Но и это еще не все. У нас есть любопытные сведения о том, как в то время Дарвин обдумывал свою великую идею, и о его стремлении, чтобы она не была утеряна, если с ним что-то случится, а также о его естественном желании быть признанным в качестве ее первооткрывателя. И все это благодаря детективному расследованию Говарда Грубера, американского психолога, который увлеченно занимался изучением природы творческого мышления и посвятил отдельное исследование тому, как работал Дарвин{29}. Во втором, вышедшем в 1845 г., издании книги, которая известна нам под названием «Путешествие на корабле „Бигль“», но в действительности озаглавлена «Дневник изысканий…», Дарвин добавил много новых подробностей, как мы уже упоминали, разбросанных по всему тексту. Это обновленное издание вышло через три года после того, как Дарвин набросал карандашом свой «скетч», и всего через год после того, как сельский учитель переписал набело его расширенный очерк. Это издание было закончено непосредственно перед тем, как Дарвин приступил к фундаментальному исследованию усоногих раков. Очевидно, что он хотел привести дела в порядок, прежде чем приступить к этому масштабному проекту, и благодаря Груберу мы можем видеть, что даже переработка «Путешествия на корабле „Бигль“» внесла некий вклад — на самом деле довольно ощутимый — в окончательное оформление Дарвином идеи эволюции, чтобы не отвлекаться на нее, пока он будет заниматься изучением усоногих раков.
Дополнения в издании «Путешествия на корабле „Бигль“» 1845 г. легко обнаружить, если вам уже подсказали, что нужно искать. Сравнив первое и второе издания, можно вычленить и объединить весь новый материал, чтобы, как писал Грубер, «собрав по тайникам и сведя вместе» эти абзацы, составить из них «эссе, которое дает почти полное представление о том, что думал» Дарвин о происхождении видов путем естественного отбора, не формулируя сам закон естественного отбора. Например, в одном из ключевых фрагментов добавлено «очень четкое изложение мальтузианского принципа взаимосвязи между доступностью пищи и ростом населения», который используется для объяснения «снижения распространенности и последующего исчезновения некоторых видов». В другом фрагменте описано разнообразие вьюрков на Галапагосских островах. По крайней мере один человек, Джон Линдли, редактор газеты The Gardeners’ Chronicle («Хроника садовода»), обратил внимание на эти изменения и написал о некоторых из них в своей газете; Дарвин упомянул об этом в письме Лайелю: «Я был очень обрадован тем, что Линдли заметил мои абзацы о вымирании и опубликовал их в полном виде». Дарвина волновал вопрос о приоритете, ему было небезразлично, что будут думать потомки. Если бы кто-то другой предложил аналогичную теорию, то он мог бы предъявить это «скрытое» эссе и доказать, что обдумывал ее первым.
Как мы уже знаем, в мае 1856 г. Дарвин вернулся к работе над теорией эволюции и начал писать «очерк о видах», подгоняемый опасениями Лайеля, что его могут опередить. Это была грандиозная задача. В ноябре 1856 г. он сообщал Лайелю:
Я непрерывно тружусь над своей большой книгой; я счел совершенно невозможным опубликовать какое-либо предварительное эссе или очерк; но я делаю свою работу настолько тщательно, насколько это позволяют имеющиеся материалы, не дожидаясь доведения их до совершенства. Таким значительным ускорением я обязан именно вам.
К июню 1858 г. он дописал десять глав (со скоростью меньше одной главы за два месяца), что составляло около двух третей книги, которая задумывалась как научный труд для специалистов, а не как средство популяризации его идей среди широкой аудитории читателей «Следов…» Чемберса. Все шло к тому, что через год или два Дарвин представит свою теорию научному сообществу. Но тут он получил шокирующее послание от Уоллеса. Первой реакцией Дарвина было рассказать о случившемся Лайелю. Приложив эссе Уоллеса, он писал:
Ваши слова о том, что меня могут опередить, сбылись с лихвой. Вы произнесли их, когда я вкратце изложил вам свои взгляды относительно того, что «естественный отбор» зависит от борьбы за существование. Мне никогда не доводилось видеть более поразительного совпадения; если бы у Уоллеса имелся мой рукописный скетч от 1842 года, то он не смог бы изложить его краткое содержание лучше! Даже его термины теперь присутствуют в заголовках моих глав.
Пожалуйста, верните мне его рукопись, о публикации которой он меня не просит; но я, конечно же, немедленно напишу ему и предложу отправить ее в любой журнал. Посему весь мой приоритет, каким бы он ни был, будет разрушен. Тем не менее моя книга, если она когда-нибудь будет признана хоть сколь-нибудь ценной, не пострадает, поскольку главная трудность состоит в применении теории. Я надеюсь, вам понравится очерк Уоллеса, и я смогу передать ему ваши слова.
