раньше завтрашнего дня и ждать нечего, — сказал я.
— Милый, а у нас хватит денег расплатиться по счету?
— Сегодня мы еще обойдемся.
— Столько, сколько надо, можем выиграть в казино.
— Давай оставим за собой дешевую комнату. Не стоит слишком рисковать.
В тот вечер мы проиграли, кажется, тысячи две франков, а утром и после обеда тщетно вглядывались в гавань, — «Чайки» там не было.
— Да, он забыл, — сказала Кэри. — Не то дал бы телеграмму.
Я знал, что она права, но не понимал, что можно сделать, а на следующий день стал понимать еще меньше.
— Милый, надо уехать, пока мы еще можем расплатиться, — сказала Кэри, но я тайком от нее попросил счет (под предлогом того, что мы не хотим проигрывать больше, чем позволяют наши средства) и знал, что наших денег нам уже не хватит. Оставалось только ждать. Я дал телеграмму мисс Буллен, и она ответила, что мистер Дрютер в море и связи с ним нет. Я прочел вслух телеграмму Кэри, а рядом на верхушке лестницы на стуле сидел старик со слуховым аппаратом и наблюдал за прохожими при предвечернем солнечном свете.
— Вы знаете Дрютера? — вдруг спросил он.
— Я у него служу. Мистер Дрютер мой хозяин.
— Это вы так думаете, — резко возразил он. — Вы ведь служите в «Ситре», а?
— Да.
— Тогда, молодой человек, я ваш хозяин. Не полагайтесь на Дрютера.
— Вы — мистер Боулз?
— Естественно, я мистер Боулз. Ступайте, найдите мою сиделку. Нам пора идти в казино.
Когда мы с Кэри остались одни, она спросила: