О результатах продолжительного отбора женщин согласно различным мерилам красоты в каждой расе. — О причинах, противодействующих половому отбору у цивилизованных и диких народов. — Условия, благоприятные для полового отбора в первобытные времена. — О способе действия полового отбора у человека. — Женщины диких племен имеют некоторую возможность выбирать себе мужей. — Отсутствие волос на теле и развитие бороды. — Цвет кожи. — Итоги.
В последней главе, мы видели, что все дикие расы высоко ценят украшения, одежду и внешность, и что мужчины имеют совершенно различные идеалы для оценки красоты своих женщин. Теперь мы должны прежде всего рассмотреть, насколько это предпочтение и обусловленный им в течение многих поколений отбор тех женщин, которые были наиболее привлекательными для мужчин каждой расы, изменил тип одних только женщин или обоих полов. У млекопитающих существует, по-видимому, общее правило, что различного рода признаки наследуются одинаково самцами и самками; мы можем поэтому ожидать, что у людей все признаки, приобретенные путем полового отбора женщинами или мужчинами, обычно будут передаваться потомкам обоих полов. Если какие-либо изменения действительно произошли таким путем, то почти несомненно, что различные расы должны видоизменяться различным образом, потому что каждая имеет свой собственный идеал красоты.
У человека, в особенности у дикарей, влиянию полового отбора, насколько он касается физического строения, противодействуют многие причины. Цивилизованных людей сильно привлекают умственные достоинства женщин, их богатство и в особенности общественное положение, потому что мужчины редко женятся на женщинах значительно более низкого общественного класса. Мужчины, которые успели приобрести более красивых жен, не имеют больших шансов оставить длинный ряд потомков, чем мужчины, имеющие менее красивых жен, за исключением тех немногих случаев, когда состояние передается по праву первородства. Что касается противоположной формы отбора, именно выбора наиболее привлекательных мужчин женщинами, то, несмотря на полную или почти полную свободу, которой пользуются в этом отношении женщины цивилизованных народов сравнительно с дикими племенами, — на их выбор в значительной степени влияет общественное положение и богатство мужчин, а успех последних в жизни значительно зависит от их умственных способностей и энергии или от плодов тех же самых умственных качеств их предков. Мне нет надобности извиняться за слишком детальное обсуждение этого предмета, ибо, как замечает немецкий философ Шопенгауэр, «конечная цель всех любовных интриг, все равно, носят ли они комический или трагический характер, имеет для жизни человечества большее значение, чем все остальные стремления. Ведь дело идет здесь не о чем ином, как о воспроизведении следующего поколения... В зависимость от этого поставлено не благо или бедствие отдельной личности, а благо или бедствие всего человеческого рода»[1155].
Мы имеем, однако, основание думать, что половой отбор не остался без влияния у некоторых цивилизованных и полу цивилизованных народов, видоизменив кое-что в телесной структуре некоторых людей, входящих в состав этих народов. Многие убеждены, и, насколько мне кажется, справедливо, что члены нашей аристократии (соединяя под этим именем все богатые семьи, в которых долго удерживалось право первородства), имевшие возможность выбирать в течение многих поколений наиболее красивых женщин из всех классов общества, сделались красивее средних классов, соответственно европейскому идеалу красоты, хотя средние классы поставлены в столь же благоприятные условия жизни для наилучшего развития тела. Кук замечает, что превосходство во внешнем виде, «которое можно наблюдать у лиц, занимающих более высокое положение на всех других островах (Тихого океана), обнаруживается и на Сандвичевых островах»; но это может зависеть главным образом от лучшей пищи и их образа жизни.
Старинный путешественник Чардин, описывая персиян, говорит, что их «кровь теперь весьма облагородилась благодаря частым бракам с грузинами и черкесами, двумя народами, которые превосходят все другие в мире по красоте. В Персии едва ли имеется хотя бы один знатный человек, мать которого не была бы грузинкой или черкешенкой». Он добавляет, что они унаследовали свою красоту «не от своих предков ибо, не будь упомянутых выше смешанных браков, знатные персияне являющиеся потомками татар, были бы крайне безобразны»[1156]. Приведя здесь еще более любопытный случай: жрицы, состоявшие при храме Венеры Эрицинской в Сан-Джулиано в Сицилии, выбирались из числа самых красивых женщин всей Греции; они не были девственницами и весталками, и Катрфаж[1157], сообщающий этот факт, говорит, что женщины в Сан-Джулиано ныне славятся как самые красивые на всем острове и приглашаются художниками в качестве натурщиц. Но очевидно, что достоверность всех упомянутых выше случаев сомнительна.
Следующий случай, хотя он относится к дикарям, вполне заслуживает упоминания вследствие своей курьезности. Мистер Уинвуд Рид сообщает мне, что иолофы, племя негров на западном берегу Африки, «замечательны — все как на подбор — своей красивой внешностью». Один из его приятелей спросил одного из мужчин: «Отчего это все, кого я здесь встречаю, не только ваши мужчины, но и женщины, так красивы?» Иолоф отвечал: «Это очень легко объяснить. Мы всегда имели обычай отбирать самых некрасивых рабынь и продавать их». Едва ли нужно прибавлять, что у дикарей невольницы служат наложницами. То, что этот негр приписывал, — справедливо или нет, решить трудно, — красоту своего племени продолжительному удалению некрасивых женщин, далеко не так странно, как кажется с первого взгляда; я показал уже в другом месте[1158], что негры умеют вполне ценить важность отбора при разведении своих домашних животных, и мог бы привести в подтверждение и другие факты, заимствованные у мистера Рида.
ПРИЧИНЫ, ПРОТИВОДЕЙСТВУЮЩИЕ ПОЛОВОМУ ОТБОРУ ИЛИ ЗАДЕРЖИВАЮЩИЕ ЕГО У ДИКАРЕЙ.
Главные причины состоят в следующем: во-первых, в так называемых общинных браках, или свободном смешении полов; во-вторых, в убийстве рождающихся девочек; в-третьих, в ранних помолвках, и, наконец, в униженном положении женщин, на которых смотрят, как на простых рабынь. Эти четыре пункта должны быть рассмотрены с некоторой подробностью.