Однако Лайель не считал, что Дарвин должен так легко отказываться от своего первенства. Эссе Уоллеса также было показано другу Дарвина Джозефу Гукеру (1817–1911)[37], и Лайель с Гукером обсуждали, что делать дальше; Дарвин в основном наблюдал за этим со стороны, озабоченный болезнью своего сына Чарльза Уоринга Дарвина, который умер от скарлатины 28 июня в возрасте полутора лет. Но его также мучил вопрос, имеет ли он хоть какое-то право претендовать на приоритет. Он писал Лайелю:
Уоллес ничего не говорит о публикации. Но поскольку я не намеревался публиковать никакой краткий очерк, то разве будет порядочным сделать это, когда Уоллес прислал мне изложение своей доктрины? Я скорее сожгу всю свою книгу, чем допущу, чтобы он или кто-либо другой счел мое поведение мелочным.
Похоже, что решение проблемы нашел Гукер, воспользовавшись тем обстоятельством, что собрание Линнеевского общества, которое должно было состояться 17 июня, было перенесено на 1 июля из уважения к его бывшему президенту, который недавно скончался. Весьма вольно распорядившись предоставленными Дарвином материалами и не посвящая его ни в какие детали, Лайель и Гукер представили на этом собрании три документа в надлежащем, на их взгляд, хронологическом порядке: выдержки из очерка Дарвина от 1844 г., фрагмент из письма Дарвина к Эйзе Грею в Бостон от 1857 г., а также эссе Уоллеса. Вклад Дарвина составил около 2800 слов; вклад Уоллеса — примерно 4200. В протоколах Линнеевского общества этот доклад зафиксирован как совместная статья под названием «О предрасположенности видов к образованию разновидностей и о сохранении разновидностей и видов посредством естественного отбора» (On the tendency of species to form varieties; and on the perpetuation of varieties and species by means of natural selection) за авторством Чарльза Дарвина, эсквайра, члена Королевского общества, члена Линнеевского общества и члена Геологического общества, и Альфреда Уоллеса, эсквайра, с докладчиками в лице сэра Чарльза Лайеля, члена Королевского общества, члена Линнеевского общества и доктора права, и Джозефа Гукера, эсквайра, доктора медицины, вице-президента Королевского общества, члена Линнеевского общества и т. д.[38]
«Cовместная статья» не вызвала ажиотажа ни на собрании, ни после ее публикации. В своем отчетном докладе перед Линнеевским обществом в мае 1859 г. его президент Томас Белл, вспоминая прошедший год, сказал, что он «не был отмечен ни одним из поразительных открытий, которые произвели бы, так сказать, мгновенную революцию в области науки, к которой они относятся». В «Автобиографии» Дарвин писал: «Наши изданные совместно работы привлекли очень мало внимания, и единственная заметка о них в печати, которую я могу припомнить, принадлежала профессору Хоутону из Дублина, приговор которого сводился к тому, что все новое в них неверно, а все верное — не ново»[39]. Публикацией, которая вызвала ажиотаж и привлекла внимание широкой общественности к концепции естественного отбора, стала не совместная статья, а книга Дарвина. Все это важно, поскольку иногда возникают вопросы о том, справедливо ли обошлись с Уоллесом, который во время этих событий находился на другом конце света и не мог участвовать в дебатах.
Любители теорий заговора придают большое значение тому факту, что во введении к «совместной статье» Лайель и Гукер заявили, что «оба автора безоговорочно предоставили нам свои работы». Как Уоллес мог дать разрешение на что-либо за две недели, которые прошли между доставкой его эссе в Даун-хаус и собранием в Линнеевском обществе? Но это свидетельствует лишь о непонимании как обычаев той эпохи, так и буквального значения слова «безоговорочно». Как мы видели на примере писем Дарвина из путешествия на «Бигле» и писем Уоллеса из Южной Америки, извлекать из переписки и как можно быстрее публиковать сведения, представлявшие научный интерес, было обычной практикой. Если корреспонденция не предназначалась для широкого распространения или возможной публикации, то автор указывал, что она «частная», или мог оговорить, что тот или иной ее фрагмент не предназначен для посторонних глаз. Хорошим примером тут является письмо Дарвина Эйзе Грею от 1857 г., в котором он просит Грея не разглашать подробности своей теории. Уоллес не сделал такой оговорки, отправляя Дарвину письмо со своим эссе; он послал его «безоговорочно», полностью осознавая, что оно могло быть показано посторонним (на самом деле, он на это надеялся). Он особо не рассчитывал, что оно будет опубликовано, но обрадовался этому. Когда до него дошли новости, он поделился своей радостью в письме матери:
Я получил письма от мистера Дарвина и доктора Гукера, двух самых выдающихся натуралистов Англии, которые меня чрезвычайно порадовали. Я отправил мистеру Дарвину свое эссе по теме, о которой он в настоящее время пишет большую работу. Он показал его доктору Гукеру и сэру Чарльзу Лайелю, которые оценили его столь высоко, что зачитали его перед Линнеевским обществом. Это гарантирует мне знакомство с этими выдающимися людьми по возвращении домой.