Опять же человек, вглядывающийся в кристалл, чьи телепатические способности будут обсуждаться позже (гл. V), получал возможность совершать это действие лишь потому, что раньше он проявил во время бодрствования свою восприимчивость к галлюцинациям.
В своих ранних размышлениях о жизни и душе дикие люди опирались не только на так легко забываемые сновидения. Они включали в них поразительный и более запоминающийся опыт бодрствования, и мы вместе с м–ром Тайлором согласны с этим суждением.
Размышляя над такими явлениями, древние дикари- философы должны были сделать следующие выводы: 1) человек имеет «жизнь» (которая временно оставляет его, когда он спит, и окончательно покидает его, когда он умирает); 2) человек обладает также «призраком» (который является другим людям в их видениях и снах). Дикий философ мог затем «комбинировать свою информацию» подобно тому, как это делали изощренные китайские метафизики. Он мог просто–напросто «объединить жизнь и призрак» как «проявления одной и той же души». Результатом такого объединения могла быть «призрачная душа» или «душа–призрак».
Эта душа–призрак была высоко организованным созданием, «легкой дымкой или тенью», сознающей и способной оживлять тело, по большей части невидимой и неосязаемой, «обладающей к тому же физической силой», существующей и являющейся людям после смерти тела, способной воздействовать на других людей, на животных и на вещи[16].
Когда первобытные мыслители (о времени и умственных предпосылках этого мы ничего не знаем) сформулировали гипотезы о сознающей, обладающей силой и отделяющейся душе, способной к существованию после смерти тела, для них не составило большого труда, как утверждает м–р Тайлор, развить остальные стороны религии. Могущественный призрак умершего человека мог увеличивать свое могущество до тех пор, пока не становился Богом, а его изначальный носитель предавался забвению. Не таким трудным логическим шагом, возможно, был также переход к представлению о том, что однажды возникшие души или духи могли не принадлежать людям вообще. Мы можем сказать, что это только le premier pas qui coute[17], шаг к вере в продолжающую существовать отдельную душу. Однако, когда мы вспоминаем, что м–р Тайлор теоретизирует о дикарях, находящихся на едва различимой стадии человеческой эволюции, дикарях, о которых мы практически ничего не знаем, дикарях более отсталых, чем аборигены Австралии и бушмены (те и другие уже имеют богов), мы должны признать, что он наделяет этих диких людей большой изобретательностью и сильно развитыми способностями к абстрактному мышлению. Возможно, он прав. Первобытных людей можно считать глубокими мыслителями, подобно тому, как мы можем считать, что древние пчелы были более умными, чем современные, поскольку они смогли изобрести систему шестиугольных ячеек в сотах. Следует также отметить, что именно древние рыбы натолкнулись на идею умервщления насекомых струей воды, а сейчас этот план действий просто наследуется.
Я не имею возражений против теории, утверждающей, что самые отсталые дикари обладают метафизической одаренностью. Позже мы обнаружим поразительные примеры абстрактных рассуждений диких людей, которые определенно не связаны с миссионерскими источниками, так как находятся далеко за пределами миссионерских рассуждений о долге.
Аналогично тому, как древние животные обладали необыкновенными способностями, древние мыслители должны были обладать не меньшей логической одаренностью, чем известные нам дикари или некоторые из современных критиков Библии. Согласно гипотезе м–ра Тайлора, они первыми постигли высокоабстрактную идею жизни, «которая позволяла им отличать живое тело от мертвого»[18]. Эта высокоабстрактная идея должна была с большим трудом восприниматься древними людьми, поскольку они одушевляли все вещи[19]. М–р Тайлор иллюстрирует эту теорию древних людей, сравнивая ее с детской идеей о том, что «стулья, палки и деревянные лошадки приводятся в действие такой же личной волей, которая управляет действиями нянек, детей и котят… В таких случаях ум дикаря воспроизводит состояние детского ума»[20].
Можно вполне определенно утверждать, что, если дети одушевляют палки, — то это происходит не потому, что они сначала слышали или думали будто бы сами имеют души, а затем распространили свое понимание души на палки. Мы, несомненно, можем предположить, что первобытный человек шел таким же путем и одушевлял все вещи еще до того, как он начал размышлять о душе. Но, если он думал, что все вещи являются одушевленными, то труп, с его точки зрения, был не менее одушевлен, чем все остальное. Мог ли он рассуждать следующим образом: «Все вещи имеют души. Труп не имеет души. Следовательно, труп не является вещью (в соответствии со значением Общего Закона)?».
