регионе изменилось, и Европа получила возможность двигаться вперед и развиваться быстрее исламского мира[507]. Тем не менее, когда Константинополь сдался османам в 1453 году, Византийская империя более 100 лет оставалась, в сущности, захолустьем, тогда как мусульманские властители правили всем Восточным Средиземноморьем и блокировали торговые маршруты с востока в Европу[508]. Именно по этой причине европейские мореплаватели начали исследовать западное направление в поисках новых торговых путей к богатствам Китая и Индии в эпоху Великих географических открытий, к которой мы перейдем в следующей главе.
Конец эпохи
Степи тысячелетиями воспринимались как пустые просторы, где живут кочевники-скотоводы. Эти травянистые равнины могли прокормить много воинов-всадников, способных наносить удары по земледельческим цивилизациям по краям Евразии, совершая опустошительные набеги. Однако с середины XVI века сначала европейские государства эпохи Возрождения, а затем и Россия и Китай начали решительно менять расстановку сил между мирами пашни и степи. Одной из главных вех прогресса стала система взаимосвязанных нововведений, получившая название революции в военном деле. Земледельческие государства овладели применением пороха в мушкетах и пушках, разработали координированные армейские учения, позволявшие организованно обрушивать на врага шквалы огня на поле боя, наладили дальнюю логистику, обеспечивавшую снабжение войск, и перестроили экономику, чтобы содержать все более и более многочисленную регулярную армию[509]. Эти нововведения централизировали военную власть, позволили правителям консолидировать контроль, объединить феодальные владения в большие государства, что послужило началом становления современных стран[510].
Степные сообщества не могли конкурировать с подобным военным прогрессом. Конечно, они покупали огнестрельное оружие, подобно тому как раньше земледельческие сообщества покупали у степняков коней, однако покупательная способность у них была ограничена, поскольку экономика развивалась значительно медленнее, чем у консолидированных земледельческих государств. Это впервые склонило чашу весов не в пользу кочевников-скотоводов, а в пользу оседлых сообществ. Последний удар власти кочевников был нанесен в середине XVIII века, когда китайская империя Цин разгромила союз монгольских племен в Джунгарии. Можно было больше не опасаться военной угрозы степняков, и длинная глава в истории Евразии подошла к концу[511]. Никогда больше не нагрянут из степей кочевники, чтобы создать свою империю и запустить экзистенциальный кризис среди земледельческих цивилизаций.
Теперь, наоборот, земледельческие цивилизации вдоль границ степей начали проникать все дальше и дальше на травянистые просторы, заселять их, культивировать почву и тем самым еще сильнее укреплять свою экономику[512]. Россия и Китай захватывали эти ничейные территории, пока их границы не соприкоснулись[513]. Освоение степей, прежде подчинявшихся Монгольской империи, оказалось особенно выгодным для России, которая стала великой сверхдержавой; степи были ей нужны не в качестве пастбищ для лошадей и скота, а для разработки богатых минеральных ресурсов этого обширного региона и для превращения степей в урожайные пахотные земли: почвы в степях и так плодородные, лессовые, и к тому же они тысячелетиями удобрялись питательными веществами из произраставшей на них травы[514]. Расширявшаяся Российская империя постепенно превратила Понтийско-Каспийскую степь к северу от Черного и Каспийского моря в обширные поля колышущейся на ветру золотой пшеницы[515]. К тридцатым годам ХХ века эти поля приобрели колоссальное стратегическое значение[516].
Главным стимулом для вторжения Гитлера в Советский Союз в июне 1941 года было стремление не только захватить стратегические нефтяные месторождения Кавказского региона, но и завладеть плодородными пахотными землями бывших северных степей. Они ценились за огромный сельскохозяйственный потенциал и к тому же соответствовали представлениям Гитлера о Lebensraum – «жизненном пространстве» для дальнейшего существования немецкого народа.
План «Барбаросса» провалился: вермахт капитулировал не только перед Красной армией и лютыми степными морозами, но и перед сложностями логистики на таких больших расстояниях. Однако устремления Гитлера ярко показывают, как глубоко трансформировался ландшафт степей за последние несколько столетий – из необжитых просторов, населенных конниками-скотоводами, угрожавшими оседлым цивилизациям Евразии, он превратился в плодородные пахотные земли, служащие сегодня основным источником пропитания для тех же сельскохозяйственных сообществ[517].
