«Внушения совести в связи с раскаянием и чувством долга являются важнейшими различиями между человеком и животным»
Но если верно это учение об истреблении бесчисленных звеньев, связующих современных и вымерших обитателей земли, а в пределах каждого последующего периода – менее древние вымершие формы с формами более древними, то почему же каждая геологическая формация не переполнена этими звеньями? Почему любая коллекция ископаемых не представляет нам всех данных, доказывающих постепенные переходы и превращения органических форм? Хотя геологическое исследование, несомненно, обнаружило в прошлом существование многочисленных звеньев, связующих значительное число живых существ, оно тем не менее не обнаружило тех бесчисленных тонких переходов между прошлыми и современными видами, каких требует теория; и это самое очевидное из многочисленных возражений, которые могут быть против нее предъявлены. И далее, почему целые группы родственных видов появляются, – хотя это появление нередко оказывается ложным, – как бы внезапно в последовательных геологических слоях? Хотя мы теперь знаем, что организмы появились на нашей планете в период, неизмеримо от нас отдаленный, задолго до отложения самых нижних слоев кембрийской системы, – почему же мы не встречаем под этой системой нагроможденных пластов, переполненных остатками предков кембрийских ископаемых? Ведь, на основании этой теории, подобные пласты должны были где-нибудь отлагаться в эти отдаленные, совершенно нам неизвестные эпохи истории земли.
Я могу ответить на эти вопросы и возражения только предположением, что геологическая летопись значительно менее полна, чем предполагает большинство геологов. Число экземпляров в наших музеях абсолютно ничтожно по сравнению с несметными поколениями несметных видов, несомненно существовавших. Родоначальная форма каких-либо двух или нескольких видов не может являться по всем своим признакам непосредственно промежуточной между ее измененными потомками, точно так же как скалистый голубь не является непосредственно промежуточным по особенностям своего хвоста и зоба между его двумя потомками – трубастым голубем и дутышем. Мы не в состоянии признать в одном виде родоначальника другого, измененного вида, как бы тщательно мы их ни изучали, если в нашем распоряжении нет большинства промежуточных звеньев; а вследствие неполноты геологической летописи мы не имеем никакого права рассчитывать на нахождение столь многочисленных звеньев. Если бы две, три или даже большее число связанных между собою форм было найдено, то многочисленные натуралисты просто отнесли бы их к соответственному числу новых видов, особенно если бы они были найдены в подразделениях различных геологических ярусов и хотя бы степень их различия была крайне мала. Можно указать много современных сомнительных форм, которые, вероятно, являются разновидностями; но кто же станет утверждать, что в будущем будет открыто столько ископаемых звеньев, что натуралисты будут в состоянии решить вопрос, следует ли или не следует эти сомнительные формы признать за разновидности? Только незначительная часть земного шара геологически исследована. Только органические существа, принадлежащие к некоторым классам, могут сохраниться в ископаемом состоянии, по крайней мере в сколько-нибудь значительном числе. Многие виды после своего образования не подвергаются дальнейшему изменению, но вымирают, не оставляя по себе измененных потомков; и периоды, в течение которых виды подвергаются изменениям, хотя очень длинные, если их измерять годами, вероятно, были очень коротки по сравнению с периодами, в течение которых виды сохраняли одну и ту же форму. Наиболее часто и наиболее значительно изменяются виды господствующие и широко расселенные, а разновидности часто бывают сначала местными, – два обстоятельства, делающие открытие промежуточных звеньев в пределах одной формации еще менее вероятным. Местные разновидности не будут проникать в другие и отдаленные области прежде, чем успеют значительно измениться и усовершенствоваться; а когда они распространились и мы открываем их в геологической формации, то они производят впечатление внезапно созданных на месте и попросту рассматриваются как новые виды. Образование большей части формаций шло не непрерывно, а продолжительность их существования, по всей вероятности, была более кратка, чем средняя продолжительность существования видовых форм. Следующие друг за другом формации в большинстве случаев отделены одна от другой пустыми промежутками времени огромной продолжительности, так как пласты с ископаемыми достаточно толстые, чтобы устоять от последующего разрушения, могли, как общее правило, образоваться только там, где значительные осадки отлагались на оседающем дне моря. В чередующиеся с опусканиями периоды поднятия и сохранения постоянного уровня геологическая летопись обычно остается незаполненной. В эти последние периоды, по всей вероятности, происходило наиболее деятельное изменение органических форм; в периоды опускания преобладало их вымирание.
