Яков не торопился. Он сидел на пеньке и курил, вслушивался в чириканье мелкой тундровой птицы, что-то медленно и хитро обдумывал.
— Некогда мне с тобой! — сказал Сидорин. — У меня с женой происшествие, не приведи бог, не до тебя!
Яков стащил с нарт последний мешок и вывалил его в ноги Сидорину. Великолепный мех сверкал на солнце. Это была самая редкостная добыча охотника — голубой песец в лучшем возрасте. Из избы вышла Марфа и восхищенно гладила темные блестящие шкурки.
— За третий квартал работаю, — радостно сообщил Яков. — Весь план перевыполнили. Давай, Семен, настоящая цена.
Погрузив покупки, Яков собрался уезжать, но Сидорин задержал его.
— Дело есть, — сказал он смущенно. — У меня жена забеременела. И знаешь, чудь у ней в голове — огурца надо. Там у вас, я слышал, огороды заводят. Сделай одолжение, достань огурчика.
Но Яков смутно представлял, что такое огурец. Выяснилось, что у него ничего нет, кроме капусты, да и та ранее сентября не поспеет.
— Хочешь, я тебе морошки доставлю? — предложил Яков. — Или голубики, или черники с брусникой?
— Огурца надо! — с досадой сказал Сидорин. — Ну хорошо, нет так нет.
Два дня прошли без происшествий, а на третий под вечер в воздухе показался самолет Свиридова и сел на озере, подняв фонтан брызг. Свиридов перебросил на берег веревку и, привязав самолет, как лошадь, к старой коряге, отправился на факторию. Это был человек двух метров росту, со свинцовыми кулаками и характером взбешенного медведя. После окончания войны он направился на Север сам, так как не любил строгие порядки на крупных воздушных трассах.
— Есть товар? — спросил он.
— И немало — песцы, каких ты еще не видел.
Марфа вынесла мешки с пушниной и накладные. Свиридов проверил наличие мехов и долго восхищался голубыми песцами, разбрасывая в воздухе темные шкурки.
— Что у тебя Марфа кислая? — спросил он, завязывая мешки.
— Происшествие у меня, ума не приложу, — пожаловался Сидорин. — Замучила меня старуха. Беременная она.
— Это случается, — одобрительно сказал Свиридов.
— И вот, знаешь, совсем доходит. Огурцов требует, а где здесь огурцы?
— Огурцов не достать, — подтвердил Свиридов и, подумав, добавил: — А ты ее на щавель переключи или на дикий лук, этого добра — кругом…
— Не переводится. Ни щавеля, ни луку. Васька огурцов требует.
— Какой Васька?
— Сынок, конечно.
— Может, девка будет?
— Будет тебе девка так капризничать! Сын, это определенно.
Свиридов не стал спорить. Он закинул мешки на плечи и собрался уходить.
— Достань огурчика, — тихо попросил Сидорин.
Свиридов рассердился. Он закричал, что у него самолет, а не карета скорой помощи. Если все его приятели начнут сооружать детей, то у государства не хватит бензина возить птичье молоко и прочее, что может потребоваться сумасшедшим женщинам. Сидорин с трудом сдержал радость: когда Свиридов отказывал, он не ругался, а говорил коротко: «Нет», и на этом дело кончалось.
— Так достанешь? — с надеждой в голосе уточнил Сидорин.
— Тундра кругом, где тут огурцы! — хмуро возразил Свиридов и, уже уходя, добавил: — Что могу, однако, сделаю.
Солнце перешло через север и поднималось к востоку, когда Свиридов полетел обратно. Под плоскостями проплывала тундра — величественная и однообразная. Было уже пять часов, когда на горизонте появились дымы Дудинки и открылась исполинская панорама Енисея. Свиридов лихо шлепнулся у самого здания аэропорта.
— Тебе, Саша, надо бы в ложке воды садиться, эффект был бы тот же, — посоветовал дежурный, закрепляя самолет.
— А ты держи руки по швам, громила, когда со старшим разговариваешь, — строго заметил Свиридов. — И запомни на всю жизнь, а умирать будешь — передай внукам: такой вот посадкой я в сорок первом три раза от мессера уходил.
— А от выговора в приказе не уйдешь, — пробормотал дежурный, постаравшись, впрочем, чтоб Свиридов не слыхал этих слов.
Отделившись от диспетчера и заведующего складом, Свиридов вошел в столовую аэропорта. Несмотря на ранний час, столовая была полна пассажиров, летчиков и людей из технического персонала. Свиридова встретили смехом и шуточками.
— Летающий медведь! Иди сюда! — кричал Лахов. старый летчик, работавший на самой северной трассе страны вдоль берега Ледовитого океана.
Свиридов сел, взглянув в карточку, — в ней не было ничего, кроме солонины и консервов, — и подозвал официанта.
— Выкладывай, что есть неписаного мимо меню, — приказал он.
— Да ничего особенного, Александр Кондратьич, глазунью — яичек немного забросили самолетом… Капустка соленая с колбаской. Что еще?.. Ну, отбивную из свежей свинины…
— Не то. Мне, понимаешь, надо этого… огурца!
— Огурца? — переспросил официант, не поняв. — Какого же огурца? Это который в огороде?
— Нет, который на щите с приборами, — рассердился Свиридов. — Обыкновенного огурца, ясно?
— Ты случайно не хлебнул ли смеси спирта с бензином? — сочувственно спросил Лахов. — От такого коктейля только огурцы спасают.
