аконов увеличивается. Одни из них прикрепляли колона к земле и превращали его в крепостного, другие обязывали землевладельцев принимать участие в городской администрации, обязанности которой сводились главным образом к взиманию налогов для государства, или вынуждали ремесленников объединяться в принудительные союзы и доставлять свои услуги и товары по установленным ценам. А вместе со всем этим росла и увеличивалась правительственная бюрократия, которая должна была блюсти исполнение всех этих законов.
Бюрократия и армия, одним словом государственная власть, становились, таким образом, во враждебное положение не только по отношению к эксплуатируемым, но и к эксплуатирующим классам. Даже для последних государство все больше превращалось из учреждения, охраняющего и доставляющего выгоды, в учреждение, занимавшееся грабежом и опустошением. Вражда к государству… росла с каждым днем; даже на владычество варваров смотрели как на избавление, именно к ним, свободным крестьянам, все больше бежало население пограничных областей; в них в конце концов начинали видеть спасителей, избавителей от господствовавшего общественного и государственного порядка, и принимали их с открытыми объятиями.
Вот что писал об этом христианский писатель умиравшей Римской империи Сальвиан в своей книге «De guber-natione dei»:
«Большая часть Галлии и Испании перешла в руки готов, и живущие там римляне имеют только одно желание — не стать опять римскими гражданами. Я удивлялся бы тому, что не все бедняки и нуждающиеся бежали туда, если бы я не знал, что они не хотят бросить свой скарб и семью. А мы, римляне, еще удивляемся, что не можем победить готов, когда мы сами охотнее живем среди них, чем у нас дома».
Переселение народов, наводнение Римской империи полчищами грубых германцев вовсе не являлось преждевременным разрушением цветущей высокой культуры, оно представляло, наоборот, заключительный фазис процесса разложения умирающей культуры и начало нового культурного подъема, который, правда, в течение целого ряда столетий совершался очень медленно и неуверенно.
В течение четырех столетий, от основания римской императорской власти Августом и до великого переселения народов, создавалось христианство: в то самое время, которое начинается кульминационным пунктом блестящего развития, достигнутого античным миром, колоссальной и опьяняющей концентрацией богатства и могущества в немногих руках, величайшей нищетой рабов, разоряющихся крестьян, ремесленников и люмпен-пролетариев, в то самое время, которое начинается крайне резкой противоположностью классов и мрачной классовой ненавистью и кончается полным обеднением и отчаянием всего общества.
Все это наложило свою печать на христианство, все это оставило на нем свои следы.
Но оно несет на себе еще следы других влияний, возникших из политической и общественной жизни, развившейся на почве изображенного выше способа производства и еще более усиливавшей его действие.
Глава 2. Политический строй
Рядом с рабством в античном мире существовали еще два метода эксплуатации, которые также достигли наивысшего пункта своего развития ко времени возникновения христианства и до крайней степени обострили классовые противоположности, чтобы затем еще больше ускорить упадок общества и государства: это — ростовщичество и грабеж покоренных провинций завоевательной центральной властью. Оба метода были самым тесным образом связаны с характером тогдашнего государственного устройства, так сильно переплетавшегося с экономикой, что мы уже неоднократно упоминали о нем при изображении основ государства и общества, т. е. господствовавших тогда условий производства.
Прежде всего мы должны поэтому характеризовать в кратких чертах античное государство. Античная демократия никогда не выходила за пределы городской общины или волости. Волость составлялась из одной или нескольких деревень, которые сообща занимали область и управляли ею. Это совершалось при помощи прямого народного законодательства, собрания всех обладавших правом голоса членов волости. Уже это одно предполагало, что размеры общины, или марки, невелики. Область ее могла быть ровно настолько обширна, чтобы каждый член ее без особенных трудностей и убытков для себя мог попасть на народное собрание. Развить демократическую организацию за эти пределы античному миру не удалось. Для этого отсутствовали необходимые экономические и технические предпосылки. Только современный капитализм с книгопечатанием и почтой, с прессой, железными дорогами, телеграфом создал современные нации, являющиеся уже не простыми соединениями людей, связанных только общностью языка, как античные, а крепкими политическими и экономическими организмами. Этот процесс в главных его чертах закончился лишь в девятнадцатом столетии. Только Англия и Франция благодаря особым условиям сумели еще раньше стать нациями в современном смысле и создать национальный парламентаризм, основу демократии в более широких рамках, чем античная община. Но и в названных странах это оказалось возможным только благодаря руководству двух крупных общин, Лондона и Парижа, и еще в 1848 г. национальное, демократическое движение было главным образом движением отдельных выдающихся общин — Парижа, Вены, Берлина.
