Половые различия. — Закон боя. — Особое оружие. — Голосовые органы. — Инструментальная музыка. — Любовные телодвижения и пляски. — Украшения постоянные и сезонные. — Однократные и двукратные годичные линьки. — Щегольство самцов украшениями.
Вторичные половые признаки более разнообразны и заметны у птиц хотя, может быть, не сопряжены с более важными изменениями строения, чем у любого другого класса животных. Я поэтому рассмотрю этот предмет со значительной полнотой. Самцы птиц иногда, хотя и редко, обладают особым оружием для драк между собой. Они пленяют самок самой разнообразной голосовой или инструментальной музыкой. Они украшены всевозможного рода гребнями, сережками, выростами, рогами, раздуваемыми воздухом мешками, хохлами, голыми стержнями перьев, косматыми и удлиненными перьями, изящно выступающими на всех частях тела. Клюв, голая кожа на голове и перья часто великолепно окрашены. Самцы иногда ухаживают за самками, танцуя перед ними или выполняя причудливые телодвижения на земле или в воздухе. По крайней мере в одном случае самец испускает мускусный запах, который, можно думать, служит для очарования или возбуждения самки; так, превосходный наблюдатель мистер Рамсей[744] говорит про австралийскую мускусную утку (Biziura lobata), что «запах, испускаемый самцом в летние месяцы, свойствен только этому полу и у некоторых особей остается на весь год; никогда, даже в брачный период, не случалось ему застрелить самку, которая хоть сколько-нибудь пахла мускусом», и что запах в пору спаривания так силен, что он обнаруживается гораздо раньше, чем можно увидеть птицу[745]. Вообще птицы являются самыми эстетичными из всех животных, исключая, конечно, человека, и вкус к прекрасному у них почти одинаков с нашим. Это доказывается наслаждением, с которым мы слушаем пение птицы, и тем, что наши женщины, как цивилизованные, так и дикие, украшают себе голову заимствованными перьями и носят драгоценные камни, которые окрашены едва ли ярче, чем голая кожа и сережки некоторых птиц. Однако у культурного человека ощущение красоты явно представляет гораздо более сложное чувство и связано с различными интеллектуальными представлениями.
Прежде чем рассматривать половые признаки, которые нас здесь особенно интересуют, я коротко упомяну о некоторых различиях между полами, которые несомненно зависят от различий в их образе жизни, потому что подобные случаи, хотя обыкновенны в низших классах, редки в высших. Два колибри, принадлежащие к роду Eustephanus, обитающему на острове Хуан-Фернандес, долгое время считались двумя разными видами, но теперь, как сообщает мне мистер Гульд, известно, что это самец и самка одного вида; они слегка отличаются формой клюва. В другом роде колибри (Grypus) клюв у самца зазубрен вдоль краев и загнут крючком на конце, таким образом значительно отличаясь от клюва самки. У новозеландской Neomorpha существует, как мы видели, еще более резкое различие в форме клюва, связанное со способом питания обоих полов. Нечто подобное замечается и у щегла (Carduelis elegans), потому что мистер Дженнер Уир уверяет меня, что птицеловы могут отличать самцов по их несколько более длинному клюву. Стаи самцов часто кормятся семенами ворсянки (Dipsacus), которые они могут доставать своими удлиненными клювами, тогда как самки чаще кормятся семенами буквицы или Scrophularia. Если принять за основу легкое различие этого рода, то можно представить, каким образом посредством естественного отбора клюв стал значительно отличаться у обоих полов. Возможно, впрочем, что в некоторых из вышеупомянутых случаев клювы самцов сперва изменились в связи с их поединками с другими самцами и что это затем повело к некоторым изменениям в образе жизни.
ЗАКОН БОЯ.
Почти все самцы птиц чрезвычайно драчливы и при своих драках друг с другом пускают в дело клюв, крылья и ноги. Мы видим это каждую весну на наших зорянках и воробьях. Самая маленькая из всех птиц, а именно колибри, — одна из наиболее драчливых. Мистер Госс[746] описывает бой, в котором два колибри схватили друг друга за клювы и кружились в воздухе, пока почти не упали на землю, а господин Монтес-де-Ока, говоря о другом роде колибри, замечает, что встреча двух самцов редко обходится без яростной воздушной схватки. При содержании в клетках «их драки кончаются большей частью тем, что у одного из двух язык бывает разорван надвое и птица неизбежно умирает из-за невозможности питаться»[747]. Из голенастых птиц самцы обыкновенной камышницы (Gallinula chloropus) «в период спаривания сильно дерутся из-за самок; они держатся почти стоймя в воде и наносят удары ногами». Двоих наблюдали в такой схватке в течение получаса, до тех пор, пока одному не удалось схватить другого за голову; последний был бы убит, если бы не вмешался наблюдатель. Самка все время смотрела в качестве спокойной зрительницы[748]. Самцы одного родственного вида (Gallicrex cristatus), как сообщает мне мистер Блис, на одну треть больше самок и так драчливы в пору размножения, что жители восточной Бенгалии держат их для боев. Различные другие птицы содержатся в Индии для той же цели, например, бюль-бюль (Pycnonotus haemorrhous), который «дерется с большим мужеством»[749].
Полигамный турухтан (Machetes pugnax, рис. 37) известен своей крайней драчливостью.
Весной самцы, которые значительно крупнее самок, собираются день за днем в определенном месте, где самки намереваются класть яйца. Охотники узнают эти места по тому, что дерн здесь несколько вытоптан. Тут самцы дерутся почти также, как бойцовые петухи, хватая один другого клювом и нанося удары крыльями, широкий воротник из перьев вокруг шеи при этом оттопыривается и, по словам полковника Монтегю, «метет землю, представляя как бы щит, защищающий более нежные части», и это единственный известный мне у птиц пример какого-либо образования, служащего щитом. Впрочем, воротник из перьев, судя по его разнообразной и богатой окраске, вероятно, служит главным образом украшением. Подобно большинству драчливых птиц, турухтаны всегда готовы к драке и, когда находятся в тесном заключении, часто убивают друг друга; но Монтегю заметил, что их драчливость усиливается весной, когда длинные перья на их шее достигают своего полного развития. В это время малейшее движение одной из птиц вызывает общую битву[750]. Относительно драчливости водоплавающих птиц достаточно привести два примера: в Гвиане «между самцами дикой мускусной утки (Cairina moschata) в пору размножения происходят кровавые драки; в местах, где происходили эти драки, река на некотором расстоянии бывает покрыта перьями»[751]. Птицы, по-видимому, мало приспособленные к дракам, вступают в жестокие схватки; так, у пеликанов более сильные самцы прогоняют более слабых, хлопая своими громадными клювами и нанося тяжелые удары крыльями. Самцы бекасов дерутся между собой, «таская и толкая друг друга своими длинными клювами самым забавным образом, какой только можно представить». Некоторые птицы, как полагают, не дерутся никогда; это относится, по Одюбону, к одному из дятлов Соединенных Штатов (Picus auratus), хотя «за самками следует по полудюжине их веселых обожателей»[752].
Самцы многих птиц крупнее самок, и это, несомненно, является следствием преимущества, приобретенного более крупными и сильными самцами над их соперниками в течение многих поколений. Разница в размерах обоих полов достигает крайних пределов у некоторых австралийских видов. Так, самец мускусной утки (Biziura) и самец Cincloramphus cruralis (родственного нашим конькам), как показывают измерения, ровно вдвое больше своих самок[753]. У многих других птиц самки крупнее самцов, и, как было замечено раньше, часто даваемое объяснение этого тем, что на долю самки приходится большая часть работы при кормлении птенцов, здесь недостаточно. В некоторых немногих случаях самки, как мы увидим далее, по-видимому, приобрели большую величину и силу, чтобы побеждать других самок и овладевать самцами.
Самцы многих куриных птиц, в особенности полигамных пород, снабжены особым вооружением для драки со своими соперниками, именно шпорами, которые могут причинять страшные повреждения. Автор, заслуживающий доверия[754], сообщает, что в Дербишире ястреб налетел на бойцовую курицу, сопровождаемую цыплятами; петух бросился на выручку и пронзил насквозь своей шпорой глаз и череп неприятеля. Шпору с трудом вытащили из черепа, и так как ястреб, хотя мертвый, все еще не распускал когтей, то обе птицы были тесно сцеплены вместе, но когда петуха высвободили, то оказалось, что он пострадал очень мало. Неукротимая храбрость бойцового петуха известна: один джентльмен, бывший некогда свидетелем этого жестокого зрелища, рассказывал мне, что одна из птиц каким-то образом сломала себе обе ноги в петушьем бою, и хозяин ее предложил пари на то, что птица будет продолжать драку, если положить ей ноги в лубки так, чтобы она могла стоять прямо. Это исполнили тут же на месте, и птица сражалась с неослабевающей храбростью до тех пор, пока не получила смертельного удара. На Цейлоне близкородственный дикий вид Gallus Stanleyi, как известно, дерется отчаянно «для защиты своего сераля», так что одного из соперников часто находят мертвым[755]. Индейская куропатка (Ortygornis gularis), самец которой снабжен крепкими и острыми шпорами, до такой степени драчлива, что «рубцы, сохранившиеся от прежних драк, обезображивают грудь почти каждой убитой нами птицы»[756].
