прививающаяся на почве врожденной значительной гибкости конституции, что присуще большинству животных. С этой точки зрения, способность выносить самые разнообразные климаты, обнаруживаемая самим человеком и его домашними животными, а равно и тот факт, что вымершие слоны и носороги выносили прежде климат ледникового периода, между тем как современные виды их принадлежат по своим привычкам исключительно тропическому или субтропическому климату, – эти факты не должны быть рассматриваемы как аномалии, но как примеры широко распространенной гибкости конституции, только проявляющейся при особых обстоятельствах.
В какой мере явление приспособления данного вида к известному климату зависит только от его привычек, в какой мере оно зависит от естественного отбора разновидностей, имеющих различные прирожденные конституции, и, наконец, в какой мере – от обеих причин, взятых в совокупности, – все это пока еще темный вопрос. Что привычка оказывает свое действие, в том меня убеждают не только аналогия, но и встречаемые в агрономических сочинениях, начиная с древнейших китайских энциклопедий, постоянные советы соблюдать крайнюю осторожность при перевозке животных из одной области в другую. Так как невероятно, чтобы человек успел отобрать такое значительное число пород и подпород с конституцией, специально приспособленной к данным областям, то этот результат, я полагаю, должно приписать привычке. С другой стороны, естественный отбор неизбежно должен был стремиться к сохранению особей, рождавшихся с конституцией, наиболее приспособленной к тем странам, в которых они жили. В специальных сочинениях, посвященных тому или другому культурному растению, упоминается, что некоторые разновидности легче выдерживают определенный климат, чем другие; это особенно разительно обнаруживается в издаваемых в Соединенных
Штатах трудах по плодоводству, где обыкновенно одни разновидности рекомендуются для северных, а другие для южных штатов, и так как большая часть этих разновидностей новейшего происхождения, то, очевидно, они обязаны своей различной конституцией не привычке. Земляная груша, никогда не разводимая в Англии семенами и, следовательно, не давшая новых разновидностей, приводилась в доказательство невозможности самого факта акклиматизации, так как она и теперь так же чувствительна, как и всегда была! С той же целью и с большим основанием часто приводился и пример турецких бобов; но пока кто-нибудь не попробует высевать свои бобы в течение по крайней мере двадцати поколений так рано, чтобы большая часть их погибла от мороза, не соберет затем семян с выживших экземпляров, тщательно избегая при этом случайных скрещиваний, и не получит вторично семян от этих сеянок, соблюдая те же предосторожности, – до тех пор можно считать, что никакого опыта в этом смысле еще и не было предпринято. И не следует думать, чтобы никогда не проявлялось каких-либо различий в конституции у сеянок турецких бобов; указания на то, как различна бывает выносливость различных проростков этого растения, встречаются в печати, и я сам наблюдал разительные примеры этого факта.
«Бесчисленные сложные взаимные приспособления в строении, которые мы наблюдаем у разнообразных организмов повсеместно в природе, нельзя приписать просто действию измененных условий (климата, пищи и т. д.)»
В общем мы можем прийти к заключению, что привычка или упражнение и неупражнение в некоторых случаях играли значительную роль в изменении конституции и строения, но что последствия, обусловленные этими факторами, в значительной мере подкреплялись, а иногда и осиливались естественным отбором врожденных изменений.
Коррелятивные изменения
Я разумею под этим выражением тот факт, что вся организация во время роста и развития находится в такой тесной взаимной связи, что, когда слабые изменения проявляются в какой-нибудь одной части и накопляются естественным отбором, другие части также претерпевают изменения. Это крайне важный вопрос, еще неясно понимаемый, и, без сомнения, целые категории совершенно различных фактов могут быть здесь смешаны. Мы прежде всего убедимся, что простая наследственность нередко производит ложное впечатление корреляции. Одним из наиболее очевидных случаев является тот факт, что изменения в строении, возникающие у молоди или личинок, обнаруживают естественную наклонность воздействовать на строение взрослого животного. Различные части тела, гомологичные между собой, которые в раннем эмбриональном периоде идентичны по строению и которые по необходимости подвергаются одинаковым условиям, по-видимому, особенно склонны изменяться одинаковым образом; примеры того мы видим в правой и левой стороне тела, изменяющихся совершенно одинаково, в передних и задних ногах, и даже конечностях и челюстях, изменяющихся совместно, так как нижняя челюсть, по мнению некоторых анатомов, гомолог конечностей. Эти тенденции, без сомнения, могут быть вполне или отчасти пересилены действием естественного отбора; так, например, известен случай целой семьи оленей с рогами на одной только стороне; и если бы эта особенность могла принести какую-нибудь пользу, она, вероятно, могла бы быть закреплена непрерывным отбором.