Очевидно, что до тех пор, пока образование пар у человека или других животных предоставлено случайности, без всякого выбора со стороны того или другого пола, не может иметь место никакой половой отбор, и успехи некоторых особей пред другими в ухаживании должны в таком случае оставаться без всякого влияния на потомков. Известно, что до сих пор существуют племена, у которых в обычае то, что сэр Дж. Лёббок из деликатности называет общинным браком, — это значит, что все мужчины и женщины племени являются мужьями и женами друг друга. Несомненно, распущенность среди многих дикарей поразительна, но мне кажется, что необходимо иметь больше доказательств для того, чтобы мы могли с полным основанием допустить, что хотя бы в одном каком-либо случае у них существует полная беспорядочность в отношениях полов. Тем не менее все, кто внимательно изучали этот вопрос[1159] и чье мнение заслуживает гораздо большего доверия, чем мое, считают, что на всем земном шаре общинный брак, включая сюда и брачные союзы между братьями и сестрами, был первоначальной и всеобщей формой брака. Покойный сэр Э. Смит, совершивший обширные путешествия по Южной Африке и много знавший о нравах дикарей как здесь, так и в ряде других мест, высказывал мне свое решительное убеждение в том, что нет ни одной расы, которая рассматривала бы женщину как собственность общины. Думаю, что суждение его в значительной мере определялось тем, что мы подразумеваем под термином «брак». При дальнейшем обсуждении вопроса я буду пользоваться этим термином в том смысле, в каком натуралисты говорят о моногамных животных, подразумевая под этим, что только один самец принимается самкой или сам избирает одну единственную самку и живет с ней в течение брачного сезона или на протяжении всего года, владея ею по праву сильного; либо же в том смысле, в каком они говорят о полигамных видах, понимая под этим, что самец живет с несколькими самками. Только браки этого рода интересуют нас здесь, ибо их вполне достаточно, чтобы половой отбор мог действовать. Я знаю, однако, что некоторые из упомянутых выше авторов подразумевают под термином «брак» некое признанное право, охраняемое племенем.
Косвенные доказательства в пользу мнения о господстве в прежние времена общинного брака чрезвычайно сильны и основаны главным образом на тех терминах, которыми обозначается родство между членами одного и того же племени, — эти термины подразумевают связь с племенем, а не с одним из родителей. Но вопрос этот слишком обширен и сложен, чтобы я мог коснуться его здесь даже в общих чертах; я ограничусь лишь несколькими замечаниями. Очевидно, что в случае общинных браков или таких, где брачные узы весьма свободны, родство между ребенком и отцом не может быть известно. Но кажется почти невероятным, чтобы родственная связь между ребенком и матерью всегда была совершенно неизвестна, тем более, что у большинства диких племен женщины долго кормят грудью своих детей. Согласно с этим во многих случаях родословная ведется по одним только матерям, оставляя совершенно в стороне отцов. Но во многих других случаях употребляемые термины выражают связь только с племенем и оставляют в стороне даже матерей. Возможно, что у дикого племени, подверженного всякого рода опасностям, вследствие необходимости взаимной защиты и помощи — связь между членами племени может быть гораздо важнее связи между матерью и ребенком, и что это обстоятельство и послужило основанием к образованию терминов, выражающих только первую форму родства. Но мистер Морган считает такое объяснение далеко не удовлетворительным.
Названия родства, употребляемые в различных частях света, могут быть разделены, по мнению только что упомянутого автора, на два больших класса: на классификационные и описательные, — последние употребляются у нас. Классификационная система и ведет нас к убеждению, что общинная или другая какая-либо чрезвычайно свободная форма брака была первоначально общепринятой. Но, насколько я могу судить, это не дает нам еще права принимать существование неограниченного полового смешения, и я рад слышать, что этого же взгляда держится сэр Лёббок. Мужчины и женщины, подобно многим низшим животным, могли в первобытное время вступать в тесные, хотя и временные союзы для произведения каждого ребенка, и в этом случае в терминах, определяющих родство, произошла бы приблизительно такая же сбивчивость, как и в случае общего смешения. Что касается полового отбора, то вполне достаточно существования выбора при союзе родителей, и в этом отношении все равно, продолжается ли союз всю жизнь или только известное время года.
Независимо от доказательств, которые дают нам термины родства, существуют и другие факты в пользу преобладания общинных браков, в древности. Сэр Дж. Лёббок очень талантливо объясняет[1160] странный и весьма распространенный обычай экзогамии, — то есть обычай брать жен из другого племени — тем, что при [первобытном] коммунизме общинный брак был первоначальной формой брака. Вследствие этого мужчина мог иметь жену для себя только тогда, если похищал ее из соседнего враждебного племени, и в таком случае она естественно становилась его исключительной и ценной собственностью. Таким образом мог возникнуть обычай похищения жен, и вследствие преимуществ, даваемых им, мог сделаться всеобщим. Отсюда мы можем, по мнению сэра Дж. Лёббока, понять и «необходимость выкупа или пени за брак, как за нарушение прав племени, если, согласно со старыми понятиями, человек не имел права присвоить себе того, что принадлежало всему племени». Сэр Дж. Лёббок приводит далее чрезвычайно любопытные факты, доказывающие, что в древние времена крайне развратные женщины пользовались большим почетом; это, с его точки зрения, вполне понятно, если допустить, что общее смешение полов было первоначальным и, следовательно, издавна почитаемым обычаем племени[1161].
