В-третьих, если две или большее число разновидностей образовались в различных частях совершенно непрерывной области, вполне вероятно, что в промежуточной зоне сначала образовались и промежуточные разновидности, но их существование, вероятно, было скоропреходящим, потому что эти промежуточные разновидности, согласно соображениям, уже указанным ранее (и заимствованным из наших сведений о современном распределении родственных или замещающих видов, а равно и признанных разновидностей), будут представлены в промежуточных зонах меньшим числом особей, чем те разновидности, которые они связывают. Уже по одной этой причине промежуточные разновидности будут более подвержены случайному истреблению, а в дальнейшем процессе изменения, через посредство естественного отбора, будут побеждены и заменены формами, которые они связывают, потому что эти последние, благодаря большей их численности, будут в целом представлять более изменений и, следовательно, будут еще более совершенствоваться естественным отбором и приобретать еще новые преимущества.
И, наконец, имея в виду не тот или иной отрезок времени, а все время в целом, мы должны, если только моя теория верна, допустить, что бесчисленные промежуточные разновидности, тесно связывающие все виды одной группы, когда-то, несомненно, существовали, но что самый процесс естественного отбора постоянно клонится к тому, чтобы, как уже не раз было замечено, истреблять родоначальные формы и промежуточные звенья. Следовательно, свидетельство об их прежнем существовании можно найти только среди ископаемых остатков, сохранившихся, как мы попытаемся показать в одной из будущих глав, только в виде очень неполной, отрывочной летописи.
О происхождении органических существ со своеобразными привычками и строением и о переходах между ними
Противники тех взглядов, которых я держусь, спрашивают, каким образом могло, например, сухопутное хищное животное превратиться в водное, ибо как могло существовать это животное в своем переходном состоянии. Нетрудно было бы показать, что и теперь существуют хищные животные, представляющие все последовательные и близкие переходные ступени между совершенно сухопутными и водными; а так как каждое из них существует, выдерживая борьбу за жизнь, то очевидно, что они хорошо приспособлены к своему месту в природе. Посмотрите на североамериканскую Mustela vison, имеющую перепонки между пальцами и напоминающую выдру своим мехом, короткими ногами и формой хвоста. Летом это животное кормится рыбой, за которой ныряет под воду, а в течение длинной зимы покидает замерзшие воды и охотится, подобно другим хорькам, на мышей и других сухопутных животных. Если взять другой случай и спросить, каким образом насекомоядное четвероногое могло превратиться в летучую мышь, то на этот вопрос ответить было бы гораздо труднее. И все же я думаю, что эти затруднения не имеют большого веса.
И на этот раз, как и в других случаях, я снова нахожусь в невыгодном положении, так как из многочисленных поразительных примеров, мною собранных, могу привести здесь только один или два, поясняющие переходы в образе жизни и организации близких между собою видов и разнообразие привычек, – случайное или постоянное, – у представителей того же вида. Но мне кажется, что только длинный ряд подобных примеров может вполне сгладить затруднения в частных случаях, подобных, например, летучей мыши.
Посмотрите на семейство белок; вы встретите здесь тончайшие переходы от животных с хвостами, только слегка сплюснутыми, или от других, у которых, по замечанию сэра Дж. Ричардсона, задняя часть тела слегка расширена и кожа на боках слегка мешковата, к так называемым летучим белкам, а у летучих белок конечности соединены друг с другом и даже с основанием хвоста широкой складкой кожи, служащей парашютом и позволяющей им скользить по воздуху с дерева до дерева на поразительные расстояния. Едва ли можно сомневаться в том, что каждая особенность строения приносит пользу данному виду белок в их естественной обстановке, помогая им спасаться от хищных зверей и птиц и более быстро собирать себе пищу, или, как можно думать, ограждая их от опасности случайного падения. Но из этого не следует, что строение каждой белки наилучшее из всех, какие мыслимы при всех возможных условиях. Если изменятся климат и растительность, если появятся другие конкурирующие с ними грызуны или новые хищники или если старые изменятся, мы по аналогии придем к заключению, что количество по крайней мере некоторых белок уменьшится и они, в конце концов, исчезнут, если только не изменятся и не усовершенствуются в своем строении соответствующим образом. Потому-то я и не вижу затруднения в том, чтобы, особенно при меняющихся жизненных условиях, постоянно сохранялись особи все с более развитыми боковыми перепонками, так как каждое изменение в этом направлении полезно и передавалось бы до тех пор, пока – путем накопления результатов этого процесса естественным отбором – не получилась бы вполне совершенная так называемая летучая белка.
