Мы почти ничего не знаем о причине каждого слабого изменения или индивидуального отличия; в этом нетрудно убедиться, если обратить внимание на различия между породами наших домашних животных в различных странах, в особенности же в странах, мало цивилизованных, где почти не применялся методический отбор. Животные, содержимые дикарями различных стран, нередко вынуждены сами бороться за свое существование и до некоторой степени подвергаются естественному отбору, а особи с незначительными различиями в конституции могут лучше преуспевать в различных климатических условиях. Что касается рогатого скота, то его способность выдерживать нападения мух, а также выносить действие некоторых ядовитых растений находится в коррелятивном отношении с мастью, так что даже окраска животного будет подчиняться действию естественного отбора. Некоторые наблюдатели убеждены, что влажный климат действует на рост волос и что с ростом волос коррелятивно связан и рост рогов. Горные породы обыкновенно отличаются от равнинных пород; гористая местность, по всей вероятности, влияет на задние конечности, вследствие их более значительного упражнения, а может быть, и на форму таза; а затем, по закону гомологичной изменчивости, это изменение может, пожалуй, отразиться на передних конечностях и на голове. Форма таза в свою очередь, вследствие давления, может повлиять и на форму некоторых частей детеныша в матке. Мы имеем полное основание утверждать, что усиленное дыхание в высоко расположенных местностях ведет к увеличению размеров груди, и здесь опять-таки будут иметь место коррелятивные изменения в организации. Влияние на весь организм уменьшенного упражнения в связи с обильным питанием, быть может, еще более существенно; в этом, как показал недавно Г. фон Натузиус в своем превосходном трактате, по-видимому, заключается главная причина глубоких изменений, которым подверглись породы свиней. Но наше незнание так глубоко, что мы не можем пускаться в оценку относительного значения различных известных и неизвестных нам причин изменений, и я привел эти замечания только для того, чтобы показать, что раз мы не в состоянии объяснить происхождение характерных различий некоторых наших домашних пород, относительно которых тем не менее все согласны, что они произошли путем обычного размножения от одной или нескольких первоначальных форм, то мы не должны придавать значение нашему незнанию ближайших причин подобных же слабых различий между истинными видами.
Насколько верен утилитарный принцип. Как приобретается красота
Предшествующие замечания вынуждают меня сказать несколько слов по поводу высказанного недавно несколькими натуралистами протеста против утилитарного учения, предполагающего, что каждая деталь строения выработалась на пользу своего обладателя. Они полагают, что многочисленные особенности организации созданы исключительно ради их красоты, для услаждения человека или самого Творца (это последнее предположение выходит за пределы научного обсуждения), или же просто ради разнообразия – точка зрения, которую мы уже имели случай обсудить. Такое представление, если бы оно было верно, оказалось бы, безусловно, роковым для моей теории. Я вполне допускаю, что многие образования не имеют в настоящее время прямого значения для их обладателей, а может быть, не имели значения и для их предков; но это нимало не доказывает, что они были созданы исключительно ради красоты или разнообразия. Не подлежит сомнению, что определенное действие измененных условий и только что перечисленных разнообразных причин изменчивости все вместе оказали свое влияние, может быть, очень глубокое, без всякого отношения к осуществляемой таким образом пользе. Но еще важнее то соображение, что все главнейшие черты организации всякого живого существа определяются наследственностью; отсюда вытекает, что хотя каждое живое существо, несомненно, прекрасно приспособлено к занимаемому им месту в природе, тем не менее весьма многочисленные стороны организации не имеют в настоящее время достаточно близкого и непосредственного отношения к современным жизненным условиям. Таким образом, мы едва ли можем полагать, что снабженные перепонками ноги горного гуся или фрегата приносят особую пользу этим птицам; мы не можем также полагать, что присутствие сходных костей в руках обезьяны, передних ногах лошади, крыле летучей мыши и ластах тюленя особенно полезно этим животным. Мы можем с уверенностью приписать эти черты их строения наследственности. Но снабженные перепонками ноги были, несомненно, столь же полезны предку горного гуся или фрегата, насколько они полезны и самой водной из современных птиц. Точно так же мы можем быть уверены, что предок тюленя обладал не ластом, а ногой с пятью пальцами, приспособленными для хождения или хватания; мы можем предположить далее, что некоторые кости в конечностях обезьяны, лошади и летучей мыши первоначально развились на основании принципа полезности, по всей вероятности, путем сокращения числа многочисленных костей в плавнике какого-нибудь древнего рыбообразного предка всего класса. Едва ли можно решить, какую часть явления должно отнести на долю таких причин изменений, каковы определенное влияние внешних условий, так называемые самопроизвольные изменения, и сложные законы роста; но мы вправе заключить, что за этими важными исключениями строение каждого живого существа прямо или косвенно полезно в настоящее время или было некогда полезно для ее обладателя.