Самцы почти всех куриных птиц, даже те, которые не вооружены шпорами, вступают в жестокие схватки в пору размножения. Глухарь и тетерев-косач (Tetrao urogallus и Т. tetrix), которые оба полигамны, имеют определенные места, куда в течение многих недель они собираются в большом числе для драк друг с другом и для того, чтобы выставлять свои прелести напоказ перед самками. Доктор В. Ковалевский сообщает мне, что в России ему случалось видеть снег «покрытым кровью на местах, где дрались глухари, а у косачей перья летят по всем направлениям», когда несколько из них вступят «в генеральный бой». Брэм старший дает любопытный рассказ о «бальцё», как называют в Германии токование, то есть любовные пляски и любовные песни тетерева. Самец почти беспрерывно издает самые странные звуки, «он поднимает хвост кверху и распускает его наподобие веера, вытягивает голову и шею с взъерошенными перьями и отводит крылья от тела. Затем он делает несколько прыжков в разные стороны, иногда описывает круг и прижимает нижнюю часть клюва так близко к земле, что стирает себе перья на подбородке. Во время этих движений он хлопает крыльями и беспрестанно кружится. Чем сильнее он распаляется, тем он становится оживленнее, и приходит, наконец, в совершенное исступление». В это время тетерева увлекаются до того, что становятся почти слепыми и глухими, но все же в меньшей мере, чем глухари; поэтому можно перестрелять одну птицу за другой на том же месте или даже поймать рукой. Проделав эти телодвижения, самцы начинают драться, и один и тот же тетерев, чтобы помериться своей силой с несколькими противниками, посещает в течение одного утра несколько токовищ, которые не меняются по несколько лет[757].
Павлин, со своим длинным хвостом, больше похож на щеголя, чек на воина, но и он вступает иногда в жестокие схватки. Преп. У. Дарвин Фокс сообщает мне, что недалеко от Честера два павлина пришли во время драки в такое возбуждение, что пролетели над всем городом, продолжая драться, пока, наконец, не опустились на верхушку башни Сент-Джон.
Куриные птицы, которые снабжены шпорами, имеют обыкновенно только по одной на каждой ноге, но у Polyplectron (см. рис. 51) имеется по две и больше, а у одного из кроваво-красных фазанов (Ithaginis cruentus) случалось видеть по пяти шпор. Шпоры обыкновенно свойственны только самцам, а у самок заменяются простыми бугорками или зачатками, но у яванского павлина (Pavo muticus) и, как мне сообщил мистер Блис, у малого красноспинного фазана (Euplocamus erythrophtalmus) самки тоже обладают шпорами. У рода Galloperdix самцы обыкновенно имеют по две, а самки по одной шпоре на каждой ноге[758], следовательно, можно рассматривать шпоры как мужское образование, порою передающееся в большей или меньшей степени самкам. Подобно большинству других вторичных половых признаков, шпоры крайне изменчивы, как по числу, так и по развитию, у одного и того же вида.
Различные птицы имеют шпоры на крыльях. Но у египетского гуся (Chenalopes aegyptiacus) есть только «голые, тупые бугры», которые, вероятно, представляют первые ступени, из которых развились настоящие шпоры у других видов. У шпорцевого гуся, Plectropterus gambensis, самцы имеют гораздо более крупные шпоры, нежели самки, и они пользуются ими, как сообщает мне мистер Бартлет, при драках друг с другом, так что в этом случае крыловые шпоры служат половым оружием, но, по Ливингстону, их главное назначение — защита птенцов. Рalamedea (рис. 38) вооружена парой шпор на каждом крыле, и они представляют столь мощнее оружие, что известны случаи, когда от одного удара собака убегала с воем.
Но, по-видимому, в этом случае, как и у некоторых пастушков, обладающих крыловыми шпорами, шпоры у самцов не крупнее, чем у самок[759]. У некоторых ржанок, однако, крыловые шпоры следует рассматривать как половой признак. Так, у самцов нашей обыкновенной пигалицы (Vanellus cristatus) бугорок на плече части крыла становится более выдающимся в пору размножения и самцы дерутся между собой. У некоторых видов Lobivanellus подобный же бугор развивается в пору размножения «в короткую роговую шпору». У австралийского L. lobatus оба пола имеют шпоры, но у самцов они гораздо крупнее, чем у самок. У родственной птицы Ноmopterus armatus шпоры не увеличиваются в размерах в пору размножения, но этих птиц наблюдали в Египте дерущимися между собой таким же образом, как наши пигалицы, то есть делающими внезапные повороты в воздухе и нападающими друг на друга сбоку, иногда с роковыми последствиями. Таким же образом прогоняют они и других неприятелей[760].
Пора любви вместе с тем и пора битв; но самцы некоторых птиц, например, бойцовых кур и турухтана, и даже молодые самцы диких индеек и шотландского тетерева[761] готовы драться при всякой встрече. Присутствие самки представляет собою teterrima belli causa [самую ужасную причину войны]. Бенгальцы заставляют красивых маленьких самцов амандавы (Estrelda amandava) драться, поставив в ряд три маленькие клетки с самкой посредине; спустя некоторое время самцы выпускаются и немедленно начинается отчаянное сражение[762]. Когда много самцов собираются в одном и том же определенном месте и дерутся друг с другом, как, например, у шотландского тетерева и разных других птиц, то их обыкновенно сопровождают самки[763], которые потом спариваются с победителями. Но в некоторых случаях спаривание предшествует поединкам, а не следует за ними; так, по Одюбону[764], несколько самцов виргинского козодоя (Caprimulgus virginianus) «ухаживают крайне забавным образом за самкой, и, как только последняя остановит свой выбор на одном из них, избранник бросается на всех пришельцев и выгоняет их за пределы своих владений». Обыкновенно самцы стараются отогнать или убить своих противников перед спариванием. Впрочем, самка, по-видимому, не всегда предпочитает победителя. Доктор В. Ковалевский уверял меня, что глухарка иногда уходит украдкой с молодым самцом, не осмелившимся выступить на арену со старыми петухами, так же как иногда это случается с самками благородных оленей в Шотландии. Когда двое самцов соревнуются в присутствии одной самки, то, несомненно, победитель обыкновенно добивается желаемого, но некоторые из этих драк вызываются бродячими самцами, пытающимися нарушить мир уже сочетавшейся пары[765].
Даже у самых драчливых видов образование пар зависит, вероятно, не исключительно от одной силы и храбрости самца 78, потому что самцы бывают здесь обыкновенно снабжены различными украшениями, которые часто становятся более яркими в пору размножения и которые они усердно выставляют напоказ перед самками. Самцы стараются также пленить или возбудить своих подруг любовными призывами, песнями и телодвижениями, и во многих случаях ухаживание является продолжительным делом. Поэтому невероятно, чтобы самки были безразличны к прелестям другого пола или что они неизменно принуждены отдаваться победившим самцам. Более вероятно, что некоторые самцы возбуждают самок до или после поединка, и что самки бессознательно предпочитают их. Относительно Tetrao umbellus один хороший наблюдатель[766] доходит до того, что допускает, будто поединки самцов «чистый балаган, разыгрываемый с целью показать себя в наилучшем виде перед собравшимися восхищенными самками, потому что мне никогда не удавалось видеть изувеченного героя и я редко находил что-либо, кроме сломанного пера». Мне придется еще вернуться к этому предмету, но здесь я могу добавить, что у Tetrao cupido Соединенных Штатов около двух десятков самцов собираются в определенное место и, важно расхаживая, наполняют воздух своими необычайными звуками. После первого же ответа самки между самцами начинается свирепая драка, и слабейшие уступают. Но затем, по Одюбону, как победители, так и побежденные ищут самку, так что или самки должны сделать выбор, или драка должна возобновиться. Далее, у одного из полевых скворцов Соединенных Штатов (Sturnella ludoviciana) самцы вступают в свирепые схватки между собой, «но при виде самки все летят к ней, как безумные»[767].
ГОЛОСОВАЯ И ИНСТРУМЕНТАЛЬНАЯ МУЗЫКА.
У птиц голос служит для выражения эмоций, например, тревоги, страха, гнева, торжества или просто счастья. Иногда он употребляется, видимо, для того, чтобы нагонять страх, как, например, в случае шипящего звука, издаваемого некоторыми птенцами. Одюбон рассказывает[768], что ночная кваква (Ardea nycticorax, Linn.), жившая у него ручной, пряталась обыкновенно при приближении кошки и затем «внезапно выскакивала, испуская один из самых страшных криков, видимо наслаждаясь испугом и бегством кошки». Обыкновенный домашний петух клохчет курице, а курица — цыплятам, когда попадется лакомый кусок. Курица, снесшая яйцо, «повторяет[769] очень часто одну и ту же ноту и кончает секстой выше, которую тянет дольше других», выражая таким образом свою радость. Некоторые из общественных птиц, по-видимому, зовут друг друга на помощь, а при перелетах с дерева на дерево вся стая держится вместе, чириканьем перекликаясь друг с другом. Во время ночных странствований гусей и других водяных птиц звучные клики передового отряда слышны в темноте над головой, и в ответ слышны откликающиеся звуки с тыла. Некоторые крики служат сигналом опасности, и, как охотникам известно из горького опыта, эти крики понимаются птицами не только того же самого вида, но и других. Домашний петух кричит, а колибри чирикают, торжествуя над побежденным соперником. Однако настоящее пение и различные странные крики большинства птиц издаются по преимуществу в пору размножения и служат средством очарования или просто любовным призывом другого пола.