Хотя способ развития брачного союза является неясным предметом, как можно видеть из разноречивых мнений относительно различных пунктов между тремя авторами, изучавшими его наиболее внимательно, именно мистерами Морганом, МакЛеннаном и сэром Дж. Лёббоком, тем не менее, на основании вышеприведенных и некоторых других фактов[1162] кажется несомненным, что обычай брака в узком смысле слова развивался постепенно и что почти общее смешение полов или очень свободные половые связи были некогда чрезвычайно распространены на всем земном шаре. Несмотря на это, зная силу чувства ревности у всех животных и по аналогии с низшими животными, в особенности с теми, которые всего ближе к человеку, я не могу думать, чтобы полное смешение полов в прошлые времена преобладало незадолго до того, как человек достиг настоящего своего положения в ряду животных. Человек, как я старался доказать, произошел несомненно от какого-то обезьяноподобного существа. У существующих же четвероруких, насколько известны их нравы, самцы некоторых видов моногамны, но остаются только в течение одной части года со своими самками, примером чего может быть орангутанг. Другие роды обезьян, например, некоторые из индийских и американских, живут в строгой моногамии и остаются целый год со своими самками. Существуют между ними и полигамные виды, например, горилла (и некоторые американские обезьяны, у которых каждая семья живет отдельно. Но даже в таких случаях семьи, населяющие один участок, до известной степени общежительны; шимпанзе, например, попадается иногда большими стадами. Далее, у некоторых полигамных видов несколько самцов, каждый со своими самками, живут группами, например, некоторые виды павианов[1163]. Мы можем в самом деле заключить из того, что известно о ревности самцов четвероногих, часто вооруженных особым оружием для драк с соперниками, что в естественном состоянии общее смешение крайне невероятно. Союзы могут продолжаться не на всю жизнь, а только для рождения одного детеныша; но, если бы самцы, более сильные и более способные защищать или другим образом помогать своим самкам и детенышам, выбирали наиболее привлекательных самок, этого было бы уже достаточно для действия полового отбора.
Поэтому, бросив взгляд довольно далеко в область прошлого и судя по общественным нравам человека в его теперешнем состоянии, наиболее вероятный взгляд будет, что первобытный человек жил маленькими обществами, причем каждый мужчина жил с одной женой или, будучи сильным, имел несколько жен и ревниво оберегал их от всех других мужчин. Или же он мог быть не общественным животным и жить с несколькими женами отдельно подобно горилле. Относительно последнего все туземцы «согласны в том, что в стаде встречается один только взрослый самец; когда подрастают молодые, между ними начинается борьба за первенство, и сильнейший, убив или прогнав других, становится главой общества»[1164]. Молодые самцы, выгнанные таким образом, ведя бродячую жизнь, могли бы, найдя себе, наконец, пару, избежать близкородственного скрещивания в пределах одной и той же семьи.
Хотя дикари в настоящее время крайне распущены и хотя общинные браки могли в древнее время господствовать в значительной степени, тем не менее у многих племен встречается известная форма брака, но, конечно, гораздо менее строгая, чем у цивилизованных народов. Многоженство признано почти всеобщим обычаем для предводителей каждого племени. Несмотря на это, существуют племена, стоящие на самом низком уровне, которые живут в строгой моногамии. Такой пример мы видим у веддов на Цейлоне; у них, по словам сэра Дж. Лёббока[1165], существует пословица: «Только смерть может разлучить мужа и жену». Очень умный предводитель племени канди, конечно полигамист, был «совершенно скандализован крайним варварством сожительства с одной женой и необходимостью не разлучаться с ней до гроба». Это, говорил он, «совершенно как у обезьян вандеру». Сохранили ли дикари, придерживающиеся теперь какой-либо формы брака, одноженства или многоженства, этот обычай от древних времен или вернулись к известной брачной форме, пройдя фазис общего смешения полов, я не берусь решить.
ДЕТОУБИЙСТВО.
Этот обычай теперь чрезвычайно распространен на свете, и есть основание думать, что он господствовал в гораздо больших размерах в древние времена[1166]. Дикари находят слишком трудным прокормить себя и детей, и, конечно, видят очень простой выход — в убийстве новорожденных. В Южной Америке некоторые племена, по словам Азары, уничтожали прежде такую массу детей обоих полов, что были близки к вымиранию. На островах Полинезии женщины убивают по четыре, пяти или даже десяти детей, а в Эллисе нельзя найти ни одной женщины, которая не убила бы, по крайней мере, одного ребенка. Везде, где преобладает детоубийство, борьба за существование будет гораздо менее серьезной, и у всех членов племени будет почти одинаково хороший шанс вырастить своих немногих выживших детей. В большинстве случаев уничтожается большее число детей женского пола, чем младенцев мужского пола, поскольку очевидно, что последние представляют большую ценность для племени, поскольку, когда вырастут, они помогут защитить его и могут поддержать себя. Но проблемы, с которыми сталкиваются женщины при воспитании детей, их последующая потеря красоты, более высокая оценка, которую они получают, когда их мало, и их более счастливая судьба определяются самими женщинами и различными наблюдателями в качестве дополнительных мотивов детоубийства.
В одном селе на восточной границе Индии полковник МакКёллоч не нашел ни одной девочки[1167]. Везде, где преобладает детоубийство, борьба за существование должна быть несравненно легче, и все члены племени должны иметь почти одинаковые шансы вырастить небольшое число детей, оставшихся в живых. В большинстве случаев уничтожается большее число девочек, чем мальчиков; последние имеют, очевидно, большую ценность для племени, потому что, достигнув зрелого возраста служат ему защитой и могут содержать себя. Но труды, выпадающие на долю женщин при воспитании детей, быстрая потеря красоты, обусловленная этим, большее уважение и более счастливая участь, которые выпадают на их долю, если они малочисленны, — все это вместе считается самими женщинами и многими наблюдателями дополнительными побуждениями к детоубийству.
Когда, вследствие убийства девочек, женщины в племени станут малочисленны, то естественно должен возникнуть обычай похищать жен у соседних племен. Сэр Дж. Лёббок, впрочем, как мы видели, приписывает этот обычай главным образом древнему господству общинных браков и тому, что мужчины похищали жен у других племен, чтобы иметь их своей нераздельной собственностью. Можно привести еще другие побочные причины, например, малочисленность общин, вследствие чего мог бы часто обнаруживаться недостаток женщин, способных вступать в брак. Что обычай похищать жен был чрезвычайно распространен в древние времена, даже у предков цивилизованных народов, видно ясно из сохранения многих любопытных обычаев и церемоний, которые мистер МакЛеннан описывает чрезвычайно интересным образом. В наших собственных браках «best man» [шафер на свадьбе], по-видимому, первоначально был главным помощником жениха при похищении. Но пока мужчины доставали себе жен большею частью силой и хитростью, мало вероятно, чтобы они могли выбирать наиболее привлекательных женщин; они должны были быть рады захватить первую попавшуюся женщину. Когда же возник обычай доставать жен из другого племени с помощью обмена, как делается теперь во многих местах, то, очевидно, мужчины стали выбирать наиболее привлекательных женщин. Постоянные скрещивания между племенами, которые необходимо проистекали из любого из этих обычаев, должны были стремиться сделать все племена, обитающие в одной стране, почти сходными по своим признакам, а это должно было значительно мешать влиянию полового отбора при дифференцировке племен.
