Надлежащая оценка важности действия законов роста настолько необходима, что я приведу еще несколько добавочных примеров другого рода, а именно примеров различий в одной и той же части или органе, зависящих от различий в их относительном положении на данном растении. У испанского каштана и у некоторых хвойных деревьев углы расхождения листьев, по исследованиям Шахта, неодинаковы на почти горизонтальных и на прямостоящих ветвях. У обыкновенной руты и некоторых других растений один цветок, обыкновенно центральный или верхушечный, раскрывается первым и имеет пять чашелистиков и лепестков и пятираздельную завязь, между тем как все другие цветки на том же растении четырехчленны. У британской Adoxa верхушечный цветок обыкновенно имеет двулопастную чашечку и остальные органы четырехчленные, тогда как у окружающих цветков чашечка обыкновенно трехлопастная, а остальные части пятичленные. У многих Compositae и Umbelliferae (и у некоторых других растений) венчики краевых цветков гораздо более развиты, чем у центральных, и это, по-видимому часто стоит в связи с атрофией органов размножения. Еще более любопытен тот факт, которого мы касались раньше, что краевые семянки или семена иногда сильно отличаются от внутренних по форме, цвету и другим признакам. У Garthamus и некоторых других сложноцветных одни центральные семянки имеют хохолки, а у Hyoseris одна и та же головка приносит семянки трех различных форм. У некоторых Umbelliferae наружные семена, по Таушу, прямобелковые, а центральные – вогнутобелковые, а между тем Декандоль рассматривал этот признак у других видов как имеющий величайшую важность в систематике. Проф. Браун упоминает об одном роде Fumariaceae, в котором цветки в нижней части кисти приносят овальные, ребристые, односемянные орешки, а в верхней части – копьевидные, двустворчатые и двусемянные стручочки. Во всех этих случаях, если не считать хорошо развитых краевых цветков, которые приносят пользу тем, что привлекают внимание насекомых, естественный отбор не мог, насколько я понимаю, играть никакой роли или играть только второстепенную роль. Все эти видоизменения являются результатом относительного положения и взаимодействия частей, и едва ли можно сомневаться в том, что если бы все цветки и листья на данном растении находились под действием одних и тех же внешних и внутренних условий, как это бывает с цветками и листьями, занимающими известные положения, то все они видоизменились бы одинаковым образом.
В других многочисленных случаях мы замечаем, что видоизменения в строении, которым ботаники приписывают обыкновенно весьма важное значение, касаются только некоторых цветков на данном растении или встречаются на разных растениях, растущих рядом в одних и тех же условиях. Так как эти изменения, по-видимому, не приносят никакой особой пользы растениям, то естественный отбор не мог оказывать на них влияния. Причина их нам совершенно неизвестна; мы не можем даже приписать их, как в предыдущей группе примеров, влиянию какого-нибудь ближайшего фактора, вроде взаимного положения. Я приведу только несколько примеров. Встретить на одном и том же растении и четырехчленные, и пятичленные цветы – случай столь обыкновенный, что мне нет нужды указывать примеры; но так как численные вариации сравнительно редки, когда частей мало, то я могу упомянуть, что цветки Papaver bracteatum, как сообщает Декандоль, имеют либо два чашелистика и четыре лепестка (обычный тип маков), либо три чашелистика при шести лепестках. Способ, по которому складываются лепестки в цветочной почке, для большинства групп представляет весьма постоянный морфологический признак; но профессор Аса Грей сообщает, что у некоторых видов Mimulus почкосложение столь же часто бывает по типу Rhinanthideae, как и по типу Antirrhinideae, к каковой группе и принадлежит названный род. Ог. Сент-Илер приводит следующие примеры: род Zanthoxylon принадлежит к той группе в семействе Rutaceae, которая отличается нераздельной завязью, но у некоторых видов на том же растении или даже в той же метелке можно найти цветки как с одиночной, так и с двураздельной завязью. У Helianthemum коробочка описывалась и как одногнездная, и как трехгнездная, а у Н. mutabile «Une lame, plus ou moins large, s’etend entre le pericarpe et la placenta» («Перегородка, более или менее широкая, расположена между перикарпом и плацентой»). В цветках Saponaria officinalis д-р Мастерс наблюдал примеры как краевого, так и центрального семяносца. Наконец, Сент-Илер нашел близ южного предела распространения Gomphia oleaeformis две формы, которые он счел сначала за несомненные два вида, но затем увидел, что они росли на одном корне, и он прибавляет: «Voila donc dans un meme individu des loges et un style qui se rattachent tantot a un axe vertical et tantot a un gynobase» («Следовательно, у одной и той же особи семяпочки и столбики расположены то на вертикальной оси, то на гинобазе»).