Между натуралистами существуют значительные разногласия относительно цели пения у птиц. Немного существовало наблюдателей, более тщательных, чем Монтегю, а он утверждал, что «самцы певчих и многих других птиц обыкновенно не ищут самок, но, напротив, их дело весной состоит в том, что они садятся на каком-либо видном месте и испускают полной грудью любовные ноты, которые самка инстинктивно узнает и является к этому месту выбирать себе друга»[770]. Мистер Дженнер Уир сообщает мне, что это, несомненно, справедливо в случае соловья. Бехштейн, державший птиц всю свою жизнь, уверяет, что «у канареек самка всегда выбирает лучшего певца и что на воле самка вьюрка выбирает из сотни самцов того, чья песня ей наиболее нравится»[771]. Не может быть сомнения, что птицы внимательно слушают пение друг друга. Мистер Уир рассказывал мне случай с одним снегирем, которого выучили насвистывать немецкий вальс и который был такой хороший исполнитель, что стоил десять гиней; когда этого снегиря в первый раз поместили в комнату, где содержались другие птицы, и он начал петь, то все прочие, около двадцати коноплянок и канареек, уселись на ближайшей к певцу стороне своих клеток и слушали с величайшим интересом нового исполнителя. Многие натуралисты полагают, что пение птиц есть почти исключительно «следствие соперничества и соревнования» и что оно не имеет целью пленять их подруг. Такое мнение высказывали Денс Баррингтон и Уайт из Селборна, которые специально занимались этим вопросом[772]. Впрочем, Баррингтон допускает, что «превосходство в пении дает птицам удивительное преобладание над другими, как хорошо известно птицеловам». Несомненно, что между самцами существует сильнейшее соперничество в пении. Любители сводят иногда своих птиц, чтобы посмотреть, которая будет петь дольше, и мистер Яррел говорил мне, что первоклассная птица поет иногда до тех пор, пока не упадет почти замертво или, по Бехштейну[773], совсем мертвой, вследствие разрыва сосуда в легких. Какова бы ни была причина, но самцы птиц, как я слышал от мистера Уира, часто внезапно умирают в пору пения. Ясно, что привычка петь иногда совсем не зависит от любви, потому что бесплодный гибрид канарейки пел, судя по описаниям[774], глядя на самого себя в зеркало, и затем бросился на свое отражение; он также нападал с яростью на канарейку-самку, когда ее посадили в ту же клетку. Птицеловы постоянно пользуются чувством ревности, возбуждаемым у птиц актом пения: они прячут и укрывают самца, умеющего хорошо петь, а чучело птицы, окруженное прутьями, намазанными клеем, выставляется на вид. Таким способом, как сообщает мне мистер Уир, один человек поймал в течение одного единственного дня пятьдесят, а в другой раз семьдесят зябликов-самцов. Уменье и наклонность петь так различны у птиц, что, хотя цена обыкновенного зяблика-самца не более шести пенсов, мистер Уир видел одного, за которого птицелов просил три фунта; испытание настоящего хорошего певца состоит в том, что он будет продолжать петь, в то время как хозяин вращает клетку вокруг своей головы.
Нет ничего несовместимого в том, что самцы птиц поют из соревнования так же, как с целью очаровывать самок, и следует ожидать, что эти обе привычки будут существовать рядом, как существуют вместе привычки щеголять и драться. Однако некоторые авторы уверяют, что песня самца не может служить для очарования самки, потому что самки немногих видов, например, канарейки, зорянки, жаворонка и снегиря, особенно в состоянии вдовства, по замечанию Бехштейна, сами поют довольно мелодично. В некоторых из этих случаев привычка к пению может быть отчасти приписана тому, что этих самок кормили очень сытно и содержали в неволе[775], потому что это нарушает все обычные отправления, связанные с воспроизведением вида. Было уже приведено много примеров частичной передачи вторичных мужских признаков самкам, так что нет ничего удивительного в том, что самки некоторых видов обладают способностью петь. Утверждали также, что песня самца не может служить для прельщения, потому что самцы некоторых видов, например, зорянки, поют осенью[776]. Но нет ничего обыкновеннее у животных, как находить удовольствие в проявлении любого инстинкта, которому они в другие времена следуют ради какого-нибудь действительного блага. Как часто видим мы птиц, носящихся, скользящих и парящих в воздухе очевидно ради удовольствия. Кошка играет с пойманной мышью, а баклан с пойманной рыбой. Птица-ткачик (Ploceus), заключенная в клетку, развлекается тем, что аккуратно вплетает травинки между проволоками клетки. Птицы, имеющие обычай драться в пору размножения, обыкновенно готовы драться во всякое время, и глухари иногда токуют осенью на обычных местах сборища[777]. Поэтому нисколько не удивительно, что самцы птиц продолжают петь для собственного удовольствия после того, как пора ухаживания миновала.
Как показано в одной из прошлых глав, пение — это, до некоторой степени, искусство, и оно значительно совершенствуется упражнением. Птиц можно научить разным мелодиям, и даже немузыкальный воробей выучивался петь, как коноплянка. Они усваивают себе песни своих приемных родителей[778], а иногда и песни своих соседей[779]. Все обыкновенные певцы принадлежат к отряду Insessores, и их голосовые органы гораздо сложнее, чем у большинства других птиц; странно, однако, что некоторые из Insessores, как вороны, вороны и сороки, обладают надлежащим голосовым аппаратом[780], хотя никогда не поют и в естественном состоянии не видоизменяют голоса сколько-нибудь значительно. Гёнтер[781] уверяет, что у настоящих певцов мышцы гортани сильнее у самцов, нежели у самок, но за этим небольшим исключением между голосовыми органами обоих полов нет никакой разницы, несмотря на то, что самцы у большинства видов поют гораздо лучше и продолжительнее, чем самки.
Замечательно, что только маленькие птицы поют по-настоящему. Однако австралийский род Menura следует исключить, потому что Menura Alberti (птица-лира), ростом приблизительно с полу-взрослую индюшку, не только передразнивает других птиц, «но и ее собственный свист чрезвычайно красив и разнообразен». Самцы собираются и образуют площадки для «корробори», где они поют, опустив крылья, поднимая и развертывая хвосты подобно павлину[782]. Замечательно также, что птицы, которые хорошо поют, редко бывают наделены яркой окраской или другими украшениями. Из наших британских птиц за исключением снегиря и щегла, все лучшие певцы окрашены скромно. Зимородок, щурка, сизоворонка, удод, дятел и так далее, издают резкий крики, а яркие птицы тропиков почти никогда не бывают певцами[783]. Следовательно, яркие цвета и способность петь как бы заменяют друг друга. Можно предполагать, что если бы оперение не было изменчиво в смысле яркости или если бы яркая окраска была опасна для вида, то были бы применены другие средства для очарования самок, и одним из таких средств является мелодичность голоса.
У некоторых птиц голосовые органы сильно различаются у обоих полов. У Tetrao cupido (рис. 39) самец имеет два голых оранжевых мешка по обеим сторонам шеи, которые сильно раздуваются, когда самец в пору размножения издает свои странные гулкие звуки, слышимые с большого расстояния.
Одюбон доказал, что этот звук тесно связан с указанным аппаратом (напоминающим нам воздушные мешки по бокам рта у некоторых лягушек-самцов), так как он нашел, что этот звук значительно ослабевает, если проколоть один из мешков ручной птицы, а если проколоть оба, то он совсем прекращается. Самка имеет «несколько похожее, хотя и меньших размеров, голое место кожи на шее, но оно не способно раздуваться»[784]. Самец другого тетерева (Tetrao urophasianus) во время ухаживания за самкой «раздувает свое голое желтое горло до чудовищных размеров, ровно в половину величины туловища», затем, он издает различные скрипучие, низкие, гулкие звуки. Подняв дыбом перья на шее, опустив крылья и производя ими шуршание по земле, распустив длинный остроконечный хвост наподобие веера, он принимает разнообразные причудливые позы. Горло самки ни в каком отношении не замечательно[785].
Теперь, по-видимому, прочно установлено, что большой горловой мешок самца европейской дрофы (Otis tarda) и, по крайней мере, четырёх других видов служит не вместилищем для воды, как думали прежде, но имеет связь с издаваемым в пору размножения своеобразным звуком, похожим на «ок»[786]. Воронообразная птица, живущая в Южной Америке, Cephalopterus ornatus (рис. 40), названа зонтичной птицей вследствие громадного хохла, образованного из голых белых стержней, оканчивающихся тёмно-синими опахалами, которые она может поднимать в виде большого купола, покрывающего всю голову и имеющего не менее пяти дюймов в диаметре.
Эта птица имеет на шее длинный, тонкий, цилиндрический мясистый придаток, густо покрытый похожими на чешую голубыми перьями. Он, вероятно, отчасти служит украшением, но также и резонатором, потому что мистер Брэм нашел, что он связан с «необычайным развитием трахеи и голосовых органов». Он раздувается, когда птица издает свои необыкновенно низкие, громкие и протяжные звуки, напоминающие флейту. Хохол на голове и шейный придаток находятся у самки в зачаточном состоянии[787].
Голосовые органы различных водоплавающих и голенастых птиц чрезвычайно сложны и до некоторой степени различны у обоих полов. В некоторых случаях трахея изогнута, как охотничий рог, и глубоко погружена в грудину. У дикого лебедя (Суgnus ferus) она глубже вдается в грудину у взрослого самца, чем у самки или молодого самца. У самца Merganser расширенная часть трахеи снабжена добавочной парой мышц[788]. Однако у одной из уток, именно у Anas punctata, костное расширение развито у самца лишь немногим более, чем у самки[789]. Но значение этих различий в трахее у обоих полов Anatidae непонятно, потому что самец не всегда более голосист; так, например, у обыкновенной утки самец шипит, тогда как самка крякает[790]. У обоих полов одного из журавлей (Grus virgo) трахея проникает в грудную кость, но представляет «некоторые половые видоизменения». У самца черного аиста также существует хорошо выраженное половое различие в длине и кривизне бронх[791]. Таким образом, очень важные части изменились в этих случаях соответственно полу.
Часто трудно догадаться, служат ли многие странные крики и звуки, издаваемые самцами птиц в пору размножения, для очарования или только для призыва самки. Нежное воркование горлицы и многих голубей, можно полагать, нравится самке. Когда самка дикой индюшки издает утром свой зов, самец отвечает звуком, совершенно отличным от того бормотания, с которым он, подняв перья, шурша крыльями и раздув сережки, пыхтит и важничает перед ней[792]. Бормотание косача определенно служит призывом для самки, так как известны случаи, когда этот звук привлекал четырех или пятерых самок с известного расстояния к самцу в неволе, но так как косач продолжает бормотать по целым часам день за днем, а глухарь делает это «в агонии страсти», то это приводит нас к предположению, что таким образом очаровываются присутствующие самки[793]. Известно, что голос самца обыкновенного грача изменяется в пору размножения и поэтому до некоторой степени имеет половой характер[794]. Но что сказать относительно резких воплей издаваемых, например, некоторыми видами макао; имеют ли эти птицы столь же дурной вкус относительно музыкальных звуков, как и относительно цветов, если судить по негармоничному контрасту их ярко-жёлтого и голубого оперения? Возможно, в самом деле, что громкие голоса многих самцов птиц, без всякой выгоды для них, являются просто следствием унаследования действия постоянного упражнения их голосовых органов при возбуждении сильными страстями любви, ревности и гнева; но мы вернемся к этому вопросу, когда будем рассматривать четвероногих.
