Ее успешность заключалась и в том, что она не только освобождала человека от необходимости мыслить, но и делала преступным любой мыслительный процесс.
А homo только того и надо было. Ведь мышление — главный враг человека. Это мучительная штука. Оно разрушает все мифы. Оно обнажает подлинную морду homo. А видеть ее не хочется никому.
Поэтому любая попытка рассказать человеку о том, кто он есть на самом деле, всегда воспринималась очень злобно.
А религия умела так заточить эту злобу, что даже легкое ее прикосновение пронзало насквозь.
А когда наука отрезала вере голову, выяснилось, что без нее та чувствует себя даже лучше.
Еще одной плющилкой гениев был институт брака.
Короче.
За пять тысяч лет религия, культура, власть и семья сделали мышление абсолютно бессмысленным занятием.
В истории даже была парочка счастливых моментов, когда казалось, что с ним покончено навсегда.
Так что удивительная редкость мышления объясняется не его сложностью, а его ненужностью.
Глава XVIIIМЕХАНИКА ГЕНИАЛЬНОСТИ
Из нашего списка гениев лишь 27 фигурантов не доставили хлопот любителям духовности и правопорядка.
Они добровольно и самостоятельно отправились на тот свет. Церкви и власти не пришлось тратиться на дрова и стукачей.
Но такие скромники были в меньшинстве.
Большинство же гениев познало подземелья, отравления, а иногда и зажарку своих мятежных персон.
Кое-кто загнулся от тяжелых болезней. Как правило, в бедности и пролежнях.
Сегодня цивилизация утешает обиженных гениев прошлого. Их именами называют вмятины на Луне, а дети в учебниках рисуют им фингалы.
Несомненно, это большая честь.
Но фингалы и вмятины — радости посмертные, а костры и пролежни — прижизненные.
Более того, мышление — штука ядовитая и не очень удобная в быту.
Оно обладает способностью отравить все «простые человеческие» радости. Оно же без следа испаряет авторитеты и идеалы. Искусство, культура и общественное мнение теряют над человеком всякую власть.
Да, мышление дает свободу, но ее приобретатель быстро убеждается в том, что в мире нет ничего, к чему стоит относиться серьезно.
Существует «проклятие анатома».
«Проклятие» живо и по сей день, а началось оно с Везалиуса, который анатомировал тела с фанатичной скрупулезностью.
Объясняю, что это такое.
Полная препарация тела человека предполагает обязательное снятие кожи с физиономии.
Целиком. С носом, веками, губами, ресницами и бородавками.
Кожаная маска спарывается с лица и вешается на гвоздик.
У субъекта обнажаются вытаращенные глазные яблоки, оголяется оскал, открываются те мышечные пласты, что когда-то приводили это лицо в движение.
Со временем к анатому приходит умение видеть без кожи и любую живую физиономию.
И гнев, и смех в исполнении пучеглазой мускульной конструкции выглядят одинаково забавно. Да, это позволяет весьма иронично относиться к любому визави.
Но избавиться от этого наваждения уже не получится никогда.
Вместо очаровательного личика анатом всегда видит багряную мышечную маску, желтенькие отложения жира и бугристости слюнных желез.
Примерно то же самое делает и мышление. Но оно снимает «кожу» не только с лица. Становится прозрачен череп и мозг визави с происходящими в нем нехитрыми процессами.
А уж вера, история, искусство — вообще, как старые будильники. Стекла свинчены, крышки скинуты. Все проницаемо и просматривается. Ничто не скрывает тех грошовых механизмов, что заставляют веру, историю и искусство «звенеть» и «тикать».
Это «ясновидение действительности» крайне неприятная штука. Оно превращает в глупость практически все, что дорого сердцу homo. Оно не позволяет «уважать» основы человеческого бытия, делает смешной любую власть и идеалы.
Утрачивается счастье «единодушия» с человеческой стаей.
Священная галерея предков превращается в набор ряженых дементников, о которых лучше поскорее забыть.
Долго скрывать свое отношение к устоям все равно не получится. Прокол неизбежен.
А презрение к основам на планете тупых гарантирует большие проблемы.
По этой причине большинство гениев стремились либо вообще избавиться от мышления, либо существенно ослабить его влияние.
У многих это прекрасно получалось с помощью религии и искусства.
Короче. По всем статьям напрашивается вывод, что выбор профессии гения — ошибочный и глупый. И этот вывод верен.
Отнимая многое, мышление ничего не предлагает взамен. Разгадка тайн материи и жизни — сомнительное удовольствие. Они почти никому не интересны. И скверно оплачиваются.
Конечно, можно забавляться ломанием выстраданных идеалов homo.
Тот бред, который составляет 99 % убеждений человечества, поражает размером и величием. Он кажется вечным и непобедимым.
Но! При попадании на него самой крохотной капельки мышления эта громадина начинает шипеть, дымиться и разваливается к чертовой матери.
Это развлекает, но быстро приедается.
