– Валяйте, расскажите, кто оклеветал мое честное имя!
Андрей подошел к столу и глотнул воды. Потом, удерживая на весу папку, он принялся расхаживать по комнате.
– Обойдемся без имен и перейдем сразу к сути. Итак, за четыре года работы на стройке вы украли из бюджета около трехсот тысяч рублей, присвоили себе казенный автомобиль, нет, два казенных автомобиля и неоднократно воровали продукты и вещи со складов.
Я положила в рот кусочек копченой осетрины. Смородин метнул в меня прожигающим взглядом.
– Не смейте так смотреть на нее! – рявкнул Андрей вне себя. – Она здесь ни при чем.
Прицел глаз соскользнул с меня и рассеялся где-то в тарелках с закусками.
– Самый любопытный донос гласит о десяти тысячах рублей, – продолжал Андрей, остыв. – Именно столько вы требовали за должность начальника одного из лагпунктов.
Хозяин дома обмяк, будто бы на глазах рассыпался от удивления.
– Вы не просто продвигали знакомых, вы еще и получали на лапу за назначения. Вы взяточник, Олег Валерьевич.
Тут Смородин ожил и стал самим собой. Вытерев нервным движением рот, он кинул салфетку не глядя, и та попала прямиком в суп. Бумага намокла и пошла ко дну.
– Что ж, я вижу, эта игра перестала быть честной, – произнес он. – Вы неплохо подготовились.
Смородин схватил бокал и выпил вино до дна, не поперхнувшись. Юровский захлопнул папку и повертел ей в воздухе.
– У меня достаточно сведений, чтобы уничтожить вас, – подытожил он. – Я могу направить документы в Москву и потребовать служебной проверки. Вас будут судить, исключат из партии, лишат всего, что вам было дорого. Такая она, товарищ Смородин, хваленая советская власть: нашлись бумажки неизвестного происхождения – и все ваши труды насмарку, и верности вашей сразу грош цена.
На кухне раздались горестные причитания. Елена Михайловна рыдала, задыхаясь и подвывая. Смородин, устремив взгляд в сторону кухни, отчего-то очень перепугался и погрузился в размышления. Пока разные перспективы проносились в его голове, лицо мертвецки бледнело, вновь приобретало здоровые краски, а под конец побагровело от беспомощного гнева.
– Умно, товарищ начальник, – выдавил он осипшим голосом. – Умно. Хорошая постановка…
Смородин отодвинул стул, поднялся и картинно захлопал в ладоши. Звонкие аплодисменты заглушили далекие истеричные стенания жены, которая, судя по звукам, принялась жарко молиться богу.
– Только я тоже не сидел сложа руки, – объявил он, артистично вытягивая слова: именно так выступал перед заключенными. – Я немного поковырялся в сведениях о ваших доходах и имуществе. И в отличие от ваших, заведомо ложных, мои сведения правдивы и легко доказуемы. Вы неплохо обеспечили себя на стройке. У кого строится шикарный особняк в Подмосковье, разве у меня? А вилла в Крыму – разве не у Захарова, вашего верного напарника по воровству? А дача в Тарусе – разве не у Евдокимова? Да ваша шайка наворовала стройматериалов на несколько миллионов рублей!
– И у меня есть скелеты в шкафу, – кивнул Андрей, улыбнувшись краешком рта. – В любом случае мы с вами, товарищ подполковник, оказались в положении двух военных кораблей в открытом море. Можем потопить друг друга, а можем мирно разойтись в разных направлениях.
– Что значит разойтись? – нахмурился тот.
– Я могу не посылать никуда папку.
– Но вы вряд ли пойдете на это по доброте душевной, – подсказал Олег Валерьевич с насмешкой.
– Нет. Конечно, нет.
– Чего вы хотите?
– Я хочу вашего отъезда, – выдержав паузу, решительно сказал Андрей. – Увольняйтесь, уезжайте из Ермакова. Вы больше не воюете со мной, не трогаете Нину, не плетете интриг. Можете устроиться на другую стройку, коли угодно, но здесь ваша служба больше не понадобится.
Он прошел к смежной комнате и включил там свет. Лампы озарили перевязанный подарочной лентой новехонький велосипед, стопки тетрадей и учебников, растения в горшках и мальчишеские игрушки – настольный хоккей, танки и машинки.
– Есть и другая идея, – смягчил тон Андрей. – Оставьте крупные проекты, поселитесь в маленьком городке. Устройтесь в газету, на радио или в местное отделение партии, работайте просто для души. Вы накопили достаточно денег, чтобы отойти от дел и сфокусироваться на чем-то другом. На образовании и воспитании вашего приемного сына, например. Возьмите Петра под опеку и подыщите ему школу получше, чем наша сельская.