До сих пор мы говорили только о голосе, но самцы различных птиц во время своего ухаживания пускают в ход то, что можно назвать инструментальной музыкой. Павлины и райские птицы трещат стержнями своих перьев. Индюки шаркают о землю крыльями, а некоторые породы тетеревов производят таким образом жужжащий звук. Другой северо американский тетерев, Tetrao umbellus, согласно мистеру Р. Хеймонду, быстро барабанит, хлопая друг о друга крыльями над спиной, а не по бокам, как думал Одюбон, когда, подняв хвост и распустив воротник, тетерев «показывается во всей красоте самкам, спрятавшимся поблизости». Звук, производимый таким образом, сравнивается некоторыми с отдаленным громом, другими — с быстрой барабанной дробью. Самка никогда не барабанит, «но летит прямо к месту, где занимается этим самец». На Гималаях самец фазана-каледжи «часто барабанит своими крыльями, производя своеобразные звуки, несколько похожие на те, которые получаются при встряхивании куска жесткого полотна». На западном берегу Африки маленькие черные ткачики (Ploceus?) собираются небольшими стайками на кустах вокруг маленькой открытой полянки, поют и носятся по воздуху, трепеща крыльями, «отчего получается быстрый дребезжащий звук, как от детской погремушки». Одна птица за другой упражняется так целыми часами, но только в период ухаживания. В такую же, но ни в какую иную пору, самцы некоторых козодоев (Caprimulgus) производят странный гудящий шум своими крыльями. Различные виды дятлов ударяют клювом по сухому звучному суку с такими быстрыми колебательными движениями, что «кажется, будто голова находится одновременно в двух местах». Звук, производимый таким образом, слышен со значительного расстояния, но его невозможно описать; я уверен, что, услышав его в первый раз, никто не угадает его источника. Так как этот дребезжащий звук слышен только в пору размножения, то его считали любовной песнью, но может быть вернее было бы назвать его любовным призывом. Наблюдали, как самка, выгнанная из гнезда, звала такими звуками своего супруга, который отвечал таким же образом и вскоре появился. Наконец, самец удода (Upupa epops) соединяет голосовую музыку с инструментальной, так как в пору размножения эта птица, как наблюдал мистер Суинго, сначала втягивает воздух и затем ударяет концом клюва перпендикулярно вниз о камень или о древесный ствол, причем «воздух выталкивается вниз через вытянутый в виде трубки клюв и производит надлежащий звук». Если клюв не ударяется таким образом о какой-нибудь предмет, звук совершенно иной. В то же время воздух заглатывается, так что пищевод сильно раздувается и, вероятно, действует как резонатор не только у удода, но и у голубей, и у других птиц[795].
В предыдущих случаях звуки производились с помощью уже существующих образований, нужных для других целей, но в последующих случаях некоторые перья специально были видоизменены с единственной целью производить звуки. Треск, блеяние, ржанье или рокотанье (как выражаются различные наблюдатели), производимые обыкновенным бекасом (Scolopax gallinago), должны поражать всякого, кто их когда-нибудь слышал. Эта птица в пору спаривания взлетает «быть может на высоту тысячи футов» и, после продолжающихся некоторое время зигзагов, с изумительной быстротой спускается на землю по кривой, с распущенным хвостом и трепещущими кончиками перьев. Звук издается только во время этого быстрого спуска. Никто не мог объяснить его причины, пока господин Мевес не обнаружил, что по обе стороны хвоста наружные перья имеют особую форму (рис. 41): твердый стержень пера изогнут саблеобразно, косые бородки имеют необычайную длину, и наружные края опахала тесно скреплены между собой.
Он нашел, что, если дуть на эти перья или, привязав их к тонкой, длинной палке, быстро махать ими в воздухе, можно в точности воспроизвести трещащие звуки, производимые живой птицей. Оба пола снабжены такими перьями, но у самца они обыкновенно крупнее, нежели у самки, и издают более низкий тон. У некоторых видов, как, например, у S. frenata (рис. 42), столь сильно изменены четыре пера, а у S. javensis (рис. 43) — не менее восьми перьев по обе стороны хвоста.
Если размахивать в воздухе перьями разных видов, получаются различные звуки; Scolopax Wilsonii Соединенных Штатов производит свистящий звук, когда он быстро спускается к земле[796].
У самца Chamaepetes unicolor (большой американской птицы из куриных) первое маховое перо первого порядка изогнуто к концу и заострено гораздо более, чем у самки. У родственной птицы Penelope nigra мистер Сэлвин наблюдал самца, который, во время спуска «с распростертыми крыльями, издавал род скрипа или треска», вроде звука падающего дерева[797]. У одной индийской дрофы (Sypheotides aurituv) только самец имеет сильно заостренные маховые перья первого порядка, а самец одного родственного вида производит жужжащий звук во время ухаживания за самкой[798]. В совершенно иной группе птиц, именно у колибри, только самцы некоторых пород имеют или очень расширенные стержни маховых перьев первого порядка, или круто срезанные по направлению к концу опахала. Так, например, у взрослого самца Selasphorus platycercus первое маховое перо первого порядка (рис. 44) вырезано таким образом.
Перелетая с цветка на цветок, он производит «пронзительный, почти свистящий звук»[799], но мистер Сэлвин не думает, чтобы этот звук производился намеренно. Наконец, у нескольких видов подрода Pipra, или манакина, маховые перья второго порядка самцов видоизменены, как описывает мистер Склетер, еще более странным образом. У ярко окрашенной Pipra deliciosa первые три маховых пера второго порядка имеют толстые стержни и изогнуты по направлению к телу;
четвертое и пятое маховые перья (рис. 45, а) изменены еще более, а у шестого и седьмого (b, е) стержень утолщен до «чрезвычайной степени, образуя плотный роговой обрубок». Форма бородок также сильно изменена сравнительно с соответствующими перьями (d, e, f) самки. Даже кости крыла, поддерживающие эти своеобразные перья у самца, по словам мистера Фрезера, значительно утолщены. Эти птички производят необыкновенный шум, причем первая «резкая нота имеет некоторое сходство со щелканьем бича»[800].
Разнообразие звуков, как голосовых, так и инструментальных, производимых самцами многих птиц в пору размножения, и разнообразие средств, производящих эти звуки, чрезвычайно замечательны. Мы получаем, таким образом, ясное понятие об их важности для половых целей и припоминаем выводы, к которым пришли относительно насекомых. Нетрудно вообразить те ступени, посредством которых издаваемые птицей звуки, служившие первоначально просто призывом или для другой какой-либо цели, могли усовершенствоваться до превращения в мелодичную любовную песню. Что касается видоизмененных перьев, производящих, трескучие, свистящие или грохочущие звуки, то мы знаем, что некоторые птицы во время ухаживания взмахивают, встряхивают или трещат своими не измененными перьями; и если самки были склонны выбирать лучших исполнителей, то самцы, обладающие наиболее крепкими, толстыми или наиболее заостренными перьями, расположенными на какой-нибудь части тела, имели бы наибольший успех и таким образом мало-помалу перья могли видоизмениться почти до любых пределов. Самки, конечно, не замечали бы последовательных незначительных изменений формы, а только производимые таким образом звуки. Любопытно, что в одном и том же классе животных звуки столь различные, как дребезжание хвоста бекаса, стук клюва дятла, резкий, похожий на звук трубы, крик некоторых водяных птиц, воркование горлицы и песня соловья, могут нравиться самкам разных видов. Но мы не должны судить о вкусах разных видов по одной общей мерке и не должны применять к ним мерку людского вкуса. Не следует забывать, что даже у человека нестройные звуки вроде ударов в там-там и пронзительных нот тростниковых дудок приятны слуху дикарей.
Сэр С. Бейкер замечает[801], что «подобно тому, как желудок араба предпочитает сырое мясо и дымящуюся печень, вырезанную из животного, так его ухо предпочитает свою такую же грубую и нестройную музыку всякой другой».
ЛЮБОВНЫЕ ТЕЛОДВИЖЕНИЯ И ПЛЯСКИ.
Я уже упоминал в нескольких случаях о странных любовных телодвижениях некоторых птиц, так что здесь остается добавить немного. В Северной Америке большие стаи тетеревов (Tetrao phasinellus) в пору размножения собираются каждое утро на выбранное ровное место и здесь бегают кругами по площадке около пятнадцати или двадцати футов в поперечнике, так что земля вытаптывается совсем догола, как на току. В этих «плясках куропаток», как выражаются охотники, птицы принимают самые странные позы и бегают кругами, одни направо, другие налево. Одюбон описывает, как самцы одного вида цапли (Ardea herodias) с большим достоинством прогуливаются на своих длинных ногах перед самками, как бы вызывая соперников. Про одного из отвратительных стервятников (Cathartes jota) тот же наблюдатель пишет, что «жестикуляция и марширование самцов в начале периода любви крайне комичны». Некоторые птицы принимают свои любовные позы не на земле, а налету, как мы это видели на примере черного африканского ткача. Весной наша маленькая серая славка (Sylvia cinerea) часто поднимается на несколько футов пли ярдов в воздухе над каким-нибудь кустом и «порхает порывистыми, причудливыми движениями, не переставая все время петь, а затем сразу опускается на насест». Большая английская дрофа принимает невообразимо странные позы, ухаживая за самкой, как изображено Вольфом. Родственная индийская дрофа (Otisbengalensis) «поднимается в это время вертикально в воздух, торопливо хлопая крыльями, подняв хохол, взъерошив перья на шее и груди, а затем падает на землю»; самец повторяет этот маневр несколько раз, производя притом особенный гудящий шум. Самки, находящиеся поблизости, «идут на эти призывные прыжки; при их приближении самец волочит свои крылья и распускает хвост подобно индейскому петуху[802]. Но наиболее любопытный пример представляют три родственных рода австралийских птиц, знаменитые беседковые птицы — без сомнения общие потомки какого-нибудь древнего вида, приобретшего впервые странный инстинкт строить беседки для своих любовных игр. Эти беседки (рис. 46), которые, как мы увидим впоследствии, украшены перьями, раковинами, костями и листьями, строятся на земле исключительно в целях ухаживания, потому что гнезда тех же птиц вьются на деревьях.