Малочисленность женщин, являющаяся следствием убийства девочек, ведет также к другому обычаю, именно полиандрии, которая до сих пор распространена в некоторых частях света, а в прежние времена, по мнению мистера МакЛеннана, преобладала почти повсеместно. Впрочем, мистер Морган и сэр Дж. Лёббок сомневаются в справедливости последнего заключения[1168]. Когда двое или больше мужчин принуждены вступить в брак с одной женщиной, то, конечно, все женщины в племени будут замужем, и мужчины не будут иметь возможности выбирать наиболее привлекательных женщин. Зато при таких обстоятельствах женщины будут, без сомнения, иметь возможность выбора и предпочтут наиболее привлекательных мужчин. Азара, например, описывает, как старательно женщины у гуанов торгуются о различного рода преимуществах, прежде чем согласятся принять одного или несколько мужей, и мужчины вследствие этого чрезвычайно заботятся о своей внешности. То же у тода в Индии, где господствует многомужество — девушка может согласиться или не согласиться принять любого мужчину[1169]. Очень некрасивые мужчины в этих случаях вероятно или совсем не получают жены или получают ее в очень позднюю пору жизни, но красивые, хотя и имеют больший успех в приобретении жены, не оставляют, насколько мы можем судить, более многочисленного потомства, к которому могла бы перейти их красота, сравнительно с менее красивыми мужьями тех же самых женщин.
РАННИЕ ПОМОЛВКИ И РАБСТВО ЖЕНЩИН.
У многих дикарей существует обычай обручать девочек в самом раннем возрасте, и это должно существенно противодействовать выбору с обеих сторон, основанному на личных качествах. Но это не может помешать наиболее привлекательным женщинам быть впоследствии похищенными или насильно отнятыми у их мужей более сильными людьми, как это часто случается в Австралии, Америке и других частях света. Относительно полового отбора должны получиться до известной степени те же результаты в тех случаях, когда женщины ценятся только как невольницы или рабочие животные, что мы видим у многих дикарей. Впрочем, мужчины во все времена должны были отдавать предпочтение наиболее красивым невольницам, в соответствии со своими понятиями о красоте.
Мы видим, таким образом, что у дикарей существуют различные обычаи, которые должны значительно противодействовать влиянию полового отбора или совершенно задерживать его. С другой стороны, условия жизни, которым подвержены дикари, и некоторые из их привычек благоприятствуют естественному отбору, а последний часто действует наряду с половым отбором. Известно, что дикари жестоко страдают от периодического голода; они не увеличивают количества пищи искусственными средствами, редко удерживаются от браков[1170] и обыкновенно женятся очень рано. Следовательно, они должны быть подвержены по временам жестокой борьбе за существование, причем наиболее благоприятствуемые особи одни только могут оставаться в живых. Многие условия жизни человека в очень ранний период, когда он еще не достиг настоящего своего положения в ряду животных, должны были отличаться от того, что мы в настоящее время находим у дикарей. Судя по аналогии с низшими животными, он жил либо с одной самкой, либо был полигамным. Наиболее сильные и способные мужчины имели наибольший успех в приобретении привлекательных женщин. Они должны были также лучше преуспевать в общей борьбе за жизнь и лучше защищать своих самок и потомков от любых врагов. В этот ранний период родоначальники человека, вследствие слабо развитых умственных способностей, не имели большой предусмотрительности относительно отдаленных событий; они не могли предвидеть, что воспитание всех детей, а особенно девочек, увеличит для племени трудности борьбы за жизнь. Ими управляли преимущественно инстинкты, а разум играл еще меньшую роль, чем у дикарей настоящих времен. Они не могли утратить в это время одного из наиболее сильных и общих всем низшим животным инстинктов, именно любви к своему потомству. Вследствие этого убийство девочек не могло быть у них в ходу. Число женщин не было искусственно уменьшено, и многомужество не могло войти в обычай; вряд ли какая-либо иная причина, кроме недостатка в женщинах, в состоянии устранить столь естественное и столь широко господствующее чувство, как ревность и желание всякого самца обладать особой самкой. Полиандрия была бы естественной ступенью к общественному браку или даже к беспорядочному общению полов; но лучшие авторитеты держатся того мнения, что последнее предшествовало полиандрии. Ранние помолвки не должны были заключаться в первобытные времена, ибо явление это предполагает способность предвидеть будущее. Не могло быть также, чтобы женщина ценилась исключительно как полезная раба или рабочий скот. Оба пола, в случае если выбор производился свободно, выбирали себе пару, руководясь не духовными прелестями, богатством или общественным положением избираемого, а исключительно его внешним видом. Все взрослые были женаты, и все потомки, насколько это возможно, достигали зрелых лет, так что борьба за существование была по временам крайне жестокой. Таким образом, в эти времена все условия для полового отбора должны были быть гораздо благоприятнее, чем в позднейший период, когда человек подвинулся в умственном развитии, но регрессировал по своим инстинктам. Отсюда, какое бы влияние ни имел половой отбор при образовании различий между племенами людей и между человеком и высшими четверорукими, это влияние должно было быть гораздо сильнее в очень отдаленный период, чем в настоящее время, хотя вероятно, что оно не совсем еще потеряло свою силу и ныне.
О СПОСОБЕ ДЕЙСТВИЯ ПОЛОВОГО ОТБОРА У ЧЕЛОВЕКА.
