старательно трудился, пытаясь до неузнаваемости изуродовать этот многострадальный хронометр.
И хоть петли держались на честном слове, я все же попробовал открыть крышки; мне это удалось. На обратной стороне было что-то выгравировано - тончайшая вязь какого-то особенно вычурного готического шрифта казалась почти неразличимой, к тому же дело осложняло множество свежих, очевидно нанесенных намеренно, царапин. Взяв увеличительное стекло, я принялся медленно, буква за буквой, расшифровывать затертую, практически утраченную надпись:
К...Р-Л Ц-О-Т-М-А-Н-Н.
Карл Цотман! Цотманн?.. Где я мог слышать это имя? Цотманн? Однако, как ни напрягал я память, вспомнить не мог. Цотманн ?.. Цотманн?..
Вассертрум сделал резкое движение, пытаясь выхватить у меня лупу.
- С мехаизмом погядок, сам смоел. А вот с кышечками дело дгянь.
- Да тут работы всего ничего - стукнуть пару раз молоточком да петли подпаять. Любой ювелир сделает это не хуже меня, господин Вассертрум.
- Уже я имею интеес, чтоб то был самый цимес, чтоб усе солидно и... и... ну как это у вас гооится?.. таки вот: художесено! -прервал он меня и тут же, видно испугавшись собственной смелости, поспешно добавил заискивающим тоном: - Чтоб было с чего удивиться. Одним словом: сделайте мине кгасиво...
- Хорошо, будет вам «художесено», если для вас это так важно...
- Таки да, важно! Очень, очень важно! - с жаром принялся заверять старый лицемер, млея от подобострастия. - Уже я таких мислей, чтоб самому их носить, сясики эти. Туда-сюда ходить буду и, чтоб знали вас за мастега, везде гооить стану: таки вот, смоите глазами, как аботать умеет господин фон Пегнат.
Я с омерзением отодвинулся от впавшего в раж старьевщика, который буквально фонтанировал слюной вперемешку с гнусными лакейскими комплиментами.
- Зайдите через час, думаю, все будет готово.
- Зачем такие слова? - судорожно извился Вассертрум и снова залебезил: - Оно вам надо, чтоб из спокойного дела вишло неспокойное? Мине нет, не надо. Бгосьте этих глюпостей - тги дня, четые дня... Гои она огнем, эта спешка... Чеез неделю - самое вгемя... Зачем мине думать усю жизнь таких мислей, что я уже имел глюпость устгаивать гагмидр[74] из-за какого-то магцифаля[75] и делать сложность такой почтенной пегсоне, как ви, господин фон Пегнат?
Что же замыслил этот проклятый старьевщик, если он так из кожи вон лезет? Я зашел в спальню, собираясь запереть часы в кассету... Бережно открыл заветный саркофаг... Фотография Ангелины лежала сверху... Поспешно захлопнув металлическую крышку - еще, чего доброго, старик заглянет через плечо, - я вернулся в гостиную, и мне сразу бросилось в глаза, что мой угодливо переминавшийся с ноги на ногу «клиент» изменился в лице.
Но, присмотревшись внимательнее, я счел свои подозрения необоснованными: нет, невозможно, он не мог ничего увидеть!
- Ну что ж, в таком случае до следующей недели, - сказал я и, чтобы поскорее спровадить порядком осточертевшего старьевщика, направился было к дверям.
Однако Вассертрум сразу как-то успокоился, перестал пресмыкаться и, судя по всему, не проявлял ни малейшего желания покидать мое жилище - пододвинул себе кресло и, не утруждая себя тем, чтобы спросить разрешение, удобно уселся, с нагловатой фривольностью откинувшись на спинку.
Манера его поведения изменилась кардинальным образом -теперь водянистые рыбьи глаза едва не выкатывались из орбит, с таким достойным лучшего применения усердием каналья таращился на верхнюю пуговицу моего жилета...
На сей раз его, похоже, нисколько не смущало затянувшееся молчание.
- Ш-шикса! - прошипел старьевщик злобно и вдруг, без всяких предисловий, рявкнул: - Навегняка уже шепнула вам за
то, чтоб ви кидали мансы[76], будто б не известны ни за что... Кга-сивый зехер[77], когда уже поднимется гвалт и все начнет выплывать наужу... Что-о? - и он со всего размаху стукнул кулаком но столу.
Было что-то жутковатое в этой его способности мгновенно перескакивать из одной тональности в другую: собеседник еще только пытался оправиться от тошнотворной патоки его елейно-льстивой галантерейности, а он уже грубо и брутально огрызался в лучших традициях еврейского отребья - неудивительно, что большинство людей, в первую очередь женщины, немедленно покорялись той темной и подлой силе, которая исходила от этого мерзкого, не брезгующего никакими средствами шантажиста, особенно если она была подкреплена хоть какими-нибудь компрометирующими документами.
Моей первой мыслью было встать, схватить зарвавшегося хама за шиворот и спустить с лестницы, однако вовремя одумался: с эмоциями будет разумнее повременить, надо по крайней мере выслушать его до конца.