А теперь взгляните на Galeopithecus, или так называемого летучего лемура, которого прежде относили к летучим мышам, а теперь относят к насекомоядным (Insectivora). Чрезвычайно широкая боковая перепонка простирается у него от углов челюстей до хвоста и включает конечности с удлиненными пальцами. Эта боковая перепонка снабжена растягивающим ее мускулом. Хотя в настоящее время не существует промежуточных звеньев этого органа, приспособленного для скольжения по воздуху, которые связывали бы Galeopithecus с другими Insectivora, тем не менее нетрудно предположить, что такие звенья некогда существовали и развились таким же образом, как менее совершенный орган летучих белок, причем каждая ступень в процессе усовершенствования этого органа была полезна для его обладателя. Я не вижу также непреодолимого препятствия и к дальнейшему допущению, что соединенные перепонкой пальцы и предплечья Galeopithecus могли под влиянием естественного отбора значительно удлиниться, а это уже превратило бы животное в летучую мышь, по крайней мере поскольку дело касается органов летания. У некоторых летучих мышей, у которых летательная перепонка простирается от вершины плеча до хвоста и включает задние конечности, мы, по всей вероятности, должны усматривать в этом аппарате скорее первоначальное приспособление к скольжению в воздухе, чем к полету.
«Распространение обитателей какой-либо страны не зависит исключительно от изменяющихся физических условий, но в значительной мере – от присутствия других видов, которыми они питаются или которыми они уничтожаются, или с которыми они конкурируют»
Если бы какая-нибудь дюжина родов птиц вымерла, кто бы отважился предположить, что когда-то существовали птицы, которые могли только хлопать своими крыльями, подобно толстоголовой утке (Micropterus Eytoni), пользоваться ими как плавниками в воде, или как передними ногами на суше, подобно пингвину, как парусами, подобно страусу, или, наконец, сохранить их без всякой функции, как Apteryx? И тем не менее строение каждой из этих птиц пригодно для нее при тех условиях жизни, в которых она живет, потому что все они должны жить борьбой; но оно никоим образом не может быть признано наилучшим из всех возможных при любых возможных условиях. Из сказанного не следует делать вывода, будто приведенные ступени в строении крыла, которые, быть может, являются все результатом неупражнения, представляют действительные шаги на пути к выработке у птиц их высоко развитой способности к полету, но во всяком случае эти примеры показывают, сколь разнообразные переходы вполне возможны.
Зная, что в таких приспособленных к дыханию в воде классах, как ракообразные и моллюски, встречаются немногочисленные представители, приспособленные к жизни на суше; зная, что существуют летающие птицы и млекопитающие, летающие насекомые разного рода, а когда-то существовали и летающие пресмыкающиеся, вполне мыслимо, что и летучие рыбы, скользящие в воздухе, слегка приподымаясь и поворачиваясь на ходу при помощи своих трепещущих плавников, могли превратиться в настоящих крылатых животных. Если бы это действительно осуществилось, то кому бы теперь пришло в голову, что эти крылатые животные были некогда, в раннем переходном состоянии, обитателями открытого океана и пользовались своими зачаточными летательными органами, насколько нам известно, исключительно для того, чтобы спасаться от преследования их другими рыбами?
Когда мы встречаем орган, великолепно приспособленный к выполнению какой-либо специальной функции, – каково крыло птицы, приспособленное к полету, – мы не должны забывать, что животные, обладавшие им в ранних переходных ступенях его развития, только в редких случаях могли выжить до настоящего времени, так как были замещены своими преемниками, постепенно усовершенствованными естественным отбором. Далее мы должны заключить, что переходные состояния между двумя формами, приспособленными к совершенно различному образу жизни, только редко развивались в значительном числе в ранние периоды и редко представляли много второстепенных видоизменений. Таким образом, если вернуться к нашему воображаемому примеру с летучей рыбой, представляется маловероятным, чтобы рыбы, способные к настоящему летанию, могли образоваться в виде многих второстепенных форм, приспособленных для преследования разнообразной добычи различными путями, – на суше и в воде, – пока их органы полета не достигли такой высокой степени совершенства, которая обеспечила бы за ними решительный перевес над другими животными в борьбе за жизнь. Отсюда и шансы нахождения в ископаемом состоянии видов с переходными ступенями в строении органов будут всегда малы по сравнению с шансами нахождения видов с вполне выработанными органами, так как первые всегда были менее многочисленны.
«В жизненном состязании формы более обыкновенные будут побеждать и Вытеснять формы менее распространенные, так как эти последние медленнее изменяются и совершенствуются»