Оба пола участвуют в сооружении беседок, но главным работником является самец. Инстинкт этот так силен, что проявляется в неволе, и мистер Стрендж описал[803] поведение нескольких атласных беседковых птиц, которых он держал в вольере в Новом Южном Уэльсе: «Иногда самец гоняется за самкой по всей вольере, затем идет к беседке, подбирает яркое перо или крупный лист, испускает странный крик, взъерошивает все перья, бегает вокруг беседки и приходит в такое возбуждение, что глаза его готовы кажется вылезти из орбит; он всё время распускает то одно, то другое крыло, издает низкий свистящий звук и, подобно домашнему петуху, как будто подбирает что-то с земли пока, наконец, самка осторожно не приблизится к нему». Капитан Стокс описал повадки и «дома для игрищ» другого вида, так называемой большой беседковой птицы. Видели, как она «забавлялась тем, что летала взад и вперед, подбирая раковину по очереди то с той, то с другой стороны и пронося ее в клюве под сводом отверстия». Эти любопытные постройки, сооружаемые только для сборищ, где оба пола забавляются и ухаживают друг за другом, должны стоить птицам много труда. Так, например, беседка серогрудой беседковой птицы имеет почти четыре фута длины, восемнадцать дюймов вышины и воздвигнута на толстом помосте из хвороста.
УКРАШЕНИЯ.
Я рассмотрю сначала случаи, когда украшены исключительно самцы или же они украшены в значительно большей степени, чем самки, а в одной из следующих глав будут рассмотрены случаи, когда оба пола одинаково украшены, и, наконец, те редкие случаи, когда самка окрашена несколько ярче, чем самец. Как для искусственных украшений, употребляемых дикарями и цивилизованными людьми так и для естественных украшений птиц главным местом, оказывается голова[804]. Украшения, как было упомянуто в начале этой главы, удивительно разнообразны. Хохлы на передней или задней части головы состоят из перьев различной формы и иногда способны подниматься или распускаться, причем полностью выказываются их великолепные краски. Порою встречаются изящные кисточки на ушах (см. ранее приведенный рис. 39). Голова иногда покрыта бархатистым пухом, как у фазана, или же обнажена и ярко окрашена. Шея тоже порою украшена бородкой, сережками или мясистыми наростами. Такие придатки обыкновенно ярко окрашены и, без сомнения, служат украшением, хотя и не всегда красивы на наш глаз; значение их видно из того, что во время ухаживания самца за самкой они часто раздуваются и принимают более яркие оттенки, как, например, у индюка. В подобных же обстоятельствах мясистые придатки вокруг головы самца фазана трагопана (Ceriornis Temminckii) раздуваются в виде широкой ленты на шее и двух рогов с каждой стороны великолепного хохла, при этом они окрашиваются в самый интенсивный голубой цвет, какой мне когда-либо случалось видеть[805]. Африканский рогатый ворон (Bucorax abyssinicus) раздувает свою киноварно-красную пузыревидную сережку на шее, и со своими опущенными крыльями и развернутым хвостом «имеет величественный вид»[806]. Даже радужная оболочка глаза у самца иногда бывает окрашена ярче, чем у самки; то же часто справедливо для клюва, например, у нашего обыкновенного черного дрозда. У Buceros corrugatus [птицы-носорога] весь клюв и громадный шлем окрашены у самца ярче, чем у самки, а «косые борозды по обеим сторонам нижней челюсти свойственны только мужскому полу»[807].
На голове также часто находятся мясистые придатки, волокна и твердые выросты. Если они не общи обоим полам, то всегда присущи одним самцам. Твердые выросты были подробно описаны доктором У. Маршаллом[808], показавшим, что они образуются либо из обтянутой кожей губчатой кости, либо из кожных и других тканей. У млекопитающих настоящие рога всегда поддерживаются лобными костями, но у птиц для этой цели подверглись изменениям различные кости; у видов одной и той же группы эти выросты могут то иметь костный стержень, то быть совершенно лишенными его, то представлять различные переходы между этими крайностями. Отсюда, как справедливо замечает доктор Маршалл, изменения самого различного рода служили для развития посредством полового отбора этих украшающих придатков. Удлиненные перья или опахала возникают почти на любом месте тела. Перья на горле и груди иногда развиваются в великолепные брыжи и воротники. Хвостовые перья часто удлиняются, как мы видим на кроющих хвостовых перьях павлина и на самом хвосте фазана-аргуса. У павлина даже кости хвоста изменились для поддержки тяжелых кроющих хвостовых перьев[809]. Туловище аргуса не больше, чем у курицы, однако длина от конца клюва до оконечности хвоста не менее пяти футов и трех дюймов[810], а длина великолепных глазчатых маховых перьев второго порядка достигает у аргуса почти трех футов. У одного маленького африканского козодоя (Cosmetornis vexillarius) одно из маховых перьев первого порядка в пору размножения доходит до двадцати шести дюймов в длину, хотя сама птица не длиннее десяти дюймов. У другого близкородственного рода козодоев стержни удлиненных перьев оголены, кроме концов, где имеется опахало в форме диска[811]. Далее, у другого рода козодоев хвостовые перья развиты еще более непомерно. В общем, хвостовые перья удлиняются чаще, чем крыловые, потому что всякое значительное удлинение последних мешает полету. Таким образом, мы видим, что у близкородственных птиц украшения одного и того же рода приобретались самцами посредством развития чрезвычайно различных перьев.
Любопытно, что перья видов, принадлежащих к очень различным группам, видоизменились почти совершенно одинаковым своеобразным способом. Так, крыловые перья одного из упомянутых козодоев имеют голый стержень и кончаются диском, или, как иногда говорят, имеют ложковидную или ракетовидную форму. Перья такой же формы встречаются в хвосте момота (Eumomota superciliaris), у одного зимородка, вьюрка, колибри, попугая, нескольких индийских дронго (Dicrurus и Edolius, у одного из которых диск стоит вертикально) и в хвосте некоторых райских птиц. У последних подобные же перья с великолепными глазками украшают голову, что встречается и у некоторых из куриных птиц. У одной индийской дрофы (Sypheotides auritus) перья, образующие ушные кисточки и имеющие около четырех дюймов длины, также кончаются дисками[812]. В высшей степени странен тот факт, что момоты, как ясно показал мистер Сэлвин, придают своим перьям вид ракетки, обкусывая бородки, и это постоянно повторяемое уродование произвело некоторый наследуемый эффект[813].
Далее, бородки перьев у весьма разнородных птиц бывают нитеобразные, пушистые, как у некоторых цапель, ибисов, райских птиц и Gallinaceae. В других случаях бородки исчезают и стержни остаются на всем протяжении голыми; такие стержни достигают в хвосте Paradisea apoda длины в тридцать четыре дюйма[814]. У Paradisea Papuana (рис. 47) они гораздо короче и тоньше.
Меньшие перья, обнаженные таким образом, имеют вид щетин, как на груди индейского петуха. Подобно тому, как люди восхищаются любой мимолетной модой в одежде, так у птиц почти любое изменение в цвете или строении перьев самцов по-видимому, нравится самке. То обстоятельство, что перья весьма отдаленных друг от друга групп изменены аналогичным образом, без сомнения, зависит прежде всего от того, что все перья имеют почти одинаковое строение и способ развития, и, следовательно, стремятся видоизменяться сходным образом. Мы часто замечаем склонность к аналогичной изменчивости в оперении наших домашних пород, принадлежащих к разным видам. Так, хохлы появились у нескольких видов. У вымершей разновидности индюков хохол состоял из голых стержней, увенчанных пуховыми султанами, так что они до некоторой степени напоминали описанные выше ракетовидные перья. У некоторых пород голубей и кур перья рассеченные, с некоторой наклонностью стержней к оголению. У севастопольского гуся плечевые перья значительно удлинены, курчавы или даже спирально закручены и имеют пушистые края[815]. Едва ли нужно говорить здесь что-нибудь относительно окраски, потому что всякому известно, как великолепны краски многих птиц и как гармонично они сочетаются. Окраска часто имеет металлический и радужный отливы. Круглые пятна окружены иногда одним или несколькими различно оттененными кольцами и превращены, таким образом, в глазки. Нет также надобности много говорить об удивительных различиях между полами у многих птиц. Обыкновенный павлин представляет поразительный пример. Самки райских птиц темно окрашены и лишены всяких украшений, между тем как самцы украшены, вероятно, богаче всех птиц и столь разнообразно, что их надо видеть, чтобы оценить. Удлиненные золотисто-оранжевые перья, выходящие из-под крыльев Paradisea apoda, поднятые вертикально и приведенные в колебательные движения, образуют, по описаниям, род сияния, из центра которого голова «выглядывает, подобно маленькому изумрудному солнцу, в лучах, образуемых двумя султанами перьев»[816]. У другого великолепного вида голова лысая и «роскошного кобальтово-синего цвета с несколькими поперечными полосками из черных бархатистых перьев»[817]. Самцы колибри (рис. 48 и 49) почти соперничают по красоте с райскими птицами, как согласится всякий, видевший роскошные книги мистера Гульда или его богатую коллекцию.
Очень замечательны многочисленные и разнообразные способы украшения этих птиц. Почти каждая часть их оперения использовалась и видоизменялась, и изменения эти доведены, как показал мне мистер Гульд, до изумительного совершенства у нескольких видов почти каждой подгруппы. Подобные случаи представляют любопытное сходство с тем, что мы видим у наших любительских пород, выведенных человеком ради их красоты: у одних особей изменялись первоначально одни признаки, у других, принадлежащих к тому же виду,— другие; такие изменения были подхвачены человеком и значительно усилены, как это показывают хвост трубастого голубя, хохол якобинца, клюв и мясистый нарост гонца и так далее. Единственная разница между этими случаями состоит в том, что в одном случае результат обязан отбору, произведенному человеком, тогда как в другом случае, как у колибри, райских птиц и так далее, результат обязан тому, что самки выбирали наиболее красивых самцов.
