- Фрейлейн, как зовут этого маркера? - с самым невинным видом повторил я свой вопрос, хотя очень хорошо видел, что ей бы хотелось услышать совсем другое: «Фрейлейн, а не уединится
ли нам в каком-нибудь укромном местечке, где вы могли бы наконец скинуть с себя этот тесный фрак?» - или что-нибудь еще в том же роде, но мне сейчас было не до того - из головы не шел странный «сон».
- Вот еще, очень мне надо знать, как зовут этого старого рас путника! - капризно надув губки, фыркнула оскорбленная в лучших чувствах девица. - Ферри его зовут, Ферри Атенштедт.
Ах, ну да, как же это я, конечно, Ферри Атенштедт! Гм, еще один старый знакомый...
- Не будете ли вы так любезны, фрейлейн, рассказать мне что-нибудь о жизни этого престарелого повесы? Похоже, в свое время он был малый не промах! - проворковал я таким омерзительно сладким тоном, что сразу почувствовал настоятельную потребность промочить горло добрым глотком коньяка. - Признаюсь, слышать ваш чарующий голос доставляет мне несказанное удовольствие...
«Ну и пошляк же ты, братец!» - с отвращением подумал я о себе и повторным глотком запил тошнотворный привкус, все еще остававшийся во рту.
Кельнерша кокетливо повела очами и, интимно склонившись к самому моему уху, так, что ее старательно подвитые локоны щекотали мне лицо, поведала конфиденциальным шепотом:
- Ваша правда, господин, Ферри в былые времена был тот еще ходок. Тертый калач - ни одной юбки мимо себя не пропу скал. Говорят, он из дворян, какого-то дюже древнего рода, а я так думаю, что это все пустая болтовня - подумаешь, физию каждый день бреет да деньгами сорит направо и налево... Толь ко это все в прошлом, пока он не встретил одну рыжую еврейку, которая с малолетства якшалась с кем ни попадя... - И вновь не унимавшийся в моей собеседнице бес дал о себе знать, и огрызок карандаша судорожно заметался по мраморной поверхности стола, выписывая корявый автограф своей страстной хозяйки, и вновь был посрамлен лукавый искуситель, а оставленные по его наущению письмена немедленно стерты безжалостной рукой добродетели. -Так вот эта «прости господи» оставила его в чем мать родила... Все, до последнего геллера, спустила, зараза...
И что только он в ней нашел? Верно говорят, седина в бороду, бес в ребро... Ну а потом сделала ему ручкой и упорхнула. Оно и понятно, чего с него уже было взять - гол как сокол... А эта потаскуха, бесстыжие ее глаза, время даром не теряла - мигом окрутила одну высокую персону... - И преисполненная верноподданнических чувств кельнерша благоговейно выдохнула мне в ухо какое-то имя, которого я все равно не разобрал. - Это ж надо, эдакий-то срам на благородное семейство! Понятное дело, высокой персоне пришлось отказаться от всех своих привилегий и под именем кавалера фон Деммериха вдали от двора быть на побегушках у своей ненасытной зазнобы. Так-то вот. И как он потом ни старался, чтоб замять скандал и возвернуть этой «прости господи» доброе имя, а только где уж ему - кого нечистый пометил своей проклятой печатью, того нипочем не наставишь на путь истинный. Я завсегда говорю...
- Фрицци! Счет! - окликнул кто-то словоохотливую кельнершу с помоста, и ту как ветром сдуло...
Поглядывая по сторонам, я опорожнил свой бокал, и вдруг мой слух царапнул какой-то странный и неприятный звук - он доносился из-за моей спины и был похож на тихий металлический стрекот, казалось, циркал сверчок.
Заинтригованный, я обернулся и не поверил своим глазам: в углу, повернувшись лицом к стене, сидел погруженный в себя ветхий, как Мафусаил, Нефтали Шафранек и, когтя в тощих, немощно дрожавших пальцах маленькую, величиной с папиросную коробку, музыкальную шкатулку, медленно крутил ее крошечную ручку, завороженно уставившись своими слепыми, молочно-голубыми бельмами в пустоту.
Я подошел к нему.
Прерывающимся от слабости шепотом он картаво бубнил себе под нос:
Фаау Пик,
фаау Хок...
каасные, сииние зёзды
пеемывали блиижним кости...
штиимп с понтом коосил под антаж...
- Вы не знаете, как его имя? - спросил я пробегающего мимо кельнера, кивнув на впавшего в детство патриарха.
- Нет, пан, никто не знает ни этого старика, ни его имени. Да он и сам, похоже, его давно забыл. На всем белом свете у него не осталось ни души - один как перст. А вот про то, что ему в этом году стукнуло сто десять лет, вам тут каждый скажет. Если бы не мы - ему каюк, ноги бы от голода протянул, а так он у нас каждую ночь худо-бедно дармовую кружку кофе получает.
Склонившись к старику, я крикнул ему в самое ухо:
- Шафранек!
Вздрогнув, как от разряда молнии, он залепетал нечто невразумительное и принялся тереть лоб, словно стараясь что-то вспомнить.
- Вы меня понимаете, господин Шафранек? Тот кивнул.
- А теперь, почтеннейший, слушайте меня внимательно! Я хочу кое о чем вас спросить, речь пойдет о событиях давно минувших дней. Если ваши ответы меня удовлетворят, получите гульден. Вот он, я кладу его на стол.