Долгая эпоха евразийской истории, когда кочевые племена из цепей постоянно сталкивались с цивилизациями по ее краям, определялась экологическими и климатическими различиями между двумя принципиально разными регионами, в одном из которых было возможно кочевое скотоводство, а в другом – оседлое земледелие. Торговые маршруты через пустыни Северной Африки и Аравии, а также Великий шелковый путь, который связывал земли по всей ширине евразийского континента, задавались также особой климатической зоной – пустынным поясом, который создается опускающимися массами сухого воздуха, что вызвано масштабными закономерностями циркуляции земной атмосферы в тех широтах. Глобальные закономерности циркуляции атмосферы отвечают и за превалирование тех или иных ветров в разных местах земного шара, и европейцы изучили эти ветры и составили карты, которыми пользовались в эпоху Великих географических открытий, создав обширные сети океанских торговых путей и мощные морские империи.
Глава восьмаяГлобальная ветряная машина и эпоха великих географических открытий
Эпоха Великих географических открытий началась на Иберийском полуострове, на западной оконечности Евразии, на периферии сети торговых путей, которая обеспечивала обмен товарами и знаниями из конца в конец континента. Королевства, которым предстояло стать Испанией и Португалией, лишь с завистью взирали на богатства, проходившие через генуэзский и венецианский порт на том берегу Средиземного моря. В 711 году на полуостров через Гибралтарский пролив вторгся Омейядский халифат, и затем на протяжении всех Средних веков Иберия по большей части была под властью мусульман[518]. Христианские королевства полуострова нанесли ответный удар в столетия Реконкисты, и к середине XIII века Португалия закрепила за собой всю территорию вдоль западного побережья. Однако с востока ее теснила Кастилия – более крупный и богатый сосед, – а впереди расстилался неизведанный Атлантический океан.
Португальцы продолжили священную войну на другом берегу Гибралтарского пролива и в 1415 году захватили мусульманский порт Сеуту на северной оконечности Марокко, один из конечных пунктов караванных маршрутов через Сахару. Именно здесь португальцы впервые изведали вкус богатств, которые можно было заполучить, оттеснив мусульманский мир и начав торговлю золотом и рабами на собственных судах[519]. Они начали изучать побережье Западной Африки в поисках золотых месторождений, и довольно скоро некоторые мореплаватели стали задумываться о том, как обойти южную оконечность Африки и оттуда попасть в Индию и получить доступ к богатствам от торговли пряностями[520].
Затем, к концу XV века, королевства Кастилия и Арагон объединились, и зародилась современная Испания. В 1492 году Реконкиста на полуострове была завершена: объединенное королевство захватило Гранаду, последний оплот мавров, и присоединилось к Португалии в поисках новых торговых маршрутов и территорий за Атлантическим океаном[521].
Volta do mar
В Атлантическом океане на некотором расстоянии от берегов Европы и Африки лежат четыре небольших архипелага: Канарские острова, Азорские острова, Мадейра и острова Зеленого Мыса. Для римлян Канарские острова означали конец известного мира[522], однако в Средние века знания о них, похоже, были утрачены: они буквально исчезли с карт. Их заново отрыли вместе с остальными, ранее неизвестными архипелагами в конце XIV – начале XV века, когда португальские и испанские мореплаватели отважились отплыть далеко от Иберийского полуострова[523]. Они обнаружили, что Канарские острова, лежащие всего в 100 километрах от побережья Марокко, уже заселены туземными племенами, вероятно потомками североафриканских берберов, однако более отдаленные Азорские острова и острова Зеленого Мыса оказались на момент прибытия португальцев необитаемыми.
Иберийские мореходы, отплыв в открытое море, вскоре натолкнулись на Канарское течение, которое понесло их на юго-запад вдоль африканского побережья. Примерно на широте 30° превалирующие северо-восточные ветры подхватили их и понесли к Канарским островам. Этот курс вдоль побережья Марокко на попутных течениях и ветрах был древним морским путем, которым ходили еще финикийцы, когда торговали с жителями северо-западного побережья Африки, на галерах, снабженных рядами весел. Перед европейскими моряками, отправившимися туда на 2000 лет позднее, встала другая задача: как вернуться домой. Парусные суда не нуждаются в мышечной силе гребцов, поэтому могут перевозить больше товаров и провианта, однако идти прямо против течения или ветра им очень трудно.