Я упомяну еще только об одной птице, замечательной по крайнему контрасту в окраске обоих полов, именно о знаменитых южноамериканских птицах-колокольчиках (Chasmorhynchus niveus), голос которых можно различить на расстоянии около трех миль; этот голос изумляет всякого, слышащего его в первый раз. Самец чисто белый, тогда как самка грязно-зеленого цвета, а белый цвет — большая редкость у сухопутных видов средней величины и безобидного нрава. Кроме того, самец, по описанию Уотертона, обладает спиральной трубкой, приблизительно в три дюйма длины, поднимающейся от основания клюва. Она черная, как смоль, и покрыта сверху, словно пятнами, мелким пушистыми перьями. Эта трубка может надуваться воздухом, сообщаясь с нёбом, а когда не надута, то свисает на одну сторону. Род этот состоит из четырёх видов, самцы которых весьма различны, тогда как самки, как описал мистер Склетер в очень интересной статье, очень похожи друг на друга и, таким образом, представляют превосходный пример общего правила, что в пределах одной и той же группы самцы отличаются друг от друга гораздо более самок. У второго вида (С. nudicollis) самец тоже снежно белый, за исключением широкого пространства голой кожи на горле и вокруг глаз, которое в пору размножения окрашено в превосходный зеленый цвет. У третьего вида (С. tricarunculatus) только голова и шея самца белые, остальное же тело каштаново бурое, и самец этого вида снабжен тремя нитевидными выростам длиной в половину туловища; один из них отходит от основания клюва, а два других — от углов рта[818].
Цветное оперение и некоторые другие украшения взрослых самцов либо сохраняются на всю жизнь, либо периодически возобновляются летом и в период размножения. В это же время клюв и голая кожа головы и прилегающих частей часто меняют окраску, как у некоторых цапель, ибисов, чаек, у одной из только что упомянутых птиц-колокольчиков и др. У белого ибиса щеки, раздувающаяся кожа на шее и основание клюва становятся тогда багровыми[819]. У одного из пастушков Gallicrex cristatus, в этот период на голове самца развивается большой красный мясистый нарост. То же относится к тонкому роговому гребню на клюве одного из пеликанов, P. erythrorhynchus, так как после поры размножения эти роговые гребни сбрасываются, подобно рогам с головы оленя, — берег одного острова на озере в Неваде был найден усеянным этими странными остатками[820].
Перемены в окраске оперения соответственно времени года зависят, во-первых, от линьки, повторяющейся два раза в год, во-вторых, от действительного изменения цвета в самих перьях и, в-третьих, оттого, что темные края перьев периодически сбрасываются, или же от того или другого сочетания этих трех процессов. Отпадение отмерших краев можно сравнить с выпадением пуха у очень молодых птиц, потому что пух этот в большинстве растет на верхушках первых настоящих перьев[821].
Что касается птиц, линяющих по два раза в год, то существует, во-первых, несколько пород, например, бекасы, тиркушки (Glareolae) и кроншнепы, у которых оба пола похожи друг на друга и не меняют окраски ни в какое время года. Я не знаю, бывает ли у них зимнее оперение гуще и теплее летнего, но теплота кажется наиболее вероятной целью двукратной линьки в тех случаях, когда не происходит изменения окраски. Во-вторых, есть птицы, например, некоторые виды Totanus и других Grallatores, у которых особи разного пола походят друг на друга, летнее и зимнее оперения слегка различаются по цвету. Однако отличие в этих случаях так мало, что едва ли может быть им полезно, и, вероятно, может быть приписано прямому действию различных условий, которым подвергаются птицы в эти два времени года. В-третьих, существует много других птиц, у которых оба пола сходны, но и летнее и зимнее оперения чрезвычайно различны. В-четвертых, есть птицы, у которых полы отличаются друг от друга окраской, но самки, несмотря на то, что линяют дважды, сохраняют один и тот же цвет в течение всего года, тогда как самцы претерпевают изменение в окраске, и иногда очень сильное, как, например, у некоторых дроф. В-пятых, наконец, существуют птицы, у которых особи разного пола отличаются друг от друга как своим летним, так и зимним оперением, но где самец подвергается более значительному изменению, чем самка, при каждой перемене времени года — хорошим примером этого может служить турухтан (Machetes pugnax).
Что касается причины или цели различий в окраске летнего и зимнего оперений, то в некоторых случаях, как, например, у белой куропатки[822], окраска может и зимой, и летом служить для защиты. Если разница между обоими оперениями мала, ее, может быть, можно приписать, как уже замечено, прямому действию жизненных условий. Но едва ли можно сомневаться, что для многих птиц летнее оперение служит украшением, даже если оба пола схожи. Мы можем прийти к этому заключению в отношении многих цапель, чепур и др., потому что они приобретают свои прекрасные султаны только в пору размножения. Сверх того, такие султаны, хохлы и так далее, хотя имеются у обоих полов, но иногда несколько более развиты у самца, нежели у самки, и походят на султаны и украшения, имеющиеся у одних только самцов других птиц. Известно также, что неволя, действуя на воспроизводительную систему самцов птиц, часто задерживает развитие их вторичных половых признаков, но не имеет непосредственного влияния ни на один из других признаков, и мистер Бартлет сообщает мне, что восемь или девять экземпляров песочников (Tringa canutus) сохраняли в Зоологическом саду в течение всего года свое скромное зимнее оперение, из чего можно заключить, что летнее оперение, хотя оно и свойственно обоим полам, разделяет свойства исключительно мужского оперения многих других птиц[823].
На основании предыдущих фактов, и особенно на основании того, что у некоторых птиц ни один из полов не меняет окраски ни при одной из ежегодных линек или же меняет ее так слабо, что это изменение едва ли может быть им полезно, а также на основании того, что у других видов самки линяют дважды и тем не менее сохраняют одну и ту же окраску в течение целого года,— можно заключить, что привычка линять дважды в год образовалась не для приобретения самцом украшений в пору размножения, но что двойная линька, возникшая первоначально для какой-нибудь иной цели, впоследствии пригодилась в некоторых случаях для приобретения брачного оперения.
На первый взгляд кажется удивительным, что некоторые близкородственные между собой виды регулярно подвергаются двум линькам в год, а другие — только одной. Например, белая куропатка линяет два или даже три раза в год, а тетерев-косач только один раз; некоторые из великолепно окрашенных индийских медососов (Nectariniae) и некоторые подроды темно окрашенных коньков Anthus линяют дважды, а другие только один раз[824]. Но переходы в способе линьки, встречающиеся, как известно, у разных птиц, показывают нам, каким образом виды или целые группы могли первоначально приобрести привычку линять по два раза в год или каким образом, раз приобретя эту привычку, они могли снова потерять ее. У некоторых дроф и ржанок весенняя линька далеко не полна: некоторые перья возобновляются, другие меняют цвет. Есть также основание думать, что у определенный дроф и пастушковых, которые нормально подвергаются двойной линьке, некоторые более старые самцы удерживают брачное оперение в течение всего года. Весной к оперению могут просто прибавиться несколько сильно измененных перьев, как это бывает с дискообразными рулевыми перьями некоторых индийских дронго (Bhringa) и с удлиненными перьями спины, шеи и хохла некоторых цапель. Посредством подобных переходов весенняя линька могла становиться все более и более полной, пока не была, наконец, приобретена настоящая двукратная линька. Некоторые райские птицы сохраняют свои брачные перья в течение всего года и, таким образом, имеют только единственную линьку; другие сбрасывают их сразу после периода размножения и, таким образом, имеют двукратную линьку; наконец, третьи сбрасывают их в этот период только в течение первого года, но не в последующие годы, так что по способу линьки эти последние виды являются промежуточными.
Существует также большое различие у многих птиц в продолжительности времени, в течение которого сохраняются оба годичных оперения, так что одно может сохраниться в течение целого года, а другое будет совершенна утеряно. Так, Machetes pugnax весной сохраняет свои брыжи всего только в течение двух месяцев. В Натале самцы вдовушки (Chera progne) приобретают свое красивое оперение и длинные хвостовые перья в декабре или январе, а теряют их в марте, следовательно, удерживают их только около трех месяцев. Большинство видов, линяющих дважды, сохраняют украшающие их перья около шести месяцев. Однако самец дикой Gallus bankiva удерживает шейные косицы девять или десять месяцев, и когда они выпадают, полностью становятся видны лежащие под ними на шее черные перья. Но у домашнего потомка этого вида шейные косицы самца немедленно заменяются новыми, так что мы видим здесь, по отношению к одной части оперения, превращение двукратной линьки в одиночную под влиянием одомашнения[825].
Хорошо известно, что обыкновенный селезень (Anas boschas) по истечении поры размножения теряет свое мужское оперение на три месяца, надевая на это время оперение самки. Самец шилохвоста (Anas acuta) теряет свое оперение на более короткий срок — на шесть недель или на два месяца, и Монтегю замечает, что «эта двойная линька в течение столь короткого времени представляет весьма необыкновенное обстоятельство, превышающее, по-видимому, всякое человеческое разумение».
Но тот, кто верит в постепенное изменение видов, будет далек от удивления, встретив переходы всякого рода. Если бы самец шилохвоста приобретал свое новое оперение в еще более короткий срок, то новые мужские перья почти, наверное, смешались бы со старыми, и те, и другие с некоторыми перьями, свойственными самке, и, по-видимому, такой случай встречается у самца не очень дальнего их родича, именно у Merganser serrator [крохаля длинноносого], где самцы, говорят, «подвергаются смене оперения, которая до некоторой степени уподобляет их самке». Еще немного большее ускорение процесса повело бы к полной утрате двукратной линьки[826].
