Он говорил так серьезно и так убедительно, что женщина тотчас успокоилась.
— И я ей говорю то же самое! — уныло пробормотал Пиронков. — Но разве женщину убедишь словами?
— А теперь я вас хочу о чем-то спросить! — сказал инспектор. — Был ли кто-нибудь из вас дома сегодня после полудня?
— Мы выходили, — ответил столяр.
— Когда? В котором часу?
— Вышли около четырех, а возвратились только что…
— Так!.. Никто не говорил вам, что вас спрашивал какой-то мальчик?
— Нет, нам никто ничего не говорил…
«Это более или менее приемлемо для моей гипотезы, — подумал инспектор. — Возможно, что мальчик действительно приходил к ним и никого не застал дома…»
Он поднялся.
— Простите, но мне надо идти! — сказал он. — И не беспокойтесь — денька через два я приведу вам вашего сына!
На всякий случай инспектор заглянул к соседу — возчику и к жильцам дома, выходившего фасадом на улицу, и спросил у них, не видели ли они мальчика в синих брюках и белой рубашке, который бы спрашивал Пиронковых. Оказалось, что мальчика никто не видел. Теперь оставалось справиться, не слышал ли кто в доме Филиппа какого-нибудь подозрительного шума или крика мальчика. Но и там был получен отрицательный ответ. О чем это говорило? Случайно ли люди не слышали или мальчик вовсе не кричал? А может быть, преступник заткнул ему рот или ударил его так, что он потерял сознание?
«Все узнаем, все! — думал, теперь уже уверенный в успехе, инспектор. — Скоро все выяснится!»
— А теперь домой! — обратился он к мальчикам. — Завтра вы возобновите свое дежурство. На этот раз у вас не будет специальной задачи. Внимательно следите за всей улицей, отмечайте все, что вам покажется подозрительным. Если опять появится машина, то непременно запишите ее номер. Если увидите человека в пиджаке кирпичного цвета или мальчика, то выследите их. Ясно?
— Ясно, товарищ инспектор! — бодро ответил Зарко.
— Ну, до завтра!
Однако инспектор не пошел домой — ему предстояло сделать еще одно дело. Он отправился в КАТ. Дежурный милиционер провел его прямо к начальнику — тучному усатому подполковнику с веселыми глазами.
— Не идет у нас что-то, Табаков! — сказал с досадой подполковник. — Угощайся! — подвинул он коробку конфет. — Вместо папирос — я решил бросить курить!
— Теперь пойдет как по маслу! — уверенно заявил Табаков. — Я уже могу тебе точно сказать, какого цвета был «Москвич». Голубовато-синего.
— О, это другое дело! — оживился подполковник и вышел из-за стола. — Мы располагаем данными о цвете всех зарегистрированных машин.
— Знаю.
— «Москвич» одноцветный?
— Одноцветный.
— Значит, он старой модели — 402… Таких ввезено в Болгарию сравнительно немного… А раз мы знаем и цвет, то отыщем его без всякого труда.
— Завтра утром к тебе придет один молодой инженер-химик. Он укажет точный цвет машины, его оттенок.
— Тем лучше.
— Я бы хотел, чтобы вы управились к полудню.
— Не слишком ли ты спешишь? Откуда мне взять столько свободных людей?
— Очень прошу — во что бы то ни стало до полудня! — сказал инспектор. — Не невесть какое дело! Мне нужны номера машин, адреса владельцев, их имена. Только и всего. Разумеется, не должны остаться без внимания и машины, сходные по цвету, но различных оттенков.
— Хорошо, сделаем! — улыбнулся подполковник и протянул ему пухлую белую руку. — Ясно — из-за вас мы должны забросить свои дела!
— Все мы под одной крышей! — отозвался инспектор.
Выйдя из КАТа, он, несмотря на усталость и довольно поздний час, отправился в Дирекцию милиции. Нужно было хорошенько подготовиться для того, чтобы выжать из завтрашнего дня как можно больше. Когда часам к десяти инспектор вышел из Дирекции, все было в полном порядке. Назавтра целый отряд — человек сто штатных и добровольных сотрудников — должен был двинуться в решительное наступление, чтобы нанести последний, сокрушительный удар. Довольный подготовкой, инспектор отправился домой, по своему обыкновению пешком, — чтобы освежиться и успокоить нервы. И без того, в пору горячей работы он уделяет жене не больше двух-трех часов в сутки! Нехорошо, если он и в эти часы будет усталым, рассеянным, задумчивым, погруженным, как обычно, в свои размышления и предположения. Когда, как не в эти несколько часов, он должен быть внимательным мужем и хорошим товарищем! Его долг — заниматься не только чужими, но и своими семейными делами, его долг — интересоваться мыслями и чувствами не только чужих людей, но и тех, с которыми он связан на всю жизнь и которых любит больше всего на свете!
Он знал, что дома его ждет жена. Она всегда ждала, когда бы он ни возвращался. Ждала терпеливо, обычно с книгой в руках. Табаков не мог относиться к этому спокойно и всячески старался отучить ее от этого, но все его усилия были напрасными.
