Е supra dicto ordiri мы имеем право сделать осторожный вывод, что разум, зародившийся в раннем палеозое и наследованный человеком от всей своей предковой цепочки, — это очень примитивный инструмент, предназначенный лишь для оценки явных факторов через сопоставление впечатления с данными памяти. Этот инструмент категорически не пригоден для понимания любых скрытых процессов и сложных явлений.
Прошу (между делом) отметить, что во всех случаях, когда мы рассматривали результаты работы чистого разума, т.е. того, что Л. Леви-Брюль называл «пра-логическим» первобытным мышлением, мы говорили о работе эволюционно сформированного, современного, анатомически безупречного головного мозга человека, не имеющего вообще никаких отличий от мозга любого из ста семидесяти двух лауреатов Нобелевской премии в области физиологии и медицины с 1901 по 2000 годы.
(Убежденность русского крестьянина в том, что «свежесодранная кожа сороки, положенная на голову, есть лучшее средство против недержания мочи» является ровесницей нейронной теории Сантьяго Рамон-и-Кахаля. Кахаль получил свою Нобелевскую премию в 1906 году. Примерно в это же время антропологическая экспедиция Военно-медицинской академии записала в Тверской губернии крестьянскую рецептуру о «коже сороки».)
Но еще более замечательным фактом является то, что уверенность (exempli causa) о возможности лишения мужской потенции «через втыкание булавки в то место, куда помочился объект сглаза» порождена теми же самыми процессами в головном мозге, что и понимание молекулярной структуры нуклеиновых кислот.
(Ретикулярная формация мозга Френсиса Харри Комптона Крика, открывшего структуру ДНК, активирует ассоциативные и проекционные зоны коры и адресует их к базам гиппокампа точно так же, как это делает ретикулярная формация автора рецепта «половой порчи».)
Впрочем, мы чуть отвлеклись. Вернемся к аборигенам.
Их стерильность от интеллекта в его сегодняшнем как научном, так и бытовом понимании, позволяет и «сквозь» их мышление легко рассмотреть разум человека в его первозданном виде и с определенной уверенностью определить общий эволюционный возраст этого явления.
Ergo, что же это такое?
Puto, решительная попытка уточнения его природы и примерное определение возраста возможна через выявление того, что мы очень условно, очень метафорично можем обозначить как «рудименты и атавизмы разума».
Ad verbum, это не рудименты в строгом, классическом, «по Северцо- ву», смысле, проявившиеся в результате отрицательного архаллакси- сас, это, скорее, древнепредковые «мотивы», не слишком уместные в картине сегодняшнего состояния рассматриваемого свойства, но тем не менее реальные и влиятельные. Хотя, necessario notare, что еще академик И. И. Шмальгаузен в 1947 году первым усомнился в «рудиментарное™ рудиментов»: «Строго говоря, конечно, нельзя сказать, что рудименты не несут никакой функции: по меньшей мере рудимент остается действенным звеном в какой-либо цепи морфогенетических зависимостей, определяющих нормальное формирование других органов» (Шмальгаузен И. И. Основы сравнительной анатомии позвоночных животных, 1947). Как известно, предположения И. И. Шмальгаузена подтвердились в позднейших исследованиях, выявивших важные функции полулунной складки и других органов, долгое время считавшихся «чистыми» рудиментами. Данный факт, разумеется, не сдает термин «рудименты» в архив, но позволяет употреблять его в несколько более расширительном, метафорическом смысле, чем это было принято в классической морфологии XIX-XX веков.
Исходя из того, что разум есть такой же эволюционный продукт, как и любые другие свойства человека, он непременно должен иметь как свою (образно говоря) «plica semilunaris conjunctivae», так и свой «тт. levatores et flexores caudae», иными словами, содержать черты и приметы своего «младенчества», транслирующиеся современному homo из тех эпох, когда укрупнение ганглий формировало субстрат мозга и его архитектуру.
с Эволюционное изменение органа на самых ранних стадиях его морфогенеза. — Прим. ред.
Напомню, что для древних организмов (протокраниатов) «чистый» разум был простым инструментом выживания, способом оценки реалий среды через прямые ассоциации, и в силу незатейливости первоначальной цитоархитектоники головного мозга он и не мог быть ничем, кроме как строго служебной, очень ограниченной в своих возможностях функцией.
Ceterum, «незатейливость» очень условна, это определение, скорее, является стереотипом, порожденным переоценкой возможностей современного homo; хотя маловероятно, что данному виду удастся сравниться с протокраниатами как в важности эволюционной роли, так и в продолжительности существования. (Opportune, еще посмотрим, какие рудименты сможет транслировать homo тем видам позвоночных, что сменят его в филогенетическом ряду усложнения организмов.)