У первобытных людей, при перечисленных благоприятных условиях, и у дикарей, которые в настоящее время вступают в какие-либо брачные союзы, половой отбор, встречая большие или меньшие препятствия, смотря по степени распространения таких обычаев, как убийство девочек, ранние помолвки и так далее, должен был, вероятно, действовать следующим образом. Наиболее сильные и энергичные мужчины, те, которые могли лучше всего защищать свою семью и охотиться для ее прокормления, снабженные наилучшим оружием и обладавшие большими богатствами, например, большим числом собак или других животных, могли воспитать большее в среднем число потомков, чем более слабые и бедные члены того же племени. Нельзя также сомневаться, что такие мужчины имели обыкновенно возможность выбирать наиболее привлекательных женщин. В настоящее время предводители почти всех племен на свете имеют возможность добыть себе более одной жены. Еще в недавнее время в Новой Зеландии, как я слышал от мистера Мантелла, почти каждая девушка, красивая или обещавшая быть красивой, считалась табу, то есть предназначалась какому-нибудь начальнику. У кафров, по словам мистера Гамильтона[1171], «начальники пользуются правом выбирать себе жен на пространстве в несколько миль в окружности и чрезвычайно заботливы в установлении и упрочении своих привилегий». Мы видели, что каждое племя имеет свое особое понятие о красоте, и мы знаем, что человеку нравится, когда характерные черты у его домашних животных, равно как в одежде, украшениях и собственной наружности, несколько переступают за обыкновенный уровень. Если принять различные приведенные выше положения, которые мне не представляются сомнительными, то было бы совершенно непонятным, если бы отбор наиболее привлекательных женщин самыми сильными из мужчин каждого племени, которые, средним числом, должны были вырастить большее число детей, по прошествии многих поколений не изменил бы до некоторой степени характера племени.
На наших домашних животных видно, что когда в страну ввозится иноземная порода или когда какая-либо туземная порода становится предметом продолжительного и внимательного ухода — в виду приносимой ею пользы или для украшения,— то во всех случаях, если только существует возможность сравнения, оказывается, что животные после нескольких поколений изменились в большей или меньшей степени. Это происходит от бессознательного отбора в течение долгого ряда поколений, то есть вследствие сохранения наиболее ценимых особей, без всякого желания или ожидания подобного результата со стороны хозяина. Далее, когда два старательных хозяина разводят в течение многих лет животных того же семейства и не сравнивают их между собой или с общим для них стандартом, то эти животные [спустя некоторое время] оказываются обыкновенно, к удивлению хозяев, несколько измененными[1172]. Каждый хозяин отпечатлевает, как выразился фон-Натузиус, на своих животных склад собственного ума, свой вкус и суждения. Какие же основания могут заставить думать, чтобы подобные результаты не обнаружились бы в результате продолжительного отбора наиболее привлекательных женщин теми мужчинами каждого племени, которые имели возможность вырастить наибольшее число детей? Здесь мы снова встречаем случай бессознательного отбора, так как известные результаты получаются независимо от желания или ожидания со стороны тех мужчин, которые отдали предпочтение одним женщинам перед другими.
Предположим, что члены племени, в котором существует известная форма брака, расселяются на незанятом еще материке. Они вскоре разделятся на особые орды, отделенные друг от друга различными естественными преградами и еще более беспрестанными войнами, которые столь обыкновенны между дикарями. Отдельные орды будут, таким образом, подвержены влиянию несколько различных жизненных условий и обычаев и рано или поздно сделаются в незначительной степени отличными друг от друга. Как только последнее совершится, каждое племя составит себе несколько различное представление о красоте[1173], затем бессознательный отбор начнет свое действие вследствие того, что наиболее могущественные и сильные мужчины будут предпочитать одних женщин другим. Таким образом, различия между племенами, сначала очень слабые, будут постепенно и неминуемо усиливаться все более и более.
У животных в естественном состоянии многие признаки, свойственные самцу, например, рост, сила, особое оружие, смелость и воинственность, были приобретены в силу закона борьбы за самку. Полу человеческие родоначальники человека, подобно своим родичам четвероруким, почти, наверное, изменялись таким же образом; а так как дикари до сих пор еще борются за обладание своими женщинами, то сходный процесс отбора существовал, вероятно, в большей или меньшей степени до настоящих дней. Другие признаки, свойственные самцам низших животных, например, яркие окраски и различные украшения, были приобретены вследствие того, что самки оказывали предпочтение наиболее привлекательным самцам. Существуют, однако, исключительные случаи, в которых самцы не были выбираемы, а выбирали сами. Мы узнаем такие случаи по большей красоте самок сравнительно с самцами, причем их украшающие признаки передавались исключительно или преимущественно женским потомкам. Один такой случай встречается в отряде, к которому принадлежит человек, именно у обезьяны-резуса.
Мужчина физически и умственно сильнее женщины, и в диком состоянии он держит ее в более унизительном рабстве, чем самцы какого-либо другого животного. Поэтому нет ничего удивительного, что он забрал в свои руки право выбора. Женщины везде сознают цену своей красоты и, если имеют возможность, находят большее наслаждение украшать себя различным образом, чем мужчины. Они заимствуют перья у самцов птиц, которых природа украсила таким образом, чтобы пленять самок. Так как женщины долгое время выбирались за красоту, то неудивительно, что некоторые из последовательных изменений передавались по наследству исключительно тому же полу и что, следовательно, женщины передали свою красоту в несколько большей мере своим женским, чем мужским потомкам, и поэтому женщины стали вообще красивее мужчин, с чем согласится всякий. Впрочем, не подлежит сомнению, что женщины передают большинство своих признаков, не исключая и некоторой степени красоты, потомкам обоих полов; так что постоянное предпочтение мужчинами каждого племени наиболее привлекательных женщин, в соответствии с их представлением о красоте, должно было повести к изменению в том же направлении всех особей обоих полов, принадлежащих к данной расе.
Что касается другой формы полового отбора (которая у низших животных наиболее распространена), именно тех случаев, когда выбор выпадает на долю самок и когда они принимают только тех самцов, которые наиболее пленяют или возбуждают их, то мы имеем право думать, что эта форма существовала первоначально у предков человека. Мужчина, по всей вероятности, обязан своей бородой, а может быть и некоторыми другими отличительными признаками, наследованию от древнего родоначальника, приобрёвшего таким образом свои украшения. Впрочем, эта форма отбора должна была в некоторых случаях существовать и в менее глубокой древности, потому что у совершенно диких племен женщины имеют большее право соблазнять, выбирать и отвергать своих обожателей, а впоследствии переменять мужей, чем можно было ожидать. Так как этот пункт довольно важен, то я приведу подробно те факты, которые мне удалось собрать.