В античном мире с его менее развитыми средствами сообщения демократия ограничивалась тесными рамками общины. Правда, сношения между странами, расположенными у Средиземного моря, уже в первом столетии нашей эры достигли наконец таких размеров, что два языка, греческий и латинский, приобрели международное значение. Но, к несчастью, это случилось как раз в такое время, когда демократия и вообще политическая жизнь начали исчезать, — к несчастью, говорим мы, но не в силу несчастной случайности. Развитие обмена и сношений между общинами в то время необходимо было связано с такими условиями, которые действовали убийственно на развитие демократии.
В наши задачи не входит доказательство этого положения для стран Древнего Востока, где демократия, ограниченная рамками общины, стала основой своеобразного деспотизма. Мы теперь желаем рассмотреть только особенный процесс развития греческого и римского мира и притом на одном лишь примере — общины Рима. В его истории тенденции античного развития проявляются особенно, ярко, потому что оно совершается тут быстрее и в более колоссальных размерах, чем в истории какой-либо другой городской общины античного мира. Но всюду действовали одни и те же тенденции, хотя часто с меньшим блеском и в более мелком масштабе.
Распространение каждой марки, или общины, имело свои узкие границы, дальше которых оно не шло. Благодаря этому различные общины оставались почти равносильными, пока господствовало чистое крестьянское хозяйство. Кроме того, на этой стадии развития не было особенных поводов к вражде и соперничеству, так как почти каждая община сама производила все, в чем она нуждалась, разве только мог почувствоваться недостаток в земле, когда население быстро росло. Но рост населения не мог вести к расширению общины. Последняя не могла приобрести такие размеры, чтобы члены ее не могли без особенных трудностей и промедления попасть на законодательное народное собрание. Если действительно вся пригодная для обработки земля была уже занята, то излишек способной носить оружие молодежи поднимался с места, чтобы переселиться в другую область и основать новую общину, изгоняя при этом другие, слабые народности или оседая в таких местностях, где господствовал еще более низкий способ производства и где поэтому, при более редком населении, имелась еще свободная земля.
Таким образом, между отдельными общинами сохранялось почти полное равенство. Но это совершенно изменилось, как только рядом с крестьянским хозяйством начала развиваться торговля.
Мы видели уже, что товарный обмен возникает очень рано. Начатки его прослеживаются уже в каменном веке. В местностях, где легко было добывать какое-либо сырье, в других местах встречавшееся очень редко или вовсе не встречавшееся, предложение его, вполне естественно, превышало спрос. Кроме того, там развивались навыки и искусство в добывании и обработке этих материалов. Жители отдавали избытки своим соседям в обмен на другие продукты. При помощи такой меновой торговли некоторые продукты, переходя от одного племени к другому, проделывали огромный путь. Предварительным условием этой торговли был кочевой образ жизни отдельных племен, которые при своих передвижениях часто сталкивались друг с другом и обменивались в таких случаях своими излишками.
Эти случаи прекратились, когда люди стали оседлыми. Но потребность в товарном обмене в силу этого еще не прекратилась. В особенности должна была расти потребность в орудиях или материале, из которого они изготовлялись и который имелся лишь в немногих местах, а потому мог быть получен только путем обмена. Чтобы удовлетворить эту потребность, образовался особый класс номадов, купцы. Это были либо кочевые племена, занимавшиеся разведением скота и перевозившие на своих вьючных животных товары из тех местностей, где они находились в изобилии и были дешевы, в другие, где они встречались редко и ценились высоко, или рыболовы, которые на своих судах плавали вдоль берегов или отваживались переплывать от одного острова к другому. Но чем больше расцветала торговля, тем больше она побуждала заняться ею и земледельцев. Однако землевладение обыкновенно сохраняет высокомерное презрение к торговле: римская аристократия считала приличным занятием только ростовщичество, а не торговлю. Это, впрочем, не мешало и землевладельцам извлекать большие прибыли из торговли.
Торговля пробивает себе специальные дороги, по которым сношения совершаются особенно живо. Общины, лежащие на таких дорогах, получают необходимые им товары легче, чем другие, и, кроме того, находят в купцах покупателей своих продуктов. Некоторые пункты, которые нельзя миновать или обойти, особенно если они укреплены от природы, дают возможность своим жителям, т. е. землевладельцам, задерживать купцов, чтобы вытянуть из них что-нибудь, обложить их пошлинами. С другой стороны, имеются также пункты, которые становятся базами, где товары должны быть перегруж