животных в этом крошечном затерянном мире, вероятно, составит менее сотни. В сопоставимой по площади области тропических дождевых лесов количество видов может превышать это число в сто и даже в тысячу раз. Этот остров существует по крайней мере несколько веков – жители островов Пасхи посещали его еще в то время, когда путешествовали по океану на лодках-катамаранах. Почему же на острове Салас-и-Гомес не возникли колонии большего числа видов растений и животных? Почему он остается почти безжизненным?
Вероятный ответ, как теперь могут сказать вам биологи, заключается в том, что небольшое число видов фауны и флоры находится между собой в равновесии. Из-за больших расстояний, отделяющих остров от других участков суши, в течение длительных промежутков времени лишь очень немногие виды живых существ имели возможность добраться до шхеры, а небольшие размеры острова Салас-и-Гомес повышали скорость, с которой эти виды с него исчезали. Когда скорость иммиграции равна скорости вымирания, то число видов, присутствующих на острове в данный момент времени, остается очень низким. В результате этого Салас-и-Гомес добавляет к своему списку параметров самого скромного острова еще один пункт: этот остров имеет самую немногочисленную флору и фауну среди всех островов, находящихся за пределами полярных регионов Земли.
Люди тоже не могут жить на этом острове. А, может быть, если бы Салас-и-Гомес никогда не увидели, он бы и вовсе не существовал? Этот вопрос не такой уж бессмысленный, каким он может поначалу показаться. Это всего лишь вариант парадокса падающего дерева: «слышен ли звук падающего дерева в лесу, если в нем нет никого, кто мог бы его услышать?» Здравый смысл говорит, что ответ совершенно очевиден: дерево не может упасть, не отправив перед собой волны из сжатого воздуха.
Но «звук», который имеет значение для нашего вида, требует, чтобы человек услышал это изменение в воздухе. Физик и биолог вместе могут предсказать и смоделировать в мельчайших деталях первый треск сучка, легкий, но зловещий шорох при движении ствола к земле, наконец, окончательный удар дерева о землю. Но ни ученые, ни кто-либо еще не могут услышать, как на самом деле падает дерево, если их нет в лесу. Для регистрации этого звука требуется присутствие в лесу человека или записывающего устройства. В противном случае событие не имеет смысла. Ницше был близок к истине, когда устами Заратустры обращался к Солнцу: «Великое светило! К чему свелось бы твое счастье, если б не было у тебя тех, кому ты светишь!»[19] А Уоллес Стивенс более подробно развил этот парадокс в своем стихотворении 1943 года Somnambulisma (то есть «Лунатизм»), использовав образы невидимого океана и неслышимого прибоя:
На древний брег привычно океан
Беззвучно и бесшумно набегает, как худая птица,
Что мыслит сесть, но так и не садится в свое гнездо.
Раскинув крылья, что никак не крылья,
Царапает она песок мельчайший.
Песок шуршит, пока вода его не смоет.
Века и поколенья этой птицы
Вода уносит. Они идут
Одно вслед за другим, и вслед, и вслед
Уносит их вода.
Без этой птицы, что никак не сядет, без
Поколений, что чредой уходят в своей вселенной,
Тот океан, что бьет в песчаный берег,
Казался бы на карте царством мертвых –
Не той землей, куда они ушли, но местом, где все жили,
Где не было у них простого бытия,
И ни один школяр-отшельник
Всем тонким плавникам и толстым клювам
Не давал имен и не думал, что все они – его[20].
Критик Хелен Вендлер дает расширенный вариант ключевого для нас вопроса, который может быть сформулирован так: «А вот если бы не было всего этого, наплывающего на нас, – всех этих символических представлений, которые придумали в искусстве и музыке, религии, философии и истории, а потом всех интерпретаций и объяснений, на которых строилась научная деятельность, то какими мы были бы людьми?»
Ни этот вопрос, ни ответ на этот вопрос не являются риторическими. Не было бы литературы, было бы мало или вообще не было абстрактного или символического языка, не было бы никаких племенных правительств (по крайней мере, на масштабах крупнее дневного пешего перехода). Технология была бы палеолитической, а искусство осталось бы на уровне грубо сделанных фигурок и силуэтов охотников с палками, нарисованных на скалах, за которыми не было бы почти никакого скрытого смысла. Наука и техника состояли бы из затачивания копий, изготовления каменных топоров и – вполне возможно – просверливания раковин улиток для того, чтобы сделать из них ожерелья.
19. Ирония: победа разума
Тему гуманистической науки, превращающейся в научно обоснованный гуманизм, мы рассмотрим на примере баллады «Зовите клоунов», которую Стивен Сондхайм написал к бродвейской постановке «Маленькая ночная серенада». Песню, написанную в 1973 году для актрисы Глинис Джонс, потом исполняло множество ведущих артистов, а ее интерпретация, выполненная Джуди Коллинз, была названа Песней года на церемонии вручения премий «Грэмми», проходившей в 1976 году.