Хирн описывает, как одна женщина одного из племен арктической Америки несколько раз убегала от мужа к любовнику; а у племени карруас Южной Америки, по словам Азары, развод совершенно свободен. У абипонов мужчина, выбравший жену, торгуется с родителями о цене; но «часто случается, что девушка не соглашается на условия, заключенные между родителями и женихом, и упорно отвергает всякую мысль о браке». Она часто убегает, прячется и спасается таким образом от жениха. Капитан Мастерс, живший между патагонцами, говорит, что у них браки заключаются всегда по склонности: «Если выбор родителей противен желанию невесты, она отказывается, и принуждение никогда не имеет места». На Огненной Земле молодой человек сначала получает согласие родителей, оказав им какую-нибудь услугу, и затем старается похитить девушку, «но если она не согласна, то прячется в лесах до тех пор, пока ее поклонник не устанет искать ее и не бросит поисков, что, однако, редко случается». На островах Фиджи мужчина берет женщину, которую он желает иметь женой, силой — притворно или действительно: но «дойдя до дома своего похитителя, женщина, не согласная на брак, убегает к кому-нибудь, кто может защитить ее: если же она удовлетворена, то дело считается решенным». У калмыков в обычае род бега между женихом и невестой, причем она имеет право начинать бежать раньше его, и Кларка уверяли, «что нет случая, где бы девушка была поймана, если она не имеет склонности к преследователю». У диких племен Малайского архипелага существует подобное же состязание в беге, и, как замечает сэр Дж. Лёббок, опираясь на описание господина Бурьена, «в беге одерживает верх не самый быстрый и в борьбе не самый сильный, а тот из молодых людей, который имеет счастье понравиться избранной невесте». Сходный обычай, заканчивающийся таким же образом, господствует у коряков северо-восточной Азии.
Обратимся к Африке. Кафры покупают своих жен, и отцы жестоко бьют дочерей, если они не соглашаются принять избранного для них супруга. Однако, на основании многих фактов, приведенных мистером Шутером, очевидно, что девушки имеют в значительной степени право выбора. Так, очень безобразным, хотя и весьма богатым мужчинам не удается иногда найти себе жены. Прежде, чем девушки согласятся дать слово, они заставляют мужчину показаться им сначала спереди, затем сзади, и смотрят на его походку. В некоторых случаях они сами делают предложение мужчинам и нередко убегают с любимым человеком. Мистер Лесли, близко знакомый с бытом кафров, говорит: «Было бы ошибкой полагать, что отец продает дочь таким же образом и с таким же правом, с каким продает корову». У грубых бушменов Южной Африки «в тех случаях, когда девушка достигла полного возраста, не быв помолвленной, что, впрочем, не часто случается, жених должен сперва заслужить ее одобрение, равно как и родителей»[1174]. Мистер Уинвуд Рид собирал для меня сведения относительно негров западной Африки, и сообщает мне, что «женщины, по крайней мере между более развитыми языческими племенами, не встречают затруднений в желании выйти замуж за человека, которого любят, хотя у них считается неприличным сделать мужчине предложение. Они вполне способны влюбляться и чувствовать нежную, страстную и постоянную привязанность». К этим примерам можно было бы добавить много других. Мы видим, таким образом, что у дикарей женщины вовсе не находятся в таком униженном положении относительно брака, как часто полагали. Они могут увлекать мужчин, которых предпочитают, и иногда отвергать тех, которые им не нравятся, как до, так и после брака. Предпочтение со стороны женщины, действующее постоянно в каком-нибудь направлении, должно под конец изменить признаки племени; в самом деле, женщины будут обыкновенно выбирать не только наиболее красивых мужчин, в соответствии со своим вкусом, но и тех, которые наиболее способны защищать и поддерживать их. Такие хорошо одаренные пары, конечно, вырастят большее число потомков, чем пары, менее благоприятствуемые. Тот же результат получился бы, очевидно, в еще более определенной форме, при свободе выбора с обеих сторон, то есть в том случае, если бы наиболее привлекательные и в то же время способные мужчины имели возможность выбирать самых привлекательных женщин и были предпочитаемы ими. И эта двойная форма отбора существовала, по-видимому, на самом деле, в особенности в более ранние периоды нашей долгой истории. Рассмотрим теперь несколько подробнее [по отношению к половому отбору] некоторые из признаков, которыми отличаются различные расы людей друг от друга и от низших животных: именно более или менее совершенное отсутствие волос на теле и цвет кожи. Нам не придется говорить о большом разнообразии в форме черепа и чертах лица у разных рас, потому что в предыдущей главе мы видели, до какой степени идеал красоты различен в этом отношении. Эти признаки, по всей вероятности, подверглись влиянию полового отбора, но мы не имеем возможности судить, происходило ли это влияние преимущественно с женской или с мужской стороны. Музыкальные способности человека также были разобраны выше.
ОТСУТСТВИЕ ВОЛОС НА ТЕЛЕ И РАЗВИТИЕ ИХ НА ЛИЦЕ И ГОЛОВЕ.
Из присутствия шерстистых волос, или lanugo, у человеческого зародыша и рудиментарных волос, рассеянных по телу в зрелом возрасте, мы можем заключить, что человек произошел от какого-нибудь животного, покрытого волосами при рождении и остававшегося в этом состоянии на всю жизнь. Потеря волос составляет неудобство и, вероятно, приносит вред человеку даже в жарком климате, потому что таким образом он подвержен палящим лучам солнца и быстрому охлаждению, в особенности в сырую погоду. Туземцы всех стран, как замечает мистер Уоллес, охотно защищают свои голые плечи и спину каким-нибудь легким покровом. Никто не будет думать, чтобы отсутствие волос на коже приносило прямую пользу человеку; поэтому волосы не могли исчезнуть на его теле путем естественного отбора[1175]. Мы также не имеем никаких оснований думать, как показано в одной из прежних глав, что это могло произойти вследствие прямого влияния климатических условий, которым человек был долго подвержен, или видеть в этом результат соотносительного развития.