«Разве прелестные раковины эоценовой эпохи или изящная скульптура аммонитов вторичного периода были созданы затем, чтобы человек, по истечении веков, стал любоваться ими в коллекциях музеев?»
Что касается убеждения, что органические существа созданы прекрасными для услаждения человека, – убеждения, по мнению некоторых, подрывающего мою теорию, – то я прежде всего должен заметить, что чувство красоты, очевидно, зависит от природы ума, независимо от какого-нибудь реального качества, присущего предмету наслаждения, а также, что идею красоты нельзя считать прирожденной и неизменной. Доказательством этого служит тот факт, что люди различных рас восхищаются совершенно различными типами женской красоты. Если прекрасные предметы были созданы исключительно для удовлетворения человека, то следовало бы доказать, что до появления человека на земле было менее красоты, чем после его выхода на сцену. Разве прелестные раковины Conus и Voluta эоценовой эпохи или изящная скульптура аммонитов вторичного периода были созданы затем, чтобы человек, по истечении веков, стал любоваться ими в коллекциях музеев? Немного имеется более прекрасных предметов, чем мельчайшие кремневые панцири диатомей, – предположим ли мы, что и они были созданы для того, чтобы их можно было рассматривать и любоваться ими при самых сильных увеличениях микроскопа? Красота в этих и во многих других случаях, по-видимому, исключительно зависит от симметрии роста. Цветы считаются самыми прекрасными произведениями природы, но они резко отличаются от зеленой листвы и тем самым прекрасны только ради того, чтобы легко обращать на себя внимание насекомых. Я пришел к этому заключению на основании неизменного правила, что, когда цветок оплодотворяется при посредстве ветра, он никогда не обладает ярко окрашенным венчиком. Некоторые растения постоянно приносят двоякого рода цветы: одни открытые и окрашенные, привлекающие насекомых; другие закрытые, неокрашенные, лишенные нектара и никогда не посещаемые насекомыми. Отсюда мы вправе заключить, что если бы на поверхности земли не существовало насекомых, то наши растения не были бы усыпаны прекрасными цветами, а производили бы только такие жалкие цветы, какие мы видим на сосне, дубе, лещине, ясене или на наших злаках, шпинате, щавеле и крапиве, которые все оплодотворяются при содействии ветра. Подобное рассуждение применимо и к плодам; что зрелая земляника или вишня одинаково приятны и для глаза, и на вкус, что ярко окрашенный плод бересклета или красные ягоды падуба сами по себе красивы – с этим всякий согласится. Но эта красота служит только для привлечения птиц и зверей, для того чтобы они пожирали плоды и разносили зрелые семена; я прихожу к этому заключению на основании того правила, не представляющего ни одного исключения, что таким образом всегда разносятся семена, заключенные в плодах всякого рода (т. е. внутри мясистой или сочной оболочки), если они ярко окрашены или бросаются в глаза белым и черным цветом.
«Строение каждого живого существа прямо или косвенно полезно в настоящее время или было некогда полезно для ее обладателя»
С другой стороны, я охотно допускаю, что значительное число самцов, как, например, все наши самые красивые птицы, некоторые рыбы, пресмыкающиеся и млекопитающие и множество великолепно окрашенных бабочек, прекрасны только ради красоты; но это было достигнуто путем полового отбора, т. е. в силу предпочтения, оказываемого самками более красивым самцам, но не ради услаждения человека. То же верно и в применении к пению птиц. Из всего этого мы вправе заключить, что приблизительно одинаковый вкус к прекрасным краскам и музыкальным звукам проходит через значительную часть животного царства. Когда самки так же прекрасно окрашены, как и самцы, что не особенно редко встречается у птиц и бабочек, причина, по-видимому, лежит в том, что окраска, приобретенная путем полового отбора, была передана обоим полам, а не только одним самцам. Каким образом чувство красоты в его простейшем проявлении, т. е. в форме ощущения особого удовольствия, вызываемого определенными окрасками, формами и звуками, впервые возникло в уме человека и более низкоорганизованных животных, – вопрос в высшей степени темный. То же самое затруднение встречается и при обсуждении вопроса, почему известные вкусовые ощущения или запахи приятны, а другие неприятны. Привычка, по-видимому, во всех этих случаях играла известную роль, но должна быть и более глубокая причина, лежащая в самом складе нервной системы каждого вида.
«Изменяются ли сначала привычки, а затем строение органов, или, наоборот, легкие изменения в строении вызывают изменения в привычках? И то, и другое, по всей вероятности, часто совершается почти одновременно»