Опять же, постигал ли древний человек жизнь до того, как он отождествил ее 1) с тем, что позволяет провести различие между живым телом и мертвым (различие, которое ex hypothesi[21] он не проводил, так как все вещи одушевлялись им) и 2) с «теми человеческими образами, которые являлись ему в снах и видениях»? «Древние философы, вероятно, сделали вывод о том, что каждому человеку принадлежат две вещи: жизнь и призрак». Но, если следовать теории, согласно которой дикари пришли к всеобщему одушевлению тем же путем, каким приходят к нему дети, то можно предположить, что, с их точки зрения, все вещи имели «жизнь», по крайней мере, до тех пор, пока не получила развития идея отдельно существующей души.
Здесь мы, по всей видимости, имеем дело с фактами, находящимися за пределами нашего опыта.
Во всяком случае, древний человек пришел (согласно нашей гипотезе) к абстрактной идее жизни задолго до того, как он впервые «выразил» ее в материальных терминах «дыхание» или «тень». Затем он решил, что не только дыхание или тень соответствуют более абстрактному понятию «жизнь»; жизнь могла проявлять себя также в реальных и телесно воплощенных формах, к которым относятся галлюцинации сновидений и видения во время бодрствования. Кажется, его рассуждения шли от более абстрактного (идея жизни) к более конкретному — к жизни поначалу неясной и призрачной, а затем охватывающей все стороны реально существующего человека.
Таким образом, м–р Тайлор (неважно, следуем мы его логике или нет) говорит о том, что человек вырабатывает теорию об активной, разумной, отдельной душе, которая может существовать после смерти тела. К этой теории древний человек приходит путем размышлений о природе жизни, а также о причинах призраков умерших или живущих людей, являющихся в «снах и видениях». Но наш автор, несомненно, оставляет вне поля своего зрения воздействие тех сверхнормальных феноменов, в которые верили дикари, на схожие с ними явления в современной цивилизации. Эти сверхнормальные феномены, реальные или иллюзорные, по его мнению, являются фактами тех переживаний, которые лежали в основе веры дикарей в существование отдельных, бессмертных, разумных душ или призраков, а это, в свою очередь, послужило фундаментом для религии.
Поскольку, благодаря нашему желанию остаться на своей точке зрения, мы испытываем замешательство при рассмотрении двух видов ранней философии — 1) инстинктивной и неосознанной веры, во всеобщую одушевленность, которую м–р Спенсер называет «анимизмом» и в которую он сам не верит; 2) основанной на размышлениях веры в существование отдельной, остающейся после смерти тела души человека (и вещей), в которую м–р Спенсер верит и которую м–р Тайлор называет «анимизмом» — мы должны упомянуть еще об одной трудности. Может показаться, м–р Тайлор считает это само собой разумеющимся, что первобытные, жившие очень давно и неизвестные нам люди, размышлявшие о жизни и о душе, находились на той же стадии психического развития, что и наши цивилизованные современники или, по крайней мере, современные дикари. Он проводит определенное различие между современными дикарями и нами, но не делает никакого различия между современными дикарями и давным–давно жившими людьми, которые стояли у истоков религии. Так, м–р Тайлор пишет: «Состояние современного духовидца, чье воображение от самого легкого возбуждения переходит к позитивным галлюцинациям, является скорее правилом, чем исключением среди некультурных и обладающих повышенной восприимчивостъю диких людей, сознание которых выходит из равновесия от одного прикосновения, слова, жеста, непривычного звука»[22].
Я располагаю свидетельствами о том, что современные дикари не являются какими–то необыкновенными духовидцами; с другой стороны, я не могу согласиться с тайлоровским описанием психологии «современных духовидцев». Многие из тех, кого я знаю, испытали лишь один раз столь необыкновенное переживание, кроме того, они отличаются ровным характером, не обладают сильным воображением и повышенной возбудимостью. Лорд
Теннисон после того, как он провел ночь в постели своего недавно умершего отца, чтобы увидеть его призрак, пришел к выводу, что призраки «не являются людям с сильным воображением».
Сейчас мы остановимся более подробно на психических состояниях современных дикарей и цивилизованных людей, которые, согласно м–ру Тайлору, отличаются друг от друга. Затем мы зададимся вопросом, что можно предположительно сказать о психических различиях современных дикарей и тех основателей веры в душу, которые жили намного раньше их. М–р Тайлор приписывает низшим народам и даже народам, находящимся на более высоком уровне развития, «болезненный экстаз, который вызывается медитацией, постами, наркотическими средствами, возбуждением или недомоганием». Сейчас мы тоже можем предаваться «медитации», но приводит ли она к такому результату, должны определить психологи и патологи. Мы добровольно не практикуем посты и нам будет достаточно трудно найти англичанина, которому являются видения в результате долгого воздержания от пищи. Видения, возникающие во время болезни, мы будем рассматривать в одном ряду с теми «возбуждениями», которые вызываются, например, «дьявольскими плясками». Наркотические и алкогольные видения пока останутся вне поля нашего зрения