Отсутствие волос на теле до некоторой степени представляет вторичный половой признак, потому что во всех частях света женщины менее волосаты, чем мужчины. Отсюда мы вправе предположить, что этот признак приобретен путем полового отбора. Нам известно, что лица у некоторых видов обезьян и большое пространство на задней части тела у других видов лишены волос, и это мы с полной уверенностью можем отнести за счет полового отбора, потому что эти части не только ярко окрашены, но иногда, как, например, у самца мандрила и самки резуса, гораздо ярче у одного пола, чем у другого, особенно в период ухаживания. По мере того, как эти животные достигают возмужалости, голая поверхность, по наблюдению мистера Бартлета, увеличивается относительно размеров тела. Впрочем, в этих случаях волосы исчезли не с целью обнажения этих частей, но для того, чтобы окраска кожи могла быть лучше видна. Точно так же у многих птиц голова и шея лишены перьев путем полового отбора с целью открыть ярко окрашенную кожу.
Так как у женщин на теле меньше волос, чем у мужчин, и так как это признак, общий всем расам, то мы вправе заключить, что именно наши полу человеческие родоначальницы первыми лишились волос и что это происходило в очень отдаленный период, прежде чем различные расы уклонились от общего корня. По мере того, как наши родоначальницы постепенно приобретали этот новый признак — наготу кожи, они должны были передать его почти в одинаковой степени молодым потомкам обоих полов, так что передача этой особенности, как и многих украшений у животных и птиц, не была ограничена ни возрастом, ни полом. Нет ничего удивительного, что частичная утрата волос считалась украшением у обезьяноподобных родоначальников человека, так как мы видим, что у животных всех видов бесчисленные странные особенности имели подобное же значение и вследствие этого были изменены половым отбором. Нет также ничего удивительного в том, что признак, в незначительной степени вредный, мог быть приобретен таким образом, потому что нам известны подобные же случаи относительно перьев у некоторых птиц и рогов у некоторых оленей.
Самки некоторых человекообразных обезьян, как было показано в предыдущей главе, на нижней поверхности тела беднее волосами, чем самцы; здесь мы видим начало процесса обнажения. Что касается довершения этого процесса путем полового отбора, то полезно припомнить новозеландскую пословицу: «Нет жены для волосатого мужчины». Все, видевшие фотографию волосатого сиамского семейства, согласятся, до какой степени смешна и отвратительна противоположная крайность — чрезмерная волосатость. Сиамский король должен был подкупить мужчину для женитьбы на первой волосатой женщине этого семейства, которая и передала этот признак потомкам обоих полов[1176].
Некоторые расы гораздо богаче других волосами, особенно с мужской стороны; но не нужно думать, что наиболее волосатые расы, например, европейцы, сохранили первобытное состояние в большей степени, чем безволосые расы, например, калмыки или американцы. Вероятнее, что обилие волос у европейцев произошло вследствие частичной реверсии [к прежнему типу], потому что признаки, ранее передававшиеся долгое время по наследству, вообще склонны к возврату. Мы видели, что идиоты часто очень волосаты; они склонны также к реверсии и по другим признакам к низшему животному типу. Нельзя думать, чтобы холодный климат повлиял на проявление этого рода реверсии; исключение составляют, может быть, негры, которые в течение нескольких поколений жили в Соединенных Штатах[1177], а также айны, живущие на северных островах Японского архипелага. Но законы наследственности так сложны, что мы редко можем уяснить себе их действие. Если большое обилие волос у некоторых рас представляет результат реверсии, не задержанной никакого рода отбором, то крайняя изменчивость этого признака, даже в пределах одной и той же расы, перестает быть странной[1178].
Что касается бороды, то если мы обратимся к самому верному показателю, именно к четвероруким, то найдем бороды одинаково развитыми у обоих полов многих видов обезьян, но у некоторых видов найдем их или только у самцов, или же более развитыми у последних, чем у самок. На основании этого факта и странного расположения, равно как и ярких цветов волос на головах многих обезьян, становится крайне вероятным, как уже было сказано, что самцы первоначально приобрели бороды для украшения путем полового отбора и передали их в большинстве случаев в одинаковой или приблизительно одинаковой степени потомкам обоих полов. Мы знаем из работы Эшрихта[1179], что у человека лицо как женского, так и мужского зародыша обильно покрыто волосами, в особенности вокруг рта, и это показывает, что мы произошли от родоначальника, у которого оба пола имели бороды. Поэтому с первого взгляда кажется вероятным, что мужчина удержал свою бороду с очень давнего времени, тогда как женщина утратила ее в тот период, когда волосы почти совершенно исчезли с ее тела. Даже цвет бороды у человека унаследован, по-видимому, от обезьяноподобного родоначальника, потому что во всех случаях, где существует какое-либо различие в оттенке между волосами головы и бороды, последняя всегда светлее у всех обезьян и у человека. У тех четвероруких, у которых самец обладает более длинной бородой, чем самка, она развивается вполне лишь при наступлении половой зрелости, совершенно как у человека; возможно, что у человека сохранились лишь последние ступени ее развития. Мысль, что борода у человека сохранилась от отдаленных времен, стоит в противоречии с ее крайней изменчивостью у различных рас и даже в пределах одной и той же расы, ибо этот факт указывает на реверсию — давно утраченные признаки склонны к большой изменчивости при возврате.
Как бы то ни было, мы не должны терять из виду роли, которую половой отбор мог играть здесь даже в позднейшее время: мы знаем, что у дикарей мужчины безбородых рас с крайней заботливостью вырывают каждый волосок на лице как нечто отвратительное, тогда как у мужчин бородатых рас бороды составляют предмет гордости. Женщины, без сомнения, разделяют эти чувства, и таким образом половой отбор едва ли мог не иметь некоторого влияния и в позднейшее время. Возможно также, что долгая привычка вырывания волос произвела наследственный эффект. Доктор Броун-Секар показал, что некоторые животные, оперированные известным образом, передают следы этой операции своему потомству. Можно привести и другие доказательства в пользу наследования результатов увечий; но наиболее прямое отношение к рассматриваемому вопросу имеет факт, недавно удостоверенный мистером Сэлвином[1180]: он показал, что момоты, имеющие привычку откусывать бородки двух средних рулевых перьев, имеют на этих перьях бородки, естественно несколько недоразвитые[1181]. Что касается человека, то обычай вырывать волосы бороды и на теле мог, по-видимому, возникнуть не ранее того периода, когда волосатость вообще значительно уменьшилась.