— Это не мне, — объяснил Свиридов, отослав официанта за отбивной. — Женщине одной.
— Понимаю. Интересное положение. Ну, и ничего? Все на месте, что требуется?
— Дурак ты! Это жена приятеля. А положение такое интересное, что дальше некуда. Отсюда часа полтора на моей лошадке, кругом тундра, а ей огурец вздурился. Не ест, не пьет, спит плохо, в общем — доходит.
— Моя жена, как первого ребенка сочиняли, такие штуки выкидывала, что думать будешь — не придумаешь. Это они умеют. Но только, Саша, какое тебе тут горе? Не твоя же жена.
— Ну, и что же? Сам я в этой проклятой Дудинке уже третий год свежего огурца не видел, а она местная — может, только раз в жизни его и пробовала — вроде лакомства. Удивляюсь тебе — простых вещей не понимаешь!
Лахов так стукнул кулаком по столу, что стаканы на буфете зазвенели.
— Василий! — крикнул он официанту. — Спикируй, милок, на нижний этаж и вызови летчика Норина, скажи — немедленно! Думаю, Норин поможет нам в огуречном деле, — сказал Лахов Свиридову.
Норин был паренек лет двадцати двух, одетый с иголочки, как одеваются только молодые летчики. Он сел на край стула, чтобы не помять брюк. Лахов сразу приступил к делу.
— Ты в Красноярск летишь? — спросил он.
— В Красноярск.
— Обратно будешь?
— Из Красноярска полечу; в Ташкент за фруктами потом — сюда.
— Чудно. У нас к тебе дело — важное дело. Привези из Ташкента килограммов пять зеленых огурцов.
Норин даже не скрывал своего недовольства.
— Я в Ташкенте буду несколько часов, не знаю, удастся ли выспаться.
— А ты сам не покупай, — пошли кого-нибудь. Слушай, я тебе все объясню. В тундре, час ходу на твоей лягушке, женщина в положении и чудит, не ест, не пьет, требует огурца. Вот Свиридов оттуда, сам видел все это происшествие. Если такой женщине не помочь, значит, ничего ты, брат в женском вопросе не разбираешься.:
— Твердо не обещаю, а что смогу — сделаю, — сказал Норин.
— Знаешь, есть у меня еще один план, — сказал Лахов с увлечением после ухода Норина. — Наш завхоз Артемьич звал меня на обед. Ты Артемьича знаешь, не может быть, чтоб у него огурцы не водились. Это такая пролаза, что у абиссинского императора отоварится, если его пустить. Пойдем к нему чай пить.
— Да он тебя звал на обед.
— Ну, и что же? Солнце тут у вас месяц уже не слезает с горизонта. При таком свете дело темное, где обед, где завтрак.
Завхоза Артемьича пришлось поднимать с постели. Он долго зевал и расправлял плечи и, даже сидя за чаем, удивлялся раннему приходу.
— Тебе ведь после обеда лететь, — говорил он Лахову. — Я думал ты, как человек, отдыхаешь, а ты ни свет ни заря в гости ходишь.
Узнав суть, Артемьич даже руками замахал:
— Какие могут быть огурцы на 70-й параллели! Бросьте дурить, ребята!
Но Лахов не хотел сдаваться.
— Артемьич, вся надежда на тебя. Если не достанешь, значит, нет хорошего снабженца на свете.
Артемьич вслух размышлял, прихлебывая чай и двигая желваками.
— В колхозе «Красная звезда» агроном парень мозговитый и председатель Семен Малко все ходы знает, у них парничок на пять рам заложен. Видимо, и огурцов у них найдется. Да туда ходу 80 километров вверх по Енисею, а снегу уже почти нет в тундре.
— Ну как нет, хватит.
— Тебе хватит, а собакам мало и оленям в обрез. Вездеход, конечно, прошел бы, да зачем его гонять в колхоз? Разве молока мороженого килограммов двести прикупить?
— Молочка, молочка! — радостно закричал Лахов. — Люблю молочко!
Артемьич сурово на него посмотрел.
— Тебя, Лахов, от молока вырвет. Ты, кроме водки, ничего из жидкого…
— Да вот пью же чай. Конечно, чай не водка, много не выпьешь, а пью.
— Из дипломатии пьешь. В общем, ребята, определенно не обещаю, а что смогу — сделаю, — решил Артемьич.
Лахов остался недоволен решением Артемьича.
— Артемьич когда по-настоящему берется, по-настоящему и обещает, — сказал он Свиридову. — Крутит старик.
— Как же быть? Никакой надежды?
— На Артемьича надейся, а сам не плошай. Я бы, — конечно, оборудовал тебе огурцы, да мне после обеда нужно будет лететь в Тикси, там огурцов тоже не достать Рекомендую слетать в Ленинск, в совхозе у Николая Николаевича чего-нибудь подберешь. У него чудеса техники — в декабре свежей репой угощает, мадеру из ягеля гонит, ртутными лампами кур облучает. Честное слово — природу на дыбы ставит!
Простившись с Лаховым, Свиридов завернул в дежурку. Начальник аэропорта с диспетчером сидели над графиком движения самолетов и делали в нем отметки цветными карандашами. Оба были мужчины рослые и упитанные.
— Здорово, быки! — приветствовал их Свиридов.
— Здорово, медведь! Рассказывай: зачем пожаловал?
— В Ленинск грузы есть?
— Грузов хватает.
— Выписывайте направление — полечу.
— Придется отставить. В Ленинске оттепель, дорожка на аэродроме раскисла, а Валек еще не вскрылся.