ретника. Осмелевшие белки брали пищу из его рук. Матвей привык к одиночеству и перестал вздрагивать от треска сучьев. По вечерам он проверял себя на вшивость и смотрел в окошко, как в телевизор. Каретник обрел покой, и если бы не проклятый гнус, он был бы всем доволен…
Почти два месяца никто не нарушал его уединения. Но однажды рядом с избушкой опустился вертолет. Из него вылез хмурый человек в синем засаленном халате. Он сложил в ящик выловленную отшельником рыбу, оставил хлеб, соль, спички, молча выписал квитанцию и улетел. Все это произошло так неожиданно и действовал пришелец столь уверенно, что опешивший Каретник даже не пытался ему помешать.
Через неделю на реке заплясали резиновые плоты, и на берег высадились спортсмены-водники в оранжевых жилетах. Они только что прошли жуткий Шаман-каньон и хотели отметить это событие. Парни дали ужин в честь аборигена Каретника, где было выпито немало спирта. Матвей пить не хотел, но водники с обидой укоряли его: «Ты, может, последний, кто нас видит!», и отказать им он не смог…
Утром он проснулся с тяжелой головой. Гости уже уплыли, лишь пустые банки из-под тушенки напоминали об их визите. Вдруг Матвей услышал в лесу странные звуки. Обернувшись, он увидел милиционера верхом на белой лошади.
«Галлюцинация», — подумал Каретник. Но видение не только не исчезло, а даже подъехало ближе и козырнуло. Милиционер долго допытывался у Матвея, кто он такой и почему скрывается в тайге. Отшельник честно объяснил, что сбежал от цивилизации к матери-природе, но милиционер не поверил.
— Я отвечаю за порядок на территории, равной Голландии, — обиженно сказал он. — А ты мне тут заливаешь…
Тогда Каретник протянул ему квитанцию, полученную за рыбу.
— Другое дело, — просветлел участковый. — Так бы сразу и сказал, что из артельщиков!
Он степенно удалился на своей белоснежной кобыле, пожелав Матвею богатых уловов.
Некоторое время Каретник жил спокойно, но в конце июля до него добрался молодой якут, участвовавший в переписи населения. Он собрал нужные данные, рассказал, что творится в мире, и, передохнув, отправился дальше… Каретник начал нервничать. Он словно предчувствовал, что одиночеству приходит конец. По ночам ему снилось, будто колонна родственников и коллег мерной поступью приближается к его скиту…
Опасения Матвея сбылись. В середине августа на берег высадились изыскатели. Они разбили лагерь недалеко от избушки Каретника и занялись делом. От них он узнал, что в этих местах пройдет железная дорога, что через Пелядь будет переброшен мост, а на берегу вырастет поселок. По вечерам в лагере изыскателей было шумно, а широкоплечая девушка кричала Матвею: «Эй, Робинзон! Возьми меня Пятницей!»
Отшельник, собрав узелок, двинулся к Северу в ветхом челне. Достигнув Полярного круга, он совершенно одичал.
Среди пастухов-оленеводов пошел слух, что в тундре живет злой дух, притворяющийся человеком. Люди пограмотней заговорили про таинственное существо «йети». Нашлись энтузиасты, которые отправились по следам «снежного человека»… Матвея поймали, когда он подкрадывался к куропатке. «Йети» кусался, рычал, но вырваться из объятий энтузиастов не смог. Его усадили в вездеход и привезли в город для изучения. Увидев ванну, Каретник заплакал и попросил доставить его в Утиноозерск. На этом его робинзонада закончилась…
Жена приняла его без упреков. В Институте дело обстояло хуже.
— Я тебя предупреждал? — спросил Горячин, желая унизить блудного сына.
— Предупреждали…
— А ты ушел!
— Ушел, — согласился Каретник.
Лавр Григорьевич еще немного покуражился, но затем сменил гнев на милость. Тому была причина: понадобился толковый сотрудник. Как раз в это время, в связи с подготовкой к пуску новой линии, гиганту большой химии срочно потребовалась помощь науки. Лавр Григорьевич пообещал доказать, что Утиное озеро не только не пострадает от дополнительных стоков комбината, но даже — окрепнет. Разумеется, при условии щедрого финансирования исследований…
Был заключен хоздоговор, и новую тему «повесили» на Каретника. Через полгода он представил Лавру Григорьевичу первые результаты. Кривая загрязнения озера ползла вверх.
— Новый цех пускать нельзя, — тихо сказал Матвей, — система очистки не справится…
Такого непонимания поставленной задачи Горячин просто не ожидал. Он напомнил сотруднику о хоздоговоре с комбинатом на сто тысяч рублей и приказал «не валять дурака».
— Ищи ошибку! — приказал он.
— Ошибки нет, — твердил Каретник.
— А я говорю: есть! — рявкнул Лавр Григорьевич, швыряя график в корзину. — Даю тебе месяц на доработку!
Через месяц Матвей опять огорчил шефа, подтвердив правильность прежнего результата. Директор выгнал его из кабинета.
Работу доверили более гибкому товарищу.
