ками, до некоторой степени переходными между ныне существующими группами. Так как лишь немногие древние промежуточные формы оставили до настоящего времени мало измененных потомков, то последние образуют так называемые уклоняющиеся или сводные (обладающие смешанными признаками) виды. Чем сильнее уклоняется какая-либо форма, тем больше должно быть количество форм, связывающих ее с другими, вымерших и совершенно утратившихся. У нас есть некоторое доказательство того, что уклоняющиеся группы сильно вымирали, потому что они почти всегда представлены крайне немногими видами; и к тому же такие виды обыкновенно очень сильно разнятся друг от друга, что в свою очередь указывает на вымирание. Например, роды Ornithorhynchus и Lepidosiren были бы не менее уклоняющимися, если бы они были представлены дюжиной видов, а не одним, двумя или тремя, как это имеет место в настоящее время. Я думаю, мы можем объяснить этот факт, только рассматривая уклоняющиеся группы как формы, побежденные более одаренными соперниками и еще сохранившие в исключительно благоприятных условиях своих немногих представителей.
М-р Уотерхаус заметил, что если один из членов какой-либо группы животных представляет сходство с совершенно другой группой, то в большинстве случаев это сходство общее, а не специальное; так, согласно м-ру Уотерхаусу, из всех грызунов вискача наиболее близка к сумчатым; но ее точки соприкосновения с этим отрядом, ее связи – общие, т. е. нет такого вида сумчатых, к которому она была бы ближе, чем к другому. Так как эти сходные особенности строения объясняются истинным родством, а не простым приспособлением, то они, в соответствии с нашими взглядами, унаследованы от общего прародителя. Поэтому мы должны предположить, что либо все грызуны, и в том числе вискача, отделились от какой-либо древней сумчатой формы, которая, естественно, должна была быть более или менее промежуточной по своим признакам по отношению ко всем ныне существующим сумчатым, либо же грызуны и сумчатые произошли от общего прародителя и обе группы, с тех пор расходясь все более и более, претерпели большие изменения. Придерживаясь любого из этих взглядов, мы должны предположить, что вискача сохранила путем наследственности больше признаков своего древнего прародителя, чем другие грызуны; поэтому она не связана специально с каким-либо из современных сумчатых, но косвенно связана со всеми или почти со всеми сумчатыми, сохранив отчасти признаки их общего прародителя или какого-либо из древнейших членов группы. С другой стороны, как замечает м-р Уотерхаус, из всех сумчатых Phascolomys наиболее похож не на какой-либо отдельный вид, а вообще на весь отряд грызунов. Но в этом случае можно с большим правом предполагать, что это сходство только аналогичное, указывающее на то, что Phascolomys приспособился к образу жизни, сходному с образом жизни грызунов. Декандоль-старший произвел приблизительно подобные же наблюдения относительно общего характера сходства между различными семействами растений.
На основании принципа размножения и постепенного расхождения признаков у видов, происшедших от общего прародителя, наряду с сохранением у них путем наследственности некоторых общих признаков, мы можем понять, как исключительно сложно и многосторонне сродство, связывающее всех членов одного и того же семейства или еще более обширной группы. Общий прародитель всего семейства, теперь разбившегося вследствие вымирания на различные группы и подгруппы, должен был передать некоторые из своих признаков, измененных в разном направлении и в разной степени, всем видам, и потому последние должны быть связаны друг с другом окольными линиями родства, имеющими различное протяжение (как это видно на диаграмме, на которую мы так часто ссылались) и восходящими к многочисленным предкам. Так как показать кровное родство между многочисленными потомками какой-нибудь древней знатной семьи трудно даже при помощи генеалогического древа, а без него почти невозможно, то легко понять те необычайные затруднения, с которыми сталкивается натуралист при описании, без помощи диаграммы, различных родственных отношений, усматриваемых между многими современными и вымершими членами одного и того же большого естественного класса.