Что касается отсутствия богатых ископаемыми пластов ниже кембрийской формации, то я могу только повторить гипотезу, высказанную в десятой главе, а именно, что хотя наши континенты и океаны сохранились в течение громадных периодов почти в современном их относительном положении, тем не менее мы не имеем оснований предполагать, чтобы оно было таковым всегда; следовательно, формации гораздо более древние, чем те, которые нам известны, могут оставаться погребенными под великими океанами. Что касается недостаточности для предполагаемых размеров органических изменений промежутка времени, который истек с той поры, когда наша планета затвердела, и того, что это возражение, упорно защищаемое сэром Уильямом Томпсоном, по всей вероятности, одно из самых важных, какие были до сих пор выдвинуты, то я могу только сказать, во-первых, что мы не знаем, как быстро изменяются виды, если выражать это время годами, а во-вторых, что многие ученые еще до сих пор не допускают, что строение вселенной и внутренности нашей планеты известны нам в такой степени, которая допускала бы сколько-нибудь достоверные соображения о продолжительности ее существования.
Что геологическая летопись несовершенна, допускают все; но что она несовершенна в такой мере, как это требуется нашей теорией, с этим, вероятно, согласятся очень немногие. Если мы будем иметь в виду промежутки времени достаточной продолжительности, то геология доставит нам ясное доказательство, что все виды изменялись, притом они изменялись именно так, как требует теория, так как это изменение шло медленно и путем постепенных переходов. Мы это ясно усматриваем из того факта, что ископаемые остатки последовательных формаций неизменно гораздо более сходны друг с другом, чем ископаемые из формаций, далеко одна от другой отстоящих.
«По-видимому, моему уму присуща какая-то роковая особенность, заставляющая меня излагать первоначально мои утверждения и предположения в ошибочной или невразумительной форме»
Таков итог главнейших возражений и затруднений, которые могут быть справедливо выдвинуты против теории; вместе с тем я вкратце повторил и те ответы и разъяснения, которые, как мне кажется, могут быть даны. В течение долгих лет я глубоко чувствовал важность этих затруднений и потому не сомневаюсь в их вескости. Но должно особенно обратить внимание на то, что наиболее существенные возражения касаются вопросов, по отношению к которым мы должны сознаться в нашем невежестве; мы даже не в состоянии оценить всю глубину этого невежества. Нам неизвестны все возможные переходные ступени между наиболее простым и наиболее сложным органом; мы не можем, конечно, претендовать на то, что знаем все разнообразные способы распространений организмов в течение долгих периодов времени или что мы знаем степень несовершенства Геологической летописи. Как ни существенны все эти возражения, их, по моему мнению, совершенно недостаточно для того, чтобы опровергнуть теорию общего происхождения организмов путем последовательного изменения.
А теперь обратимся к другой стороне доказательства. В состоянии одомашнения мы замечаем значительную степень изменчивости, причиняемой или по крайней мере вызываемой измененными жизненными условиями, но нередко проявляющейся в такой неясной форме, что мы склонны признать эти изменения самопроизвольными. Изменчивость управляется многочисленными и сложными законами – корреляцией развития, компенсацией, усиленным упражнением или неупражнением и определенным воздействием окружающих условий. Весьма трудно убедиться в том, насколько глубоки были изменения наших домашних организмов, но мы смело можем допустить, что размеры этих изменений были значительны и что самые изменения могут передаваться по наследству в течение долгих периодов. Пока жизненные условия не изменяются, мы имеем полное основание предполагать, что изменения, уже унаследованные многими поколениями, могут и дальше передаваться по наследству в почти неограниченном числе поколений. С другой стороны, у нас имеются данные, доказывающие, что однажды обнаружившаяся изменчивость в условиях одомашнения не прекращается в течение очень долгого периода; нам неизвестно, прекращается ли она вообще, так как новые разновидности все еще иногда возникают среди наших древнейших одомашненных организмов.
Изменчивость не вызывается самим человеком; он только бессознательно подвергает органические существа новым жизненным условиям, и тогда природа действует на их организацию и вызывает изменения. Но человек может отбирать и действительно отбирает изменения, доставляемые ему природой, и, таким образом, накопляет их в любом желательном направлении. Он, таким образом, приспособляет животных и растения к своим потребностям или прихотям. Он может достигать этого методически или бессознательно, сохраняя особей, наиболее ему полезных или приятных, без всяких расчетов на изменение породы. Не подлежит сомнению, что он может глубоко изменить характер какой-нибудь породы, отбира