Что касается протокраниатов, то наилучшую характеристику дал им в 1931 годуакадемикА Н. Северцов: «Мы имеем все основания думать, что головной мозг protocraniata представлял собою уже довольно сложно дифференцированное образование. Прекрасное исследование И. Джонстона над круглоротыми и низшими рыбами указывают нам на то, что головной мозг общих предков этих форм (т. е., стало быть, головной мозг наших протокраниат) состоял из следующих частей: из telencephalon impar с ориментамиа парных передних полушарий, из mesencephalon и из metencephalon» (Северцов А. Н. Морфологические закономерности эволюции, 1939; Johnston J. В. The Brain of Petromyzon, 1902).
Целесообразность наших поисков рудиментарных архаических черт у «чистого» разума подтверждается не только эволюционной логикой, но и рядом авторитетных исследований.
Дж. Харрисон и Дж. Уайнер (1964), использовав собственные исследования филогенеза барабанной косточки и слуховой капсулы,
d Зачаток органа, прогрессивно развивающегося в филогенезе и получающего у потомков более сложное строение. — Прим. ред.
Илл. 63. Схемы, иллюстрирующие различные положения барабанной косточки (кольца) по отношению к слуховой капсуле
а — Примитивные млекопитающие. Кольцо находится снаружи, дно барабанной полости не окостеневшее, б — Лемуроподобные. Кольцо окружено костной капсулой, в — Лориевые и «платирриновые» приматы. Кольцо расположено на поверхности и участвует в образовании наружной стенки капсулы, г — Катарриновые, а также современный долгопят (Tarsius). Кольцо выступает наружу, образуя слуховой проход в форме трубки. (По Харрисону — Уайнеру)
блестяще сформулировали одно из правил эволюции: «Если у организма имеется несколько путей или способов удовлетворить требования окружающей среды, и организм “выбирает” один из них в силу того, что подходящие изменения возникают первыми, то эволюционное развитие формы пойдет по пути совершенствования и усложнения признаков, соответствующих выбранному направлению, даже если этот путь сулит и в близком, и в более далеком плане более ограниченные эволюционные возможности, чем другие пути развития. Организмы не могут “выжидать”, пока возникнет наиболее подходящая вариация; механизм отбора начинает действовать на данную вариацию сразу же, как только она появилась» (Harrison G., Weiner J., Tanner J., Barnicot N. Human Biology: An Introduction to Human Evolution, Variation and Growth, 1964).
Частное подтверждение выводов Харрисона — Уайнера можно найти в хрестоматийном примере развития изначально конструкционно несовершенного глаза млекопитающих, о котором мы говорили выше: примечательна тщательность сохранения изначальной ошибочности. Более масштабные доказательства — в очень «широком» тиражировании неудачного соседства функций вокализации и дыхания с жевательно-сосательно-глотательным аппаратом, как это хорошо видно на илл. 64.
Есть все основания предполагать, что данное правило распространяется и на такое явление, как разум.
Возникшая (fortasse) в раннем кембрии как очень простая, охранительно-утилитарная функция примитивного организма, «чистый разум» должен был развиваться, сохраняя в себе часть свойств, полученных при «рождении».
Первый намек на то, что поиск «рудиментов и атавизмов» разума может быть успешным, сделал Ч. С.Шеррингтон еще в 1906 году:
«В качестве иллюстрации возьмем пример из повседневной действительности; кусок пищи во рту является причиной движений губ, языка, щек и т. д. Сознательное “я” отдает себе отчет весьма ясно в том, вкусна или не вкусна пища. В первом случае “я” может проглотить пищу, во втором — выбросить. В первом случае язык и глотка проталкивают пищевой комок в пищевод. Проделав это, наше сознающее “я” больше не контролирует движение куска, хотя последний еще находится в зоне действия мышц и нервов и они умело управляются с ним дальше. Сознательное “я”, однако, уже потеряло контроль над ним. Даже если кусок окажется ядом, “я” не сможет непосредственно вмешаться» {Sherrington C.S. The Integrative Action of the Nervous System, 1906).
Данное замечание Шеррингтона не только «указывает» один из путей поиска, но и «вчерне» определяет субординацию происходящего в организме, обозначив, в частности, безвластие разума в простом деле контроля за большей частью физиологических процессов даже в «своем собственном» анатомическом пространстве.
(Развивая мысль сэра Чарльза Скотта, мы будем вынуждены признать, что картина, вероятно, еще более забавна и драматична, чем это виделось Шерри нгтону.)
Илл. 64. Неудачное соседство функций вокализации и дыхания с жевательно-сосательно-глотательным аппаратом
Разум «не допущен» до процессов пищеварения, кроветворения, гомеостаза, метаболизма, роста, обновления, старения, грануляции, регенерации, коррекции репродуктивных возможностей et cetera, et cetera ни на клеточном, ни на каком ином уровне.
У разума, вопреки его имиджу «всемогущего», нет не то чтобы контрольных функций, но даже и простого допуска к этим сверхважным процессам. Строго рассматривая его возможности, мы непременно увидим демаркационную линию, изолирующую разум от тех тонких функций мозга, что осуществляют генеральное управление жизнью организма.