- Гульден, - тупо повторил старик и с идиотским видом стал накручивать свою монотонно стрекочущую шкатулку.
Перехватив его руку, я остановил этот отвратительный стрекот, заставляющий болезненно ныть мои нервы.
- Напрягите свою память, почтеннейший! Не случалось ли вам тридцать три года тому назад встречать человека по имени Пернат - он жил тогда в еврейском гетто и занимался резьбой по камню?
- Гадрболец! Брючный портной! - астматически сипит старик и расплывается в благодушной улыбке, видимо полагая, что ему рассказали какой-то забавный анекдот.
- Нет, не Гадрболец - Пернат!
- Перелес?! - заходится от восторга старый маразматик.
- Да нет же, не Перелес - Пернат... Пернат...
- Пашелес?! - И в полной уверенности, что понял наконец соль анекдота, Шафранек ощеривает беззубый рот и, давясь от смеха, брызжет старческой слюной.
Безнадежно махнув рукой, я вернулся к своему столику.
- Желали поговорить, сударь?
Подняв глаза, я увидел холодно кивающего мне Ферри Атенштедта.
- Да. Совершенно верно, господин маркер. При этом ничто не мешает нам сыграть партию.
- Изволите играть на деньги, сударь? Браво. Даю вам фору девяносто из ста.
- Отлично. На гульден. Разбивайте!..
Взяв кий, его светлость долго, нарочито старательно прицеливался, наконец ударил - кикс... Всем своим видом давая понять, как сильно он досадует на неудачное начало, маркер уступил мне место у бильярдного стола. Знакомый трюк: он даст мне выбить девяносто девять, а потом, когда от выигрыша меня будет отделять единственное очко, сделает партию «с одного кия», непрерывной серией мастерских ударов кладя в лузу шар за шаром.
Ну что ж, так даже интереснее! Не тратя понапрасну время на преамбулы, я сразу перешел к сути интересующего меня дела:
- Не приходилось ли вам, господин маркер, много лет тому назад, в годы, когда снесло несколько пролетов Карлова моста, знавать некоего Атанасиуса Перната, жившего в тог дашнем еврейском гетто?
Какой-то читавший газету за столиком у стены человек, своей грубой парусиновой курткой в красно-белую полоску и маленькими золотыми серьгами в ушах напоминавший старого морского волка, так и подскочил - не сводя с меня сильно косящих глаз, он в суеверном ужасе перекрестился.
- Пернат? Пернат? - повторял задумчиво маркер, очевидно что-то припоминая. - Пернат? Такой высокий, худой, явно не плебейского происхождения? Русые волосы, короткая эспаньолка с проседью?
- Да, да. Пожалуйста, продолжайте.
- Тогда ему было, наверное, около сорока? А выглядел он как... как... - Внезапно его светлость оторопело вперил в меня
пронизывающий взгляд своих ледяных глаз. - Уж не родственник ли вы ему, сударь?
Косоглазый вновь осенил себя крестным знамением.
- Я? Родственник? Что за странная идея? Разумеется, нет. Меня просто интересует этот человек, - невозмутимо ответил я, а у самого сердце почему-то оцепенело от страшного подозрения. - Вы что-нибудь еще о нем знаете?
Ферри Атенштедт вновь задумался.
- Если мне не изменяет память, в свое время его считали чуть ли не сумасшедшим. Впрочем, этот резчик по камню действительно производил весьма странное впечатление, иногда в самом деле казалось, что он не в своем уме. Однажды так даже заявил, что его зовут... постойте, постойте... ах да - Ляпондер! А спустя несколько дней он уже выдавал себя за некоего... Харузека...
- Как бы не так! - с жаром вмешался косоглазый. - Харузек - это не выдумка. Стюдент с таким именем взаправду жил когда-то в еврейском гетто. Мой папаша в свое время получил от него по завещанию тысячу гульденов.
- Кто этот человек? - тихо спросил я маркера.
- Перевозчик Чамрда[127]. Что же касается Перната, то, помнится, он впоследствии женился на очаровательной смуглолицей еврейке.
«Мириам!» - пронзило меня как удар молнии, и от необъяснимого волнения руки мои стали так сильно дрожать, что играть дальше я не мог при всем своем желании.
Перевозчик, кося на меня свои глядящие в разные стороны глаза, истово перекрестился.
- Да что это с вами сегодня, господин Чамрда? - удивленно спросил маркер.
- Вот что я вам скажу, господа хорошие, этот ваш Пернат - тень бесплотная, призрак, наваждение! Как говорится, тать не тать, да на ту же стать! - возбужденно выпалил косоглазый. - Меня хоть озолоти, а я все одно не поверю, что этот дьявольский
оборотень, чуть не каждый день меняющий свои личины, - живой, всамделишный, из плоти и крови человек.
Я тут же заказал этому Фоме неверному коньяк, нисколько не сомневаясь, что добрая толика живительного зелья поможет развязать ему язык.
- А ведь есть простаки, которые утверждают, что этот самый Пернат, будь он неладен, и по сей день жив, - умиротворенно изрек наконец перевозчик, вдоволь вкусив от заздравной чаши. - Ходят слухи, будто он по-прежнему вырезает из камня всякие чудные безделицы и живет припеваючи в своих хоромах на том берегу...