Таким образом, мы видим, что у растений многие морфологические изменения могут быть отнесены на счет законов роста и взаимодействия частей, независимо от естественного отбора. Но можно ли сказать, становясь на точку зрения учения Негели о прирожденной наклонности к усовершенствованию или к прогрессивному развитию и имея дело с этими резко выраженными вариациями, что растения находятся в момент поступательного движения на высшую ступень развития? Напротив, уже из того факта, что рассматриваемые нами части сильно различаются или варьируют на одном и том же растении, я должен заключить, что подобные видоизменения, как бы они ни были важны для наших классификаций, имеют весьма небольшое значение для самих растений. Едва ли можно сказать, что, приобретая какую-нибудь бесполезную часть, организм поднимается по лестнице природы, и действительно, если мы и можем призвать на помощь какой-нибудь новый принцип для объяснения вышеописанного примера недоразвитых закрытых цветов, то это будет скорее принцип регрессивного, а не прогрессивного движения; то же должно сказать и о многих паразитических и деградированных животных. Мы не знаем причин, вызывающих вышеописанные специфические видоизменения, но можем сделать выводы, что если бы неизвестная причина действовала почти однородным образом в течение долгого времени, то и результат был бы почти одинаков, а в этом случае все особи данного вида видоизменились бы совершенно одинаково.
«Для каждого легкого индивидуального различия должна существовать какая-нибудь вызвавшая его причина; и если неизвестная причина будет действовать упорно, то почти несомненно, что все особи данного вида изменятся сходным образом»
Ввиду того что вышеуказанные признаки несущественны для благополучия вида, всякие легкие вариации, обнаруживающиеся у них, не будут накопляться и увеличиваться под влиянием естественного отбора. Когда известные особенности строения, развившиеся путем продолжительного отбора, перестают приносить пользу виду, то они обыкновенно становятся изменчивыми, как это мы видим на примере рудиментарных органов; это объясняется тем, что они уже не регулируются той же самой силой отбора. Но когда под влиянием природы организма и окружающих условий возникали такие видоизменения, которые несущественны для благополучия вида, они могли передаваться, что, очевидно, нередко и случалось, почти в том же состоянии, многочисленным, иначе измененным потомкам. Для большинства млекопитающих, птиц или пресмыкающихся не могло быть особенно существенно, покрыты ли они волосами, перьями или чешуей, и, однако, волосы были переданы по наследству почти всем млекопитающим, перья – всем птицам и чешуя – всем настоящим пресмыкающимся. Когда особенности строения, каковы бы они ни были, общи многим родственным формам, мы признаем за ними высокое систематическое значение и вследствие этого часто предполагаем, что они имеют и крайне важное жизненное значение для вида. Поэтому я склонен думать, что морфологические различия, которым мы придаем значение, каковы, например, листорасположение, число частей в цветке или завязи, положение семяпочек и пр., во многих случаях сначала появились в качестве неустойчивых вариаций, которые раньше или позже сделались постоянными вследствие природы организма и окружающих условий, равно как и вследствие взаимного скрещивания отдельных особей, но не вследствие естественного отбора; в самом деле, так как эти морфологические признаки не оказывают влияния на благополучие вида, то всякие легкие уклонения в них не могли определяться или накопляться при помощи этого последнего фактора. Таким образом, мы приходим к странному выводу, что признаки, имеющие несущественное жизненное значение для видов, в то же время имеют весьма большое значение для систематика; но, как мы увидим далее, когда будем рассматривать генетический принцип классификации, это не так парадоксально, как может показаться с первого взгляда.
Хотя у нас нет никаких надежных доказательств существования в органическом мире врожденной наклонности к прогрессивному развитию, однако последнее, как я пытался показать в четвертой главе, является необходимым следствием непрерывного действия естественного отбора. В самом деле, лучшим определением высоты организации, какое только было дано, служит степень специализации или дифференцировки частей, а естественный отбор и приводит к этой именно цели в силу того, что при этом отдельные части получают возможность с большим успехом выполнять свои функции.
Известный зоолог м-р Ст. Джордж Майварт сделал недавно сводку всех возражений, когда- либо сделанных мною и другими против теории естественного отбора в той форме, в какой она была высказана м-ром Уоллесом и мною, и с замечательным искусством и убедительностью подкрепил свое изложение примерами. Расположенные таким образом, они производят сильное впечатление, а так как в план м-ра Майварта совсем не входит приводить различные факты и соображения, противные его заключениям, то читателю, который захотел бы взглянуть на этот вопрос с обеих сторон, потребовалось бы напрячь все силы мысли и памяти. Обсуждая отдельные случаи, м-р Майварт не останавливается на результатах постепенно возрастающего употребления и неупотребления органов, что я всегда считал в высшей степени важным обстоятельством и что было разобрано мною в сочинении «Изменчивость при одомашнении» («Variation under Domestication») полнее, чем, насколько мне известно, это было сделано кем-нибудь другим. Равным образом он часто полагает, что я не придаю значения изменчивости независимо от естественного отбора, тогда как в сейчас названном сочинении я собрал в этом направлении большее