Вымирание, как мы видели в четвертой главе, играло важную роль, определяя и расширяя интервалы между различными группами каждого класса. Таким образом, мы можем объяснить обособленность целых классов друг от друга, например, птиц от всех других позвоночных, допущением, что многие древние формы жизни совершенно исчезли, например, те, которыми отдаленные предки птиц некогда связывались с отдаленными предками других, в то время менее дифференцированных классов позвоночных. Гораздо меньшим было вымирание форм жизни, некогда связывавших рыб с батрахиями. Еще меньшим – в пределах некоторых классов, например, среди ракообразных, потому что здесь поразительно различные формы все еще связываются друг с другом длинной и лишь отчасти прерывающейся цепью сродства. Вымирание только очертило группы, но никак не создало их, потому что, если бы все прежде жившие на земле формы вдруг ожили, было бы совершенно невозможно указать границы отдельных групп, но естественная классификация или по крайней мере естественная группировка была бы возможна. Мы увидим это, обратившись к диаграмме. Пусть буквы от А до L изображают одиннадцать силурийских родов, из которых некоторые дали начало большим группам изменившихся потомков, причем все соединительные звенья главных и второстепенных ветвей все еще остаются в живых; и эти связующие звенья по своему значению не более тех, которые имеются между ныне существующими разновидностями. В таком случае совершенно невозможно дать такие определения, которыми разные члены разных групп могли бы отличаться от своих более близких прародителей и потомков. Однако группировка в диаграмме все же должна сохранить свое значение и быть естественной, потому что, согласно принципу наследственности, все формы, происшедшие, например, от А, должны иметь что-нибудь общее. Мы можем отличить у дерева ту или другую ветвь, хотя в месте развилка они сходятся и сливаются друг с другом. Как я сказал, мы не можем резко очертить разные группы, но мы можем указать типы или такие формы, которые соединяют в себе наибольшее количество признаков каждой группы, большой или малой, и это дает нам общее представление о значении различий между ними. Это есть именно то, к чему мы могли бы прийти, если бы нам когда-нибудь удалось собрать все формы известного класса, когда-либо существовавшие во времени и пространстве. Несомненно, нам никогда не удастся собрать такую полную коллекцию, однако в некоторых классах мы приближаемся к этой цели, и Мильн-Эдвардс недавно доказывал в одной интересной статье важное значение изучения типов, независимо от того, можно или нельзя выделить и определить те группы, к которым эти типы принадлежат.
«Бóльшая распространенность подражания у насекомых сравнительно с другими животными является, вероятно, следствием их малых размеров. Подобно большинству слабых существ, они должны прибегать к обману и притворству»
Наконец, мы видели, что естественный отбор, вытекающий из борьбы за существование и почти неизбежно приводящий к вымиранию форм и расхождению признаков у потомков каждого прародительского вида, объясняет эту важную и общую черту в родстве всех организмов, именно их расположение группами, подчиненными одна другой. Мы принимаем во внимание происхождение, соединяя в один вид особей обоих полов и всех возрастов, хотя у них может быть очень мало общих признаков; мы основываемся на происхождении для классификации хорошо известных разновидностей, как бы сильно ни отличались они от родителей, и я думаю, что происхождение и есть та скрытая связь, которую натуралисты разумеют под Естественной системой. Исходя из идеи о естественной системе организмов, поскольку она усовершенствована и построена генеалогически, определяя степени различий терминами роды, семейства, отряды и т. д., мы можем понять правила, которыми должны руководиться в нашей классификации. Можно также понять, почему значение одних сходств важнее других; почему мы пользуемся рудиментарными и бесполезными органами или другими органами незначительного физиологического значения; почему, отыскивая родство между разными группами, мы вообще отбрасываем аналогичные или приспособительные признаки, но пользуемся ими при определении родства между формами одной и той же группы. Мы можем легко видеть, почему все ныне живущие и вымершие формы могут быть соединены в небольшое количество крупных классов и почему отдельные члены каждого класса связаны друг с другом в высшей степени сложными и радиально расходящимися линиями сродства. По всей вероятности, нам никогда не удастся распутать невероятно запутанную сеть родственных уз, связывающих между собой членов какого-нибудь класса; но имея в виду определенную задачу и не прибегая к какому-то неведомому плану творения, мы можем надеяться на несомненный, хотя и медленный, успех.
Профессор Геккель в своей «Generelle Morphologie» («Общая морфология») и других работах недавно посвятил свои обширные познания и талант изучению того, что он называет филогенией, или линиями родства, связывающими все органические существа. При построении различных генеалогических рядов он опирается преимущественно на эмбриологические признаки, но пользуется также гомологичными и рудиментарными органами, равно как и последовательностью периодов, в течение которых различные формы жизни, как думают, впервые появились в разных геологических формациях. Этим он смело сделал большое начинание и показал, каким образом в будущем будет строиться классификация.
Морфология
Мы видели, что члены одного и того же класса, независимо от их образа жизни, сходны между собой по общему плану организации. Это сходство часто выражается термином «единство типа» или указанием на то, что некоторые части и органы у различных видов одного и того же класса гомологичны. Все относящиеся сюда вопросы объединяются под общим термином Морфология. Последняя представляет собой один из самых интересных отделов естественной истории и, почти можно сказать, составляет ее подлинную душу. Что может быть любопытнее того, что пригодная для хватания рука человека, роющая лапа крота, нога лошади, ласт дельфина и крыло летучей мыши построены по тому же самому образцу и содержат одинаковые кости с одним и тем же относительным расположением? Весьма любопытен и тот факт, представляющий собой частный случай предыдущего, хотя и не менее поразительный, что задние ноги кенгуру, столь хорошо приспособленные для прыгания по открытым равнинам, – задние ноги лазящего, питающегося листвой коалы, равным образом хорошо приспособленные для охватывания древесных ветвей, – задние ноги роющего землю, питающегося насекомыми и корнями бандикута и задние ноги некоторых других австралийских сумчатых построены по одному и тому же необыкновенному типу, а именно – кости второго и третьего пальцев чрезвычайно тонки и облечены общим кожным чехлом, так что похожи на один палец с двумя когтями. Несмотря на сходство строения, очевидно, что задние ноги этих различных животных служат для самых разнообразны