Так или иначе, следует отметить тот факт, что способность ставить волосы дыбом с помощью выработанных отвращений и фобий у нас почти полностью ограничена рисками, полученными в дикой природе нашими далекими человеческими и дочеловеческими предками на протяжении многих тысячелетий. Кроме различных врагов из числа живых существ, предметами фобий могут стать замкнутое пространство, высота, текущая вода и встречи с незнакомыми людьми вне дома. У нашего вида не хватило времени, чтобы выработать фобии на ножи, огнестрельное оружие и автомобили, которые являются наиболее частыми причинами смерти в современной жизни.
Обратимся теперь к более приятным вещам. Измерения альфа-ритмов мозга показали, что при рассматривании абстрактных композиций максимальное возбуждение мозга достигается при избыточности элементов композиции, составляющей около 20 процентов. Это примерно равно сложности картинки примитивного лабиринта, двум виткам в логарифмической спирали или асимметричному кресту. Меньшая сложность композиции дает ощущение непривлекательной простоты, в то время как бóльшая сложность осознается как «толкотня». В свете этого кажется разумным, что примерно такая же степень сложности характерна для большого количества признанных произведений искусства наблюдается во фризах, декоративных решетках, колофонах, логотипах и дизайнах флагов.
Такой же уровень сложности характеризует часть произведений, которые считаются привлекательными в первобытном искусстве, а также в современном искусстве и дизайне. Этот принцип оптимальной сложности может выражать ограничения, возникающие в том случае, когда мозг пытается одним взглядом охватить всю картину. Тот же принцип объясняет существование загадочного числа семь – это количество объектов, которые можно подсчитать с первого взгляда – то есть не разбивая изображение на единицы, которые должны учитываться по отдельности, а потом складываться вместе. Гуманитарные науки еще не научились справляться с химерической природой нашего ума и нашего творчества. Нами управляют эмоции, вписанные в наши ДНК малоизвестными и лишь частично понятыми доисторическими событиями. Между тем именно в таком запутанном состоянии мы были катапультированы в эпоху научно-технического прогресса, в которую легко писать инструкции для роботов, но трудно следовать тем древним ценностям и чувствам, что навечно сделали нас людьми.
Бесконечная красота жизни на земле. Каждая «снежинка» составлена художником из изображений нескольких видов беспозвоночных. (Сотрудники кафедры зоологии в Гарвардском университете, благодаря которым были составлены эти «снежинки»: Тауана Кунха (Tauana Cunha), Сара Карико (Sarah Kariko), Ванесса Кнутсон (Vanessa Knutson), Лора Лейбенспергер (Laura Leibensperger) и Кейт Шеридан (Kate Sheridan). Кейт Шеридан выполнила обработку фотографий и сведение их воедино в программе Photoshop).
IV
Даже сегодня, когда наш вид со всевозрастающей скоростью разрушает мир природы, сама природа остается источником сильной любви и сильного страха. По мере того, как мы спешим покрыть Землю гуманизированной средой, нам нужно – нет, мы должны – задуматься о том, как и почему у нас существует такое отношение к природе. Мне кажется, что данной степени самопознания человека можно достичь только путем объединения усилий естественных и гуманитарных наук.
13. Почему природа – мать
Почти все 100 000 лет существования человечества природа была нашим домом. В наших сердцах, в наших глубочайших страхах и желаниях мы все еще остаемся приспособленными к этому миру. Прошло уже 10 000 лет после изобретения ферм, деревень и империй, но наши души по-прежнему живут на своей экологической родине, в мире природы.
Мы не живем и не можем долго жить за пределами этой самоподдерживающейся среды. Мы существуем в узкой биологической нише, которая в конечном счете зависит от щедрости природы. Мир природы обладает смиренной силой и вечной жизнью, так что мы не зря называем его Мать-Природа. Наша деятельность наносит ей ущерб, но в этом нет для нее ничего нового. На долгих геологических масштабах времени человечество – это всего лишь еще одно возмущение. Говоря метафорически, Природа мыслит эпохами, как это заявила от ее имени актриса Джулия Робертс, выступающая от имени Международного фонда сохранения природы (Conservation International)[13]:
На самом деле мне не нужны люди, это я нужна людям. Да, ваше будущее зависит от меня. Когда я процветаю, вы процветаете. Когда я слабею, вы тоже слабеете, если не сказать хуже. Я существую здесь уже мириады лет, я взращивала виды более великие, чем вы, и я пожирала виды более великие, чем вы. Мои океаны, моя почва, мои текущие реки, мои леса – все они могут как помочь вам, так и бросить вас на произвол судьбы. Как вы решите прожить каждый свой день? Уважаете ли вы меня или пренебрегаете мной – это не имеет для меня никакого значения. Поступите вы так или иначе – ваши действия будут определять вашу судьбу, а не мою.