— Как ты не понимаешь, до чего это меня тревожит — говорил он ей не раз. — Когда я задерживаюсь и знаю, что ты меня ждешь, то начинаю нервничать, становлюсь рассеянным… А это отражается на моей работе.
— Не могу! — беспомощно отвечала жена. — Хочу и не могу!
— Но ты должна привыкнуть. Это не на год и не на два… На всю жизнь. Надо привыкать.
— Не могу! — отвечала она. — Ты сам должен привыкнуть. Тогда ты будешь спокоен и это не будет мешать твоей работе.
И вышло так, что не она привыкла, а он сам свыкся с тем, чтобы его ждали каждый вечер и при этом дрожали за его жизнь. Ведь он имел дело не со стариками-пенсионерами или благовоспитанными девицами. Он боролся с преступниками. Работа была тяжелой, напряженной и нередко очень опасной. Иногда он даже радовался, что дома его ждет жена. Это говорило о том, что сердце ее не увяло и она любит его по-прежнему пламенно и нежно.
— Что новенького? — спросил он, закрывая за собой дверь.
— Димчо что-то нездоров, — ответила жена.
Табаков тотчас пошел взглянуть на него. Мальчик спал, но щеки его были розовы. Он потрогал лоб — не особенно горячий.
— Температуру мерила?
— Нет, Димчо разбил градусник.
— Завтра купишь новый. Если будет температура, то сейчас же вызовешь врача.
Когда жена принесла ему ужин, он протянул ей найденную на месте происшествия перламутровую пуговицу.
— Что скажешь? — спросил он с любопытством.
Жена взяла пуговицу.
— Очень хорошая!
Инспектор засмеялся.
— А ты не можешь купить таких?
— Завтра бы еще купила! Все твои рубашки были бы с такими пуговицами!
— А что, разве их не продают в галантерейных магазинах!
— О, таких нет! Это наверняка заграничные!
— Интересно! — проговорил он. — Дай-ка ее сюда.
Инспектор осторожно вложил пуговку в один из кармашков своего бумажника.
— К сожалению, мне не придется носить рубашек с такими пуговицами! — усмехнулся он. — Это не образчик, а вещественное доказательство!
К концу ужина Табаков неожиданно сказал:
— Знаешь, начни-ка завтра укладывать чемоданы… Через несколько дней едем.
Жена бросила на него недоверчивый взгляд.
— Не верю.
— Должна верить!
— Просто не смею, — сказала она. — Так хорошо нам будет.
— Конечно, ведь сейчас на море лучше всего… Да и лежать на песке, когда у тебя чиста совесть, куда приятнее.
Теперь уж жена поверила. Она весело рассмеялась и поцеловала его в щеку.
На следующий день отряд сотрудников КАТа приступил к делу. Табаков не ушел с ним, а остался за своим письменным столом, чтобы осуществлять отсюда общее руководство. Сведения должны были поступать непрерывно, — и ему следовало знакомиться с ними, оценивать их, отдавать распоряжения, и только когда будет открыта машина, с помощью которой совершено преступление, уйти отсюда, чтобы нанести последний решающий удар.
Первые сведения были очень обнадеживающими. «Москвичей» голубого цвета было зарегистрировано не так уж много — всего девятнадцать. Только два из них находились в разъезде: один принадлежал известному оперному певцу, другой — сотруднику столичной газеты «Отечественный фронт». О них можно было справиться у местных органов КАТа. Оставалось проверить остальные семнадцать, находившиеся в городе. Табаков распределил людей по группам и отдал распоряжение немедленно приступить к выполнению задания. Вид преступника, его возраст, броский кирпичный цвет его пиджака, игрушка за передним стеклом «Москвича», пишущая машинка — этих данных было вполне достаточно для поимки таинственного похитителя детей. Табаков теперь уже не сомневался в успехе.
Сразу же после полудня начали поступать первые сведения. Инспектор внимательно изучал их, задавал сотрудникам вопросы.
— Вы уверены, что владелец никому не давал своей машины?
— Уверен, товарищ инспектор. В это время его машина находилась в Охотничьем парке. У нас верные доказательства.
— Хорошо, продолжайте!
Из всех девятнадцати машин только у двух висели впереди украшения, но владельцам обоих этих «Москвичей» удалось убедительно доказать свое «алиби». Табаков, хотя и заставил сотрудников произвести в отношении их дополнительную проверку, в глубине души чувствовал, что это не даст желанного результата. Только четыре владельца голубых «Москвичей» имели свои пишущие машинки, но ни одна из них не была марки «Гермес бэби». Ни у кого из девятнадцати человек не было «Гермес бэби» и на работе. Только у одного из этих девятнадцати имелся пиджак кирпичного цвета, но он оказался совсем молодым человеком, высоким блондином с добродушным лицом, по профессии адвокатом, писавшим интересные статьи по гражданскому праву. Только пятеро из владельцев были старше сорока лет, только трое из них были с проседью, только один был высок и худ. По распоряжению инспектора им занялись две группы работников, которые должны были произвести тщательное расследование. Но и здесь они натолкнулись на безусловное «алиби»: в течение всего дня его машина стояла во дворе одного дома отдыха в пригороде Банки — налицо были неопровержимые доказательства.