- По всей видимости, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, господин Вассертрум, - с самым невинным и наивным выражением лица растерянно пробормотал я. - Шикса? Что означает это слово - шикса?[78]
- Мине оно надо - учить гоя священному языку Изгаиля? - нагло отрезал старьевщик. - И что ви скажете, когда дело дойдет до суда и вам уже велят поднять пгавую уку и пгисягнуть на Торе? Ви понимаете, что имеет вам сказать стаый Вассетгум? Таки слюшайте мине ушами и начинайте следить мою мисль... - Мерзавец уже почти кричал. - Ви что, дегжите мине за малохолыюго и станете гооить всяких слов за то, что эта чегдачная шикса, - ткнув большим пальцем через плечо, он указал на соседнюю студию, - пголезла к вам в чем мать одила... ну азве что платочком сгам пгикыла... и пгомеж вас ничто не имело быть?! Ай-ай-ай, как не сыдно!..
От ярости у меня потемнело в глазах - схватив подонка за лацканы, я тряхнул его так, что у него клацнули зубы.
- Одно только слово в том же тоне, и я вам все кости переломаю! Поняли мою «мисль», господин Вассертрум?
Посерев от страха, старьевщик сполз в кресло и залепетал:
- Что? Что ви уже хотите от стаого больного евгея? Я пгосто имел вам сказать...
Пытаясь успокоиться, я прошелся пару раз из угла в угол - даже не слушал, что он там, брызгая слюной, нес в свое оправдание.
Потом сел напротив, твердо вознамерившись, коль скоро дело касалось Ангелины, выяснить все до конца и, в случае если обострившийся конфликт не удастся уладить мирно, принудить противника к открытым военным действиям, в ходе которых ему волей-неволей придется произвести пару предварительных залпов, - вот тут-то и посмотрим, насколько мощной артиллерией он располагает...
Не обращая ни малейшего внимания на робкие и суетливые поползновения Вассертрума вставить хотя бы слово, я принялся методично обстреливать его позиции, заявив ему в лицо, что, к каким бы попыткам шантажа - я многозначительно подчеркнул это слово - он ни прибегал, все они совершенно точно будут обречены на провал, так как ни одно из своих обвинений ему не удастся подкрепить доказательствами, что же касается меня и моей присяги на Священном Писании, на которую мой оппонент так уповал, то здесь он может быть уверен на все сто процентов: от дачи свидетельских показаний - если до моего вызова в суд вообще дойдет дело! - я сумею уклониться. И даже если это, паче чаяния, по каким-то независящим от меня причинам не получится, пусть крепко зарубит себе на носу («вам, Вассертрум, это, похоже, не впервой - на верхней губе уже есть одна памятная засечка!»): Ангелина слишком дорога мне, чтобы в минуту опасности я ради ее спасения не пожертвовал всем - даже если ценою ее благополучия станет мое лжесвидетельство!
Перекошенное от бессильной злости лицо судорожно подергивалось в нервном тике, зловещая расщелина заячьей
губы становилась все шире и, словно в ответ на мои пожелания, пролегала уже до самого носа, старьевщик скрежетал зубами и, все время пытаясь меня перебить, шипел, как разъяренный индюк:
- Чтоб я имел интеес до этой шиксы - таки нет!.. Нет! - Он был вне себя, его трясло от ярости, что я упорно не поддавал ся на его провокационные маневры. - Слюшайте сюда, Пегнат! Ваша пгавда: таки да - мине есть сказать паау слов Савиоли. Стаый Вассетгум знает усе за этого гязного шабесгоя, и ни какой кишуфмахер[79] ему не поможет... Голый вассер[80], чтоб мине так жить! - и тут, впав в настоящее исступление, он принялся хрипло и бессвязно выкрикивать: - Мине нужен Савиоли... его пгоклятая кговь! Савиоли... этот подлый пес... этот... этот...
Вассертрум поперхнулся и, задыхаясь, стал хватать ртом воздух - похоже, я добился своего, доведя его до белого каления, однако старый еврей был не так прост: он уже взял себя в руки и вновь вытаращил мутные, водянистые бельма на верхнюю пуговицу моего жилета.
- Слюшайте меня ушами, Пегнат, и начинайте бгать мои слова в память, - теперь старьевщик явно старался подражать веской и степенной речи солидных негоциантов. - Таки вот, ви гооили много слов за эту шик... за эту жещину. Хоошо! Имеет она законного мужа или она не имеет законного мужа? Таки да, имеет, чтоб мине так жить! Тепегь скажите мине, Пегнат, имеет она шашни с этим... с этим молодым повесой или не имеет? Таки да, имеет! Спгашивается, мине оно надо, чтоб совать свой шнобель не в свое дело? Таки нет, оно мине не надо! - Собрав в щепотку короткие толстые пальцы, он мерно покачивал ими у самого моего носа. - Уже пусть она сама, шикса эта, азбиается в своих хахалях. Я знаю вас за умного пгиличного челаэка, Пег нат, и ви знаете мине за умного пгиличного челаэка, а два умных пгиличных челаэка всегда имеют свой интеес, чтоб не моочить дгуг дгугу голову... Что-о? Мине, бедному стаому евгею, есть с чего немножко подумать, ведь мине денежки свои надо вегнуть
взад... Деньги, денежки, деньжата... Ви взяли в ум мою мисль, Пегнат?!