«Дарвинизм в несколько лет заставил смолкнуть своих противников и привлек на свою сторону все молодое и двигавшее науку вперед»
Гомологичные части, как это было замечено некоторыми авторами, имеют наклонность к срастанию; это часто наблюдается у уродливых растений, и нет ничего более обыкновенного, чем срастание гомологичных образований в формах нормальных, как, например, срастание лепестков в трубку. Части твердые оказывают воздействие на смежные с ними мягкие части; некоторые авторы полагают, что разнообразие в форме таза у птиц влияет на замечательное разнообразие в форме их почек. Другие полагают, что у человека форма таза матери влияет, через оказываемое им давление, на форму головы у ребенка. У змей, по мнению Шлегеля, форма тела и способ глотания пищи определяют положение и форму некоторых важных внутренних органов.
Природа этой зависимости часто совершенно темна. Г-н Изидор Жоффруа Сент-Илер настаивал на том, что некоторые уродства часто, а другие, наоборот, редко сопутствуют друг другу, хотя мы не в состоянии дать этому факту какое бы то ни было объяснение. Что может быть более странного, чем эта встречаемая у кошек зависимость между полной белизной шерсти и голубыми глазами, с одной стороны, и глухотой – с другой, или между так называемым цветом черепахового щита и женским полом (у котов эта масть не встречается); или же у голубей – между оперением ног и перепонкой между наружными пальцами, или между степенью опушения у только что вылупившегося птенца и будущим цветом его оперения; или, наконец, зависимость между шерстью и зубами голой турецкой собаки, хотя здесь, без сомнения, играет роль и гомология. Что касается этого последнего случая корреляции, то, я полагаю, едва ли можно признать случайным тот факт, что два отряда млекопитающих, наиболее аномальные по своему кожному покрову, именно – Cetacea (киты) и Edentata (броненосцы, ящеры и др.), в то же время наиболее аномальны и по своим зубам; впрочем, м-р Майварт указал на столько исключений из этого правила, что оно имеет мало значения.
Я не знаю примера, более удобного для пояснения важности законов корреляции и изменений, независимых от полезности и, следовательно, от естественного отбора, как различие между внутренними и наружными цветками соцветий сложноцветных и зонтичных растений. Каждому знакомо различие между лучевыми и срединными цветками, например, у маргаритки, и это различие нередко сопровождается частичным или полным недоразвитием органов воспроизведения. Но у некоторых из этих растений семена также представляют различия в форме и строении поверхности. Эти различия иногда приписывались давлению листочков обвертки на цветки или их взаимному давлению, и форма семян в лучевых цветках некоторых сложноцветных оправдывает это объяснение; но у зонтичных, как сообщает мне м-р Гукер, далеко не те виды, которые обладают наиболее скученными соцветиями, отличаются наибольшим различием между наружными и внутренними цветами. Можно бы подумать, что развитие лучевых лепестков, отвлекая питательные вещества от органов воспроизведения, вызывает их недоразвитие; но это едва ли единственная причина, так как у многих сложноцветных семена наружных и внутренних цветков различаются между собой, несмотря на отсутствие различия в венчиках. Может быть, эти различия находятся в связи с различием в притоке питательных веществ к срединным и краевым цветкам: мы знаем по крайней мере, что у растений с несимметричными цветами цветки, находящиеся ближе к оси, более подвержены пелоризации, т. е. становятся ненормально симметричными. Я могу прибавить, как пример такого рода поразительной корреляции, что у многих пеларгоний два верхних лепестка у срединного цветка в соцветии нередко теряют свои темные пятна, и в этих случаях прилежащий нектарник остается совершенно недоразвитым; таким образом, срединный цветок становится пелорическим, или правильным. Когда же темное пятно отсутствует у одного только из двух верхних лепестков, то и нектарник не полностью недоразвивается, а только значительно укорачивается.
По отношению к развитию венчика весьма вероятно предположение Шпренгеля, что лучевые цветы служат для привлечения насекомых, посещение которых крайне выгодно или даже необходимо для оплодотворения этих растений; а если так, то естественный отбор мог проявить здесь свое действие. Но по отношению к семенам представляется невозможным, чтобы различия в их форме, не всегда находящиеся в соотношении с какими-нибудь различиями в венчиках, могли быть каким-нибудь образом полезны; и, однако, у зонтичных эти различия, очевидно, весьма важны, – наружные семена иногда принадлежат к так называемым прямосеменным (orthospermeae), срединные к кривосеменным (coelospermeae), – а, как известно, старший Декандоль положил эти признаки в основу своего деления всего отряда. Отсюда вытекает, что различия в строении, признаваемые систематиками за весьма важные, могут зависеть исключительно от законов изменения и корреляции, не представляя, насколько мы можем о том судить, ни малейшей пользы для вида.