Главной героиней (с главной вокальной партией) мюзикла является Дезире, прекрасная и успешная актриса, которая много лет назад имела роман с адвокатом Фредриком и родила от него ребенка. Этот очаровательный молодой человек, даже не зная о том, что он отец ребенка, тем не менее предложил Дезире выйти за него замуж, но девушка, которая в это время строила карьеру, ему отказала. Пьеса начинается с того, что Фредрик оказывается в ловушке неудавшегося брака со столь же красивой и гораздо более молодой женщиной. На этот раз Дезире делает ему предложение о браке, но теперь отказывается Фредрик. Оскорбленная Дезире отвечает ему ироничной песенкой, которая начинается словами:
Кто тут богат? И разве мы не пара?
Вот, наконец, я на земле,
А ты витаешь в небе…
Зовите клоунов.
Легко предположить, что Дезире должна чувствовать себя побежденной и разочарованной, а в душе пылать гневом. Многочисленные артисты, исполнявшие эту песенку на сцене и вне ее, совершенно по-разному выражали чувства Дезире. Музыкальные критики, оценивавшие их исполнение, неизменно восхищались и часто недоумевали: при чем здесь клоуны? Ситуация стала немного более понятной, когда Сондхайм объяснил, что эта песня передает сожаление и гнев, а выражение «зовите клоунов» имеет корни в театральной среде. Оно означает, что если все идет плохо, то нужно шутить и дурачиться.
Сожаление и гнев, безусловно, ожидаемые эмоции в таком положении. Их бы почувствовал кто угодно – тем более такая выдающаяся актриса, как Дезире. Но мне кажется, в этом маленьком стихотворении в ритме вальса, написанном от имени человека, мужественно переносящего невзгоды, кроется нечто гораздо более весомое. Если воспринимать его прямо и логично, то, на мой взгляд, оно дает классический, как в учебнике, пример чистой иронии. Эмоции, которые выражает это стихотворение, возвращают нас к временам возникновения письменности и к древнегреческому термину eiröneia, что в широком смысле означает притворство, симуляцию, обман. Ирония развилась как эмоциональная черта, риторическая по своей природе и присущая только человеку.
Ирония – это такая конструкция в речи или тексте, в которой свойства процесса или сущности описываются их полной противоположностью. Среди примеров иронии можно назвать выражения «новое платье короля», «оглушительная тишина», «крупнейший городок», «миролюбие свернувшейся перед броском гремучей змеи», слово «соприкосновение» при описании сражения пехоты… И даже в величественном храме такой науки, как астрофизика, где иронии вроде бы не место, она присутствует: здесь допускается сосуществование бесконечной вселенной, которую мы можем видеть, и бесконечного числа параллельных вселенных. Ирония создает новый уровень смысла. Ирония развлекает, подчеркивает и смягчает жестокость реальной жизни.
Мне кажется, очень немногие из тех исполнителей песни «Зовите клоунов», чьи записи я слышал, выражают эти качества так, как они могли бы это сделать. В той или иной степени все исполнители переводят это чувство в те эмоции, которые они видят за иронией, и не выходят за пределы привычных для себя стилей исполнения. Джуди Коллинз предстает в песне теплой, ласковой и любящей женщиной. Из всех исполнительниц именно она представляется человеком, об уходе которого вы будете больше всего сожалеть. Барбра Стрейзанд демонстрирует сильную собственную музыкальность, ее голос и настроение по ходу исполнения резко поднимаются и резко падают. Глинис Джонс поражена недоверием и гневом, а Джуди Денч просто убита горем. Кэрол Бёрнетт создает образ разочарованного стоика. Кэтрин Зета Джонс украшает ее исполнение напряженной мимикой и тональными перепадами. Сара Воан наполнила исполнения нюансами, характерными для песни о любви, и джазовыми нотками. Фрэнк Синатра вообще ошибся полом…
И только Гленн Клоуз сделала все правильно от начала и до конца. Она – само совершенство (это исключительно мое личное мнение). Ее обращение с микрофоном, спокойная горделивая поза, ироничная улыбка – все изобличает в ней изысканную и очень умную женщину на грани «среднего возраста». Ее Дезире глубоко разочарована, рассержена и, возможно, уже смирилась со своей участью, но она все еще открыта для далекой, призрачной возможности того, что мир может пойти иным путем. Важность ситуации отражается в ее легкой манерности. Слово «клоуны» она произносит с осторожностью и с небольшим акцентом, четко проговаривая каждую букву. Ее Дезире – это сама трагедия, но ведет она себя как воспитанная, и потому еще более сильная женщина.