Так или иначе, но здесь мы, наконец, имеем полное право поставить знак равенства меж понятиями «мышление» и «гениальность». Понятно, что одно не живет без другого.
Так же понятно, что гениальность — это всего лишь крайне редкое, экзотическое ремесло.
Преимущественно, его избирают особи, не надеющиеся сделать карьеру нотариуса или дослужиться до полковника.
Частенько в гении загоняет и т.н. «низкое происхождение», не позволяющее даже начать восхождение по социальной лестнице.
Вполне сортовые гении получаются из анатомических уродов, а также из лиц, имеющих дисфункции половых органов. В таких случаях, кроме фанатичных занятий наукой, ничего другого и не остается.
Отметим, что мышлению есть применение только в этой странной профессии. Во всех прочих оно никак не употребимо, да и просто не нужно. Так уж получилось.
Поясню на самом простом примере.
Урофлоуметр (прибор для измерения скорости мочетока) — это красивый, сложный и дорогой прибор. Но нигде, кроме урогинекологии, приспособить его при всем желании не получится.
На войне он не применим. В банке неуместен. В сортире бесполезен. В парламентах его установка нецелесообразна. В казино или библиотеках, а также в столярных мастерских он тоже будет зря занимать место.
Да, его можно вытащить на цирковую арену и сделать инвентарем в уморительной сцене с «описавшимися клоунами».
При этом все показания прибора будут искажены и абсурдны.
Но точность урофлоуграммы мало волнует клоунов. Им надо просто пожурчать в красивый научный горшок с лампочками и датчиками.
Примерно так же и мышление может быть использовано, например, в культуре. Без всякого смысла. Лишь как забавная декорация.
На своем месте оно только в науке. И нигде больше.
Да, было несколько исключений.
Ламетри, Гольбах, да и еще пяток забияк-атеистов не были учеными, но владели скандальным мастерством мышления. Причем, существенно лучше самих ученых.
Они первыми поняли ядерную силу, которая возникает при переплавке точных знаний в простые понятия.
И первыми сообразили, что особенно хороша наука, полностью очищенная от всякой научности. Эти пираты медийного моря создали скелет и нервную систему современного интеллектуализма. А уж наука обрастила этот скелет мышцами и прыщами.
Кстати, именно Ламетри и компания своей дерзкой хворостиной погнали ученость в очень правильном направлении.
Она и до сих пор тащится туда, куда ей указали эти хулиганы.
Как и все прочие профессии, гениальность тоже имеет свою анцестральную (начальную) точку.
Ее легко можно вычислить.
Но!
Во-первых, этим лень заниматься.
Во-вторых, в момент своего зарождения ремесло гениальности выглядело так же убого, как и все остальные «первые шаги» человека.
Поясню на самом простом примере.
Есть в эмбриологии такое понятие, как «морула». Это 16 архималюсеньких шариков, слипшихся в кривую ягодку. Разглядеть ее можно лишь в микроскоп.
Сама морула образуется в матке на четвертые сутки после зачатия.
Такой ягодкой было каждое плацентарное животное, включая пишущего эти строки.
Но! (если уж мы заговорили о микроскопах).
Опознать в моруле, прицепившейся к стенке матки Маргарет Ван Ден Берх, корзинщицы из Делфта, ее будущего сына, господина Левенгука, было бы крайне сложно.
Этот фанат-микроскопщик, парикастый, рукастый и буйный ничем не напоминал ту ягодку в матке, однако, был прямым ее продолжением.
Примерно так же выглядит исходная точка гениальности соотносительно с ее сегодняшним состоянием.
Можно объяснить и еще проще.
Хлеб, к примеру, начинался с того, что безымянного болвана древности вырвало пережеванным зерном.
Вероятно, от жадности он перебрал дозу. Беспощадный рвотный рефлекс тут же вывернул его наизнанку.
Болван ушел, а рвотная масса осталась. Через денек она подсохла — и была найдена и съедена другим персонажем неолита.
Это был день рождения хлеба.
Такая сценка должна была повториться десятки раз, пока кто-то из едоков не сообразил, что можно и самому нажевывать, срыгивать и сушить зерновое крошево.
Пару тысячелетий потребитель этого продукта жевал и заготавливал его себе сам.
Со временем ему осточертело, и к жеванию привлекли юных рабынь со свежими зубками.
Чуть позже внеслось усовершенствование. Рты рабынь заменили камнями, которые тоже способны крошить зерно.
Потом выяснилось, что камни могут не только дробить, но и тереть. Крошево сменилось мукой.
Все эти чудные открытия растянулись на тысячи лет, пока не закончились круассанами.
Гениальность — в своей начальной точке — выглядела столь же неаппетитно, как и та рвотная лужица. И была так же невидима, как морула в беспокойной матке г-жи Маргарет Ван Ден Берх.
Короче. Иногда лучше не подсматривать за родами и не совать нос ни в матку, ни в колыбель. Особенно в таком болезненном для человека вопросе, как возникновение гениальности. Слишком велик риск увидеть удручающе мелкую пакость.