Самцы некоторых птиц, как выше указано, получают весной более яркую окраску не посредством весенней линьки, а либо оттого, что перья действительно меняют цвет, либо оттого, что они теряют темноокрашенные отпадающие края перьев. Причиняемые таким образом изменения в окраске могут сохраняться более или менее продолжительное, время. У Pelecanus onocrotalus [розового пеликана] прекрасный розовый цвет, с лимонно-жёлтыми отметинами на груди, распространяется весной по всему оперению, но эти краски, как утверждает мистер Склетер, «держатся недолго и исчезают обыкновенно приблизительно через шесть недель или два месяца после того, как они были приобретены». Некоторые вьюрки теряют весной края перьев и становятся тогда ярче окрашенными, а другие вьюрки не подвергаются подобному изменению. Так, Fringilla tristis Соединенных Штатов (равно как многие другие американские виды) щеголяют своей яркой окраской только по прошествии зимы, тогда как наш щегол, совершенно сходный с ним по повадкам, и наш чиж, еще более сходный по строению, не подвергаются такому ежегодному изменению. Но различие этого рода в оперении родственных видов не удивительно, потому что у обыкновенной коноплянки, принадлежащей к тому же семейству, малиновый цвет лба и груди в Англии держится только летом, а на Мадере весь год[827].
ЩЕГОЛЬСТВО САМЦОВ ПТИЦ СВОИМ ОПЕРЕНИЕМ.
Украшения всякого рода, как постоянно, так и временно приобретаемые, усердно выставляются самцами напоказ и, по-видимому, служат, чтобы возбуждать, привлекать или очаровывать самок. Но иногда самцы щеголяют своими украшениями и не в присутствии самок, как это случается с тетеревами на току, и как можно заметить у павлина; последний, однако, очевидно желает иметь какого-нибудь зрителя и, как я часто видел, выставляет напоказ свои украшения перед курами или даже свиньями[828]. Все натуралисты, близко изучавшие повадки птиц — как в диком состоянии, так и в неволе, — единогласно держатся мнения, что самцы находят наслаждение в выставлении напоказ своей красоты. Одюбон часто говорит о том, что самец старается на разные лады прельстить самку. Мистер Гульд, описав некоторые особенности самца колибри, говорит, что нисколько не сомневается в его способности выставлять эти признаки в самом лучшем виде перед самкой. Доктор Джердон[829] настаивает на том, что прекрасное оперение самца служит для «очарования и привлечения самки». Мистер Бартлет, из Зоологического сада, высказал мне это же мнение в самых решительных выражениях.
Великолепная картина открывается в лесах Индии, когда «внезапно наталкиваешься на двадцать или тридцать павлинов, самцы которых, распустив свои пышные хвосты, с гордой торжественностью важно прохаживаются перед довольными самками». Дикий индюк взъерошивает свое блестящее оперение, распускает свой изящно разрисованный хвост и полосатые маховые перья и со своими малиновыми и синими сережками имеет гордый, хотя на наш глаз и комичный, вид. Подобные факты были уже сообщены относительно различного рода тетеревов. Обратимся к другому отряду. Самец Rupicola сrосеа (рис. 50) — одна из самых красивых птиц на свете; он окрашен в великолепный оранжевый цвет, и некоторые из перьев затейливо обрезаны и пушисты.
Самка буровато-зеленая с красным отливом, и хохол у нее гораздо меньше. Сэр Р. Шомбург описал их ухаживание; он нашел одно из мест их сборищ, где находилось десять самцов и две самки. Пространство имело от четырех до пяти футов в поперечнике и оказалось очищенным от каждой травинки и выровненным как будто человеческими руками. Одни самец «выделывал прыжки к очевидному удовольствию нескольких других. Он то распускал крылья и вскидывал голову кверху или распускал веером хвост; то важно ходил вприпрыжку, пока не утомлялся, затем испускал особый крик, и его сменял другой. Таким образом, трое самцов поочередно выступали на полянке и затем самодовольно отходили отдохнуть». Чтобы добыть их шкурки, индийцы поджидают на одном из таких сборных мест до тех пор, пока птицы не войдут в азарт пляски, тогда отравленными стрелами можно убить друг за другом четырех или пятерых самцов[830]. У райских птиц по дюжине и более вполне оперившихся самцов собирается на одном дереве, по словам туземцев, «для танцев»; здесь они летают взад и вперед, поднимают крылья и свои прелестные опахала и приводят их в колебательное движение, так что, по замечанию мистера Уоллеса, все дерево кажется покрытым развевающимися султанами. Занявшись этим, они до того поглощены, что умелый стрелок из лука может перестрелять почти всю стаю. Говорят, что когда этих птиц держат на Малайском архипелаге в неволе, то они очень заботятся о чистоте своих перьев, часто их распускают, осматривают и удаляют всякое пятнышко грязи. Один наблюдатель, державший несколько пар живыми, не сомневается, что щегольство самцов имеет целью нравиться самкам[831].
Золотой и Амхерстов фазаны во время ухаживания не только распускают и поднимают свои великолепные ошейники, но и поворачивают их, как я сам видел, наклонно по направлению к самке, с какой бы стороны она ни стояла, очевидно, для того, чтобы щегольнуть перед ней большей поверхностью[832]. Они также поворачивают немного в ту же сторону прекрасные хвосты и кроющие перья хвоста. Мистер Бартлет наблюдал самца Polyplectron (рис. 51) во время ухаживания и показывал мне экземпляр, набитый в позе, которую он тогда принимал.
Хвостовые и крыловые перья этой птицы украшены прелестными глазками, вроде глазков на хвосте павлина. Когда павлин выставляет себя напоказ, он распускает и поднимает свой хвост перпендикулярно телу, потому что он стоит перед самкой и должен щегольнуть в то же время своей роскошной синей шеей и грудью. Но у Polyplectron грудь темно окрашена, а глазки находятся не на одних только хвостовых перьях, поэтому Polyplectron не становится перед самкой, но он поднимает и распускает свои хвостовые перья несколько наклонно, опуская распущенное крыло с той же самой стороны и поднимая другое с противоположной. В этой позе глазки на всем теле выставляются одновременно перед глазами восхищенной самки в виде одной большой, покрытой блестками поверхности. В какую бы сторону она ни повернулась, распущенные крылья и наклонно поставленный хвост оборачиваются к ней. Самец фазана-трагопана действует приблизительно таким же образом, потому что он поднимает перья туловища, но не самое крыло, на стороне, противоположной самке (иначе они остались бы скрытыми), так что почти все перья с прелестными пятнами выставляются в одно и то же время.
Фазан-аргус (рис. 52) представляет гораздо более замечательный пример. Необычайно развитые маховые перья второго порядка свойственны одному самцу и каждое из них украшено рядом из двадцати — тридцати трех глазков, около дюйма в диаметре.
Кроме того, эти перья изящно разрисованы косыми полосами и рядами пятен темного цвета, похожими на сочетание полос и пятен шкуры тигра и шкуры леопарда. Эти великолепные украшения остаются скрытыми, пока самец не начнёт щеголять перед самкой. Тогда он поднимает свой хвост и развертывает перья крыльев в виде большого, стоящего почти вертикально круглого веера или щита, который он несет перед туловищем. Шею и голову он отклоняет в сторону, так что они скрываются за веером, но, чтобы видеть самку, перед которой он красуется, он просовывает по временам голову между парой длинных маховых перьев (как это видел мистер Бартлет), и тогда имеет комичный вид. У птиц, живущих на свободе, это, по-видимому, является частой привычкой, потому что мистер Бартлет и его сын, исследуя некоторые присланные с востока превосходные шкурки, нашли на них, между парою перьев, сильно вытертое место, как будто голова часто просовывалась сюда. Мистер Вуд полагает, что самец может также поглядывать на самку сбоку из-за края веера.
Глазки на маховых перьях — удивительные украшения; они оттенены так, что, по замечанию герцога Аргайльского[833], выступают как шары, свободно лежащие в углублениях. Когда я смотрел на экземпляр в Британском музее, монтированный с распущенными и волочащимися по земле крыльями, я был очень разочарован, потому что глазки казались мне плоскими или даже вогнутыми. Но мистер Гульд вскоре разъяснил мне все дело, держа перья вертикально в том положении, и котором они выставляются напоказ перед самкой в естественных условиях, и вот, при свете, падающем сверху, каждый глазок сразу стал похожим на орнамент, называемый шаром в гнезде. Эти перья были показаны некоторым художникам, и все выразили восхищение совершенству оттенков. Естественно спросить, могли ли развиться столь художественно оттененные украшения посредством полового отбора? Однако удобнее будет отложить ответ на этот вопрос, пока в следующей главе мы не рассмотрим принцип градации.
Предыдущие замечания относятся к маховым перьям второго порядка, но маховые перья первого порядка, окрашенные у большинства куриных в однообразный цвет, у фазана-аргуса не менее удивительны. Они окрашены в нежный коричневый цвет с многочисленными темным пятнами, из которых каждое состоит из двух или трех черных точек с темной каймой вокруг. Но главное украшение составляет пространство, идущее параллельно тёмно-синему стержню и кажущееся по очертаниям настоящим вторым пером, лежащим внутри истинного пера. Эта внутренняя часть окрашена в более светлый каштановый цвет и густо искроплена маленькими белыми точками. Я показывал это перо многим лицам, и многие любовались им даже больше, чем перьями с шарами в гнезде, и заявляли, что оно скорее похоже на произведение искусства, чем природы. При всех обыкновенных обстоятельствах эти перья остаются совершенно скрытыми, но они выставляются напоказ вместе с длинными маховыми второго порядка, когда все они распускаются вместе, так что образуется большой веер или щит.
Случай самца фазана-аргуса в высшей степени интересен, так как он служит ясным доказательством, что самая утонченная красота может служить половыми чарами и ни для какой другой цели. Мы должны заключить, что это так, потому что маховые перья второго и первого порядка не выставляются вовсе, а орнамент шаров в гнезде не выставляется во всей красоте до тех пор, пока самец не примет позы ухаживания. Фазан-аргус не обладает яркими красками, так что весь его успех в любви, по-видимому, зависит от большой величины его перьев и от выработки самых изящных узоров. Многие признают совершенно невероятным, чтобы самки птиц были способны ценить тонкость оттенков и изящество узоров. Обладание такой почти человеческой степенью вкуса представляет, без сомнения, удивительный факт. Если кто думает, что он может с уверенностью измерить у низших животных способность различения и вкуса, тот должен отрицать и способность самки фазана-аргуса ценить столь утонченную красоту; но тогда он должен будет допустить бесцельность тех необыкновенных поз, принимаемых самцом во время ухаживания, посредством которых выказывается во всем блеске удивительная красота его оперения, а с таким заключением я, по крайней мере, никогда не соглашусь.