Мы – непослушные дети Земли, которые покинули свой дом, чтобы добиться успеха в большом городе. Но, как я уже говорил, ученые выяснили, что в наших генах еще много оставшегося от Матери-Природы. Эволюция, которая происходила во время нашего длительного пребывания в мире природы, оставила на нас нестираемую печать (эта метафора принадлежит Дарвину): так, например, мы все так же общаемся друг с другом с помощью жестов и мимики лиц.
Нам также от рождения предопределен выбор среды, в которой мы больше всего хотим жить. Благодаря новаторским исследованиям Гордона Орианса из Университета Вашингтона и других специалистов в области естественных и гуманитарных наук мы хорошо осведомлены о существовании так называемого инстинкта выбора мест обитания. Опросы людей, выросших в разных культурах, показали, что большинство из них предпочли бы жить в таком доме, который: стоит на возвышенности; выходит на широкие просторы саванны с вкраплениями невысоких деревьев; имеет позади себя защитный барьер в виде пологой скалистой гряды или леса; и, наконец, находится рядом с озером, рекой или другим водоемом. Этот «ландшафт желания» очень сильно похож на пейзажи Африки, в которых возникли и жили наши человеческие и дочеловеческие предки.
Множество художников из Азии, Европы и Северной Америки изображают на своих картинах именно такие пейзажи: комбинации лугов и леса. При этом в целом художники стараются не изображать первобытную среду обитания в северной температурной зоне, для которой характерны густые лиственные и хвойные леса, а если такие пейзажи и пишут, то обычно смягчают их за счет лугов и озер – и именно такие пространства инстинктивно предпочитали предки человека.
Орианс уточнил «гипотезу саванны», включив в нее также определенные организмы. Замечено, что формы деревьев, широко используемые садоводами повсюду, от храмов Киото до усадеб аристократов в Англии, обладают чертами, характерными для самых распространенных растений африканских саванн – акаций. Как правило, эти деревья при относительно небольшой высоте имеют исключительно широкие кроны, короткие стволы и мелкие узорчатые листья. Интересно, что японцы, которые более тысячи лет занимаются выращиванием кленов и дубов, стремились придать им именно такие формы. Могу засвидетельствовать, что японские клены были моими любимыми деревьями еще до знакомства с «гипотезой саванны». Таковыми они остаются и сейчас.
Почему люди предпочитают среду обитания, напоминающую африканскую саванну? Какие адаптивные преимущества это им дает? Логично будет поискать хотя бы одно из них. Все известные виды животных перемещаются, стараясь найти среду, наиболее подходящую для их выживания и размножения. Они должны уметь находить путь к заданному месту и добираться туда быстро и без ошибок. Почему бы нам не поискать по крайней мере остатки этих способностей в современных людях?
Однажды я выступал на съезде ландшафтных архитекторов с докладом, в ходе которого сделал акцент на биофилии, врожденной любви к контактам с другими живыми организмами (биофилия тогда только-только начала получать профессиональное признание в архитектуре). В свое выступление я включил изложение «гипотезы саванны», рассказал о том, почему человек предпочитает именно такую среду обитания – и был немало озадачен тем, что показалось мне относительно прохладным приемом моего выступления. Неужели я говорил слишком заумным языком? Или у непонимания была какая-то иная причина? Позже я спросил своего друга-архитектора, почему меня не поняли, на что он ответил: «Да нет, все было понятно, просто мы все это уже давно знаем».
На самом деле саванна изначально сформировала наши устремления жить именно в ней простыми и понятными методами. Находясь на возвышенности, предки людей имели широкий обзор и хорошо видели пасущихся животных и приближающихся противников. Жизнь вблизи водоема давала людям возможность выжить даже во время суровой засухи и обеспечивала их дополнительными источниками пищи. Характерные кроны акаций с низкими горизонтально растущими ветвями давали возможность быстро скрыться от львов и других хищников, достаточно крупных и жестоких для того, чтобы уничтожить человека. Просторные горизонтальные ветви также служили опорами, на которых можно было отдохнуть или спрятаться от преследователей. Деревья также служили смотровыми площадками, с которых можно было обозревать окрестности в поисках добычи.
В рамках эволюционной биологии легко понять, почему большинство людей любит прогуливаться по лесу и почему этот опыт способствует укреплению физического и психического здоровья. Разумеется, здесь являются ценными прежде всего физические упражнения, но такие прогулки меняют что-то и в нашей психике. Ведь в душе мы все по-прежнему охотники и собиратели – в том или ином смысле. Так проследуйте же за мной в далекое прошлое! Давайте вместе с одним из наших палеолитических предков выйдем на охоту!