Но Каретник не сдавался. Он направил свой отчет в разные ведомства, предупреждая о последствиях пуска нового цеха. А вскоре по Институту прошел слух, что Матвей проводит над собой необычный эксперимент: уже несколько месяцев использует для питья воду, сбрасываемую в озеро комбинатом. Разговоры эти вначале вызывали лишь улыбки и шутки. Когда же слух подтвердился, Лавр Григорьевич решил, что пора избавляться от беспокойного сотрудника. Вероятно, Каретник попал бы под сокращение штатов, если бы не появление в озере ящера. Ситуация изменилась круто и быстро.
— Мы не позволим комбинату губить древнее животное! — заявил Горячин и лично поблагодарил Матвея за полученные результаты. В план Института срочно ввели новую тему: «Охрана окружающей среды», а Каретника назначили ответственным исполнителем.
Работал Матвей добросовестно. Шеф был им доволен. Друзья Каретника постепенно отошли от него: он вызывал у них непонятное беспокойство. Да и сам Матвей не стремился к общению.
Со временем разговоры об этом странном человеке затихли. Разве что на дружеских пирушках, в отсутствие Каретника, сослуживцы вдруг с сожалением начинали вспоминать прежнего Матвея, острослова и заводилу, и пытались угадать, что с ним стряслось…
Здесь мы вынуждены прервать рассказ о соседях Алексея, поскольку корабельные динамики пригласили участников семинара на первое пленарное заседание.
Точки зрения
Открыл семинар Лавр Григорьевич. От имени оргкомитета он приветствовал собравшихся и выразил надежду, что деловое обсуждение приблизит разгадку Утиного озера, где впервые в мировой практике… Далее он привычно выдал набор звонких фраз, с которыми мы уже знакомили читателя раньше.
Затем начались выступления участников. Многие товарищи выходили на трибуну не потому, что им было что сказать, а для того, чтобы оказаться в центре внимания хотя бы на несколько минут. Дело в том, что если напоминать о себе почаще на различных научных мероприятиях, то со временем можно приобрести некоторую известность и войти в «обойму»: сначала запомнят лицо, постепенно привыкнут к фамилии, а уж после, глядишь, начнут уважать…
Заметим также, что от выступающего, особенно в прениях, требуются немалые навыки и гибкость. Если, к примеру, уважаемый мэтр заявил, что дважды два будет пять, то лишь неопытный новичок бросится атаковать его, желая осадить мэтра на глазах у публики. Во-первых, это просто неприлично. А во-вторых, никто не позволит нахалу гвоздить авторитетного специалиста, и кроме как неприятностей атака ничего не принесет. Человек более искушенный и мудрый горячиться не станет, а подберет гладкие, обтекаемые формулировки, которые никого не обидят. Он, допустим, может сказать, что результат «дважды два равно пяти» представляется ему хотя и весьма спорным, но чрезвычайно интересным и заслуживает дальнейших экспериментальных и теоретических проверок.
Другое дело, если выступает безвестный сотрудник, за которым не маячит мощное прикрытие. С таким можно не церемониться. Пусть он стоит у доски, слегка гордясь полученными результатами, играючи отбивается от вопросов. Есть множество способов посадить его в лужу. Поднявшись со своего места, вы с недоумением восклицаете: «Но позвольте! Если память мне не изменяет, лет семь назад все это уже было сделано шведом Лундквистом и опубликовано в трудах Стокгольмского университета…»
Ваше сообщение грянет как гром среди ясного неба, и бедный докладчик будет повержен. Он начнет оправдываться, что ничего не слышал о работах шведа — тем хуже для него! В крайнем случае, ему просто посочувствуют. Потом, разумеется, он потратит полгода на поиски статьи Лундквиста, попутно изучая шведский язык. В конце концов, не обнаружив даже такой фамилии, он пришлет вам гневное письмо. Ну что ему ответить? Можно сослаться на важную оговорку «Если память мне не изменяет». Да, память, к сожалению, подвела…
Впрочем, мы увлеклись. Пора вернуться на «Интеграл». Обсуждение проходило весьма живо. Выступавшие один за другим поднимались на трибуну, чтобы изложить свое мнение. За спиной у них висела огромная, чуть ли не в два метра высотой, фотография ящера, полученная благодаря мастеру Жгульеву. Красавица Альбина была заклеена широкой темной лентой, но правая нога ее все же была видна, вызывая у собравшихся шаловливые мысли.
Бандуилову пришлось нелегко: суть некоторых докладов он просто не понял. Во-первых, ему не хватало специальных знаний. А во-вторых, и это главное, — каждая серьезная наука стремится отгородиться от непосвященных мощной стеной терминов. Чужак, пытающийся проникнуть в нее без должной подготовки, быстро почувствует себя ребенком в дремучем лесу. То захохочет на ветке нечто «прекогнитивное», то зашипит под ногой холодное и скользкое «дезоксирибонуклеиновое», а то вдруг свалится на голову мохнатое и шевелящееся «бихевиористическое». И помчится прочь жалкий дилетант, сохранив на всю жизнь трепетное почтение к Науке.
Да и как иначе! Смешно даже представить, что каждый любопытствующий смог бы взять в руки современную научную статью и понять, что в ней доказывается. И как ни хотелось бы нам, чтобы ученые излагали свои мысли простыми словами, ждать этого бесполезно. Собственно говоря, трудность работы Алексея заключалась именно в том, чтобы перевести речи ученых на всем доступный язык. Насколько удалось ему понять, доклады делились на три группы.