Хотя столь многие фазаны и родственные им куриные птицы так старательно щеголяют своим оперением перед самками, однако замечательно, что, как сообщает мне мистер Бартлет, этого не бывает у темно окрашенного ушастого фазана (Crossoptilon auritum) и фазана Уоллича (Pltasianus wallichxi), так что эти птицы как будто сознают, что у них не хватает красоты, чтобы щеголять ею. Мистер Бартлет никогда не видел, чтобы самцы какого-нибудь из этих видов дрались между собой, впрочем, он не имел случая так же хорошо наблюдать крикливого фазана, как ушастого. Мистер Дженнер Уир тоже находит, что самцы птиц с богатым или очень характерным оперением драчливее самцов тускло окрашенных видов, принадлежащих к тем же самым группам. Так, например, щегол гораздо драчливее коноплянки, а черный дрозд драчливее певчего. Те птицы, которые подвержены сезонной смене оперения, становятся гораздо более драчливыми в пору, когда они всего ярче окрашены. Нет сомнения, что самцы некоторых темно окрашенных птиц отчаянно дерутся между собой, но очевидно, что там, где половой отбор влиял всего сильнее и где он дал самцам того или иного вида яркую окраску, он также очень часто придавал им сильную склонность к драчливости. Мы еще встретимся с почти аналогичными случаями, когда будет идти речь о млекопитающих. С другой стороны, у птиц способность к пению и блестящая окраска редко приобретались обе разом самцами одного и того же вида, но в этом случае не возросла бы выгода, то есть успех в очаровании самки. Тем не менее, нужно признаться, что самцы некоторых ярко окрашенных птиц обладают перьями, специально видоизмененными с целью производить инструментальную музыку, хотя прелесть последней, по крайней мере для нашего уха, не может сравниться с прелестью голосовой музыки многих певчих птиц.
Обратимся теперь к самцам птиц, которые, хотя и не слишком заметно украшены, но тем не менее выставляют напоказ во время ухаживания все привлекательные черты, которыми они обладают. В некоторых отношениях эти случаи любопытнее предыдущих, но мало обращали на себя внимание. Я обязан нижеследующими фактами мистеру Уиру, который долго держал в неволе разных птиц, включая всех английских Fringillidae и Emberizidae. Факты эти были выбраны из большого числа ценных заметок, любезно присланных им мне. Снегирь во время ухаживания становится перед самкой и раздувает грудь таким образом, что можно видеть гораздо больше малиновых перышек, чем при всяком другом положении. В то же время он вертит своим черным хвостом и качает его из стороны в сторону самым уморительным образом. Самец зяблика тоже становится перед самкой, показывая таким образом свою красную грудку и «голубой колокольчик», как называют английские любители его голову; крылья его в это время слегка расправлены, так что чисто белые полосы на плечах становятся заметными. Обыкновенная коноплянка раздувает свою розовую грудь, слегка распускает свои бурые перья и хвост, чтобы выставить их в самом лучшем виде, показывая их белые края. Мы должны, однако, быть осторожными, заключая, что крылья распускаются только для показа, потому что это же делают некоторые птицы, крылья у которых некрасивы. Это делает, например, домашний петух, но он всегда распускает и скребет по земле тем крылом, которое лежит с противоположной стороны от самки. Самец щегла ведет себя иначе, чем все другие вьюрки: крылья у него прекрасны, плечи черные, а маховые перья с белыми крапинами, темными верхушками и золотисто-желтыми краями. Когда он ухаживает за самкой, то покачивает туловищем из стороны в сторону и быстро повертывает слегка распущенные крылья то на один бок, то на другой, создавая впечатление золотых блесток. Ни один из вьюрков, как сообщает мне мистер Уир, не вертится таким образом из стороны в сторону во время ухаживания, не исключая даже близко родственного чижа, потому что он не мог бы этим усилить свою красоту.
Большинство английских овсянок — скромно окрашенные птицы, но весной перья на голове у самца Камышовой овсянки (Emberiza schotniculus) приобретают красивый черный цвет вследствие стирания тусклых кончиков, и эти перья приподнимаются вовремя ухаживания. Мистер Уир держал два вида австралийских Amadina; A. castanotis представляет очень маленького, скромно окрашенного вьюрка, с темным хвостом, белой грудкой и черными, как смоль, верхними кроющими перьями хвоста, из которых каждое отмечено тремя большими бросающимися в глаза овальными белыми пятнами[834]. Этот вид, ухаживая за самкой, слегка распускает эти частично окрашенные кроющие перья хвоста и колеблет ими очень своеобразным способом. Самец Amadina Lathami поступает совсем иначе, выставляя перед самкой свою ярко пятнистую грудку, алую гузку и алые верхние кроющие перья хвоста.
Я могу прибавить здесь, ссылаясь на доктора Джердона, что у индийского буль-буля (Pycnonotus haemorrhous) нижние кроющие хвостовые перья малинового цвета, так что можно было бы думать, что они никогда не могут быть хорошо показаны; однако «возбужденная птица часто распускает их в стороны, так что их можно видеть даже сверху»[835]. Малиновые нижние кроющие перья хвоста некоторых других птиц, как, например, у одного из дятлов, Picus major, видны без всякого особого показывания. У обыкновенного голубя на груди есть перья с радужными отливами, и всякий, конечно, видел, как самец надувает грудь, когда ухаживает за самкой, показывая, таким образом, эти перья в самом выгодном виде. Один из прекрасных австралийских голубей, имеющих бронзовые крылья (Ocyphaps lophotes), поступает, по описанию мистера Уира, совсем иначе: самец, стоя перед самкой, наклоняет голову почти до земли, распускает и поднимает хвост и наполовину распускает крылья. Затем он попеременно медленно поднимает и опускает туловище, так что перья с радужно-металлическим отливом становятся видны все сразу и блестят на солнце.
Теперь приведено достаточно фактов, чтобы показать, с каким старанием самцы птиц щеголяют своими разнообразными прелестями, делая это с величайшим искусством. Чистя свои перья, они имеют много случаев любоваться собой и изучить, каким образом всего лучше выставить напоказ свою красоту. Но так как все самцы одного и того же вида щеголяют перед самками совершенно одинаковым образом, то кажется, что действия, бывшие сначала, может быть, намеренными, стали инстинктивными. Если это так, то мы не должны обвинять птиц в сознательном тщеславии; и, однако, когда мы видим павлина, выступающего с расправленными и дрожащими хвостовыми перьями, он кажется нам настоящей эмблемой гордости и тщеславия.
Различные украшения, которыми обладают самцы, несомненно в высшей степени важны для них, потому что в некоторых случаях они были приобретены ценой сильно пострадавшей способности летать или бегать. У африканского козодоя (Cosmetornis), у которого в пору спаривания одно из маховых перьев первого порядка вырастает в вымпел огромной длины, полет от этого сильно замедляется, хотя в другое время эта птица замечательна своей быстротой. Говорят, что «несуразная длина» маховых перьев второго порядка у самца аргуса «почти совсем лишает его возможности летать». Прелестные перья самцов райских птиц мешают им во время сильного ветра. Чрезвычайно длинные рулевые перья самца южноафриканской вдовушки (Vidua) делают «его полет тяжелым», но как только эти перья сбрасываются, самцы летают так же хорошо, как и самки. Так как птицы всегда плодятся, когда пища в изобилии, то самцы, вероятно, не очень страдают при отыскивании корма от уменьшения своей подвижности, но едва ли можно сомневаться, что они могут быть легче истребляемы хищными птицами. Мы не можем также сомневаться и в том, что длинный шлейф павлина, а также длинный хвост и длинные маховые перья арго должны делать их более легкой добычей любой подкрадывающейся тигровой кошки, чем было бы без этих украшений. Яркая окраска многих самцов птиц также не может не делать их незаметными для врагов разного рода. Этим, как замечает мистер Гульд, вероятно, объясняется, почему такие птицы обыкновенно бывают робкими, как бы сознавая, что их красота является источником опасности, и их гораздо труднее найти или приблизиться к ним, чем к темноокрашенным и сравнительно ручным самкам или к молодым и еще не украшенным самцам[836].
Еще любопытнее то обстоятельство, что самцы некоторых птиц, снабженные специальным боевым оружием и настолько драчливые в естественном состоянии, что они часто убивают друг друга, страдая от обладания некоторыми украшениями. Любители петушиных боёв подрезают косицы и отрезают гребень и бородки своим петухам; такие птицы называются у них мечеными. Мистер Тегетмейер говорит, что не меченая птица «находится в крайне невыгодном положении; гребень и бородка представляют удобные места, за которые противник может ухватиться клювом, а так как петух всегда бьет, если вцепится, то, вцепившись в противника, он вполне держит его в своей власти. Если предположить даже, что птица не будет убита, все-таки потеря крови у не меченого петуха будет гораздо значительнее, чем у подрезанного»[837]. Молодые индюки во время драки всегда хватают друг друга за мясистые сережки, и я полагаю, что старые птицы дерутся таким образом. Возразят, может быть, что гребень и сережки не составляют украшения и не могут служить птице для этой цели; но даже на наш глаз красота лоснящегося черного испанского петуха значительно повышается его белым лицом и малиновым гребнем, и никто, кому случалось видеть великолепные синие сережки самца трагопана, раздувшиеся во время ухаживания, не усомнится ни на мгновение, что они приобретены ради красоты. Из предыдущих фактов мы ясно видим, что султаны и прочие украшения самцов должны иметь для них величайшую важность; далее мы видим, что порою красота даже важнее, нежели успех в битве.