Несколько труднее объяснить, каким образом у многих рас развились длинные волосы на голове. Эшрихт[1182] говорит, что у человеческого зародыша волосы на лице в течение пятого месяца длиннее, чем на голове: отсюда следует, что наши полу человеческие родоначальники не имели длинных кос и что последние представляют приобретение позднейшего времени. На это указывает и чрезвычайное различие в длине волос у различных рас; у негров волосы образуют курчавую шапку; у нас они очень длинны, а у туземных жителей Америки нередко достигают до земли. У некоторых видов Semnopithecus голова покрыта волосами умеренной длины, которые служат им, вероятно, украшением и были приобретены путем полового отбора. Тот же взгляд может быть распространен и на человека, потому что длинные косы как нам известно, служили и служат предметом удивления. Доказательства этого встречаются в произведениях почти каждого поэта; апостол Павел говорит: «Если женщина имеет длинные волосы — слава ей»; наконец, мы видели, что в Северной Америке один из предводителей был избран исключительно благодаря длине своих волос,
ЦВЕТ КОЖИ.
Наиболее верное доказательство, что цвет кожи у человека был видоизменен половым отбором, не может быть представлено потому, что у рас человека между полами в этом отношении нет различий, или они, как мы уже показали, только слабые. Но, с другой стороны, мы уже знаем на основании многих приведенных прежде фактов, что цвет кожи считается людьми всех рас чрезвычайно важным элементом красоты; следовательно, это признак, который, по всей вероятности, подвергался влиянию [полового] отбора у человека, как и в бесчисленных случаях у низших животных. С первого взгляда может показаться чудовищным предположением, чтобы черная, как смола, кожа негра могла быть приобретена путем полового отбора, но в пользу такого предположения говорит много аналогичных случаев, и нам известно, что негры восхищаются цветом своей кожи. У млекопитающих, если между полами существует разница в цвете, самец бывает часто черного или более темного цвета, чем самка, а передача того или другого оттенка обоим полам или одному зависит только от преобладающей формы наследственности. Сходство Pithecia satanas, с его черной, как смола, кожей с глазами на выкате и волосами, разделенными на верхушке головы, с негром в миниатюре доходит до смешного.
Цвет лица у различных видов обезьян представляет гораздо большие различия, чем у человеческих рас, и мы имеем полное основание предположить, что красные, голубые, оранжевые, белые и черные оттенки их кожи, даже когда они свойственны обоим полам, далее, яркие цвета их шерсти, равно как и украшающие пучки волос на голове, были все приобретены путем полового отбора. Так как порядок развития [признаков] в течение роста в общем указывает на последовательность, в которой развивались и изменялись видовые признаки в предыдущих поколениях, и так как новорожденные дети различных рас не отличаются по цвету кожи даже приблизительно в той степени, как взрослые, несмотря на то, что их тело совершенно лишено волос, то это дает нам некоторые указания на то, что оттенки различных рас были приобретены после исчезновения волос, которое, как уже было сказано, должно было совершиться в очень отдаленный период.
ИТОГИ.
Мы можем прийти к заключению, что больший рост, сила, смелость, воинственность и энергия мужчины сравнительно с теми же качествами у женщины были приобретены в первобытные времена и усилены впоследствии преимущественно вследствие борьбы соперников-мужчин из-за обладания женщинами. Большая умственная сила и изобретательность мужчины, вероятно, обязаны своим происхождением естественному отбору вместе с наследственными результатами привычки, потому что наиболее способные мужчины должны были иметь больший успех в защите и прокормлении как самих себя, так и своих жен и детей. Насколько позволяет судить крайняя запутанность этого вопроса, кажется, что наши мужские обезьяноподобные родоначальники приобрели бороды как украшение с целью пленять или возбуждать особей другого пола и передавали их только своему мужскому потомству. Родоначальницы наши, вероятно, первоначально лишились волос [на теле] также в качестве украшения полового характера, но передали этот признак почти в равной степени обоим полам. Нет ничего невероятного, что женщины подверглись другого рода видоизменениям для той же цели и с помощью тех же средств. Таким образом женщины приобрели более нежные голоса и стали красивее мужчин.
Заслуживает внимания, что в человеческом роде условия для полового отбора были гораздо благоприятнее в очень ранний период, когда человек только что развился до степени человека, чем в позднейшее время. Причины лежат в том, что в эту пору, как мы можем с уверенностью заключить, им руководили в большей мере инстинктивные побуждения и в меньшей — предусмотрительность и рассудок. Каждый мужчина должен был ревниво охранять свою жену или своих жен. Человек не мог в то время убивать детей или смотреть на своих жен только как на полезных рабынь; помолвки в детском возрасте также не могли иметь места. Отсюда мы можем заключить, что дифференцирование человеческих рас, насколько оно зависело от полового отбора, совершилось преимущественно в очень отдаленную эпоху; а такое заключение бросает свет на тот замечательный факт, что в наиболее отдаленные времена, от которых до нас дошли еще кое-какие следы, расы людей уже отличались между собой приблизительно или совершенно так же, как и в настоящее время.
Развитым здесь взглядам о роли, которую половой отбор играл в истории человека, недостает научной точности. Тот, кто не признает этого влияния для низших животных, вероятно, оставит без внимания все, что я сказал в последней главе о человеке. Мы не можем сказать с уверенностью, что именно тот, а не другой признак был видоизменен подобным образом. Было, однако, показано, что человеческие расы отличаются друг от друга и от своих ближайших родичей некоторыми признаками, которые не приносят им никакой пользы в их повседневной жизни и которые, весьма вероятно, были видоизменены половым отбором. Мы видели, что у низших дикарей члены каждого племени восхищаются своими характерными признаками — формой лица и головы, шириной скул, выдающимися или приплюснутыми носами, цветом кожи, длиной волос на голове, отсутствием волос на лице и теле или наличием большой бороды и так далее Отсюда едва ли возможно, чтобы эти и другие подобные признаки не были медленно и постепенно усилены вследствие того, что наиболее сильные и способные мужчины каждого племени, которые имели возможность вырастить наибольшее число потомков, выбирали себе в жены в течение многих поколений наиболее типичных и, следовательно, наиболее привлекательных для них женщин. Я с своей стороны прихожу к заключению, что из всех причин, которые повели к различиям во внешности между расами людей, а также до известной степени между человеком и низшими животными, половой отбор был причиной наиболее эффективной.