Морщины на лбу Олега Валерьевича разгладились, когда он представил идиллическую картину: они с Еленой Михайловной стоят на пороге дома, встречая утомившегося ученика с уроков. По крайней мере, мне казалось, что он представил именно это, потому как губы мужчины растроганно дрогнули.
– Значит, вы думаете, что я – причина ваших бед, – заговорил огорченно Смородин, потупившись. – Вы так и не догадались, что я вам помогал, что я оберегал вас от самых опрометчивых поступков… Не из-за меня вас едва не разжаловали, Андрей Юрьевич, не из-за меня – вы вырыли себе яму сами, вы всегда лезли на рожон. Какой вы неугомонный, отчаянный человек! Как можете вы, при своем-то уме, забывать, в какой стране мы живем! Как у нас относятся к самоуправству! Как любят головы с плеч рубить! А вы-то свою здравую голову сами подставляете под гильотину! Нет-нет, не я причина ваших бед, не разыгрывайте из себя мученика. Все эти годы я защищал вас перед особым отделом. Если бы не я, вы бы сами отправились на нары в первый год пребывания на пятьсот третьей стройке. А почему дело-то ваше в Игарке не двигалось, знаете почему? Потому что я вас выгораживал! Мое слово чего-то да стоит! И я ни шиша им не подписал! Хотя мотивы были! Дужников продвигал меня на ваш пост, и будь я карьеристом, каким вы меня считаете, я бы давно сместил вас. Но я никогда не собирался этого делать. Спросите почему? Да потому что вы отличный инженер, а это, в сущности, самое важное для проекта. Я не умею строить.
Закончив, он судорожно сглотнул.
– Поэтому вы никогда и не понимали меня, – ответил Андрей. – Вы не умеете строить, не знаете цены сильному рабочему и опытному специалисту. Раз вы уважаете меня как строителя, так и не мешайте мне работать. Уезжайте, Олег Валерьевич, уезжайте, я справлюсь здесь без вас.
Смородин остался при своем мнении и аж запыхтел от недовольства. Чутко подгадав момент, подоспела его жена. Она посмотрела на Олега Валерьевича с мольбой, присела рядом и взяла в свою пухлую руку – его такую же пухлую руку. Смородин зажмурился, опустил голову. Ему пришлось приложить много усилий, чтобы вернуть самообладание.
Шли минуты. Одна, две, три.
– Завтра утром я подам в отставку, – сдался он.
Супруга кинулась к нему на грудь, беззастенчиво славя господа и ворча: «Дал все-таки боженька мозгов». Глаза Андрея победоносно сверкнули, впрочем он не издал ни звука.
– Андрей Юрьевич, Христа ради, вы же освободите Петрушеньку? – Елена Михайловна скорее не просила, а повелевала.
– Да, конечно, – спохватился Андрей.
– Дай вам бог здоровья! – громко воскликнула она. – Олег Валерьевич! Что ты как воды в рот набрал, поблагодари начальника!
– Благодарю вас, Андрей Юрьевич, – послушно выговорил Смородин.
После всего, что было сказано и что было недосказано, но висело на языке, мы более не могли вернуться к чинному поглощению еды, так что ни тефтели с рисом, ни шоколадный торт, которого я ждала с особым упоением, не появились на столе. Мы прошли в коридор и оделись. Перед тем как выйти, Андрей протянул Олегу Валерьевичу руку. Тот замешкался на секунду, а затем крепко ее пожал.
По дороге домой мы оба молчали, машинально передвигая ногами, и мысленно прокручивали события вечера. На веранде Андрей остановился, чтобы покурить. Затрещал огонь, вспыхнувший на спичке.
– В детстве нас учат, что добро всегда побеждает зло, – тихо сказал он. – Мы растем, уверенные в этой догме, а повзрослев, продолжаем верить в торжество справедливости. Что бы ни случилось, думаем: ну ничего, судьба все расставит по своим местам, накажет плохого, одарит хорошего, надо только немножко подождать… А побеждает-то всегда тот, кто сильнее и умнее. Кто там плохой, кто там хороший – какая разница? Вера в справедливость делает нас беспомощными, слабыми, бесполезными, она заставляет пускать все на самотек. Вместо того чтобы перейти к действиям, мы надеемся на какое-то воображаемое чудо. Да и как вообще определить, хороший человек или плохой? Добро ты или зло? Мне раньше казалось, что Смородин – образец мерзавца, классический такой злодей. Я к фрицам не испытывал столько ненависти, сколько скопилось во мне к Смородину за эти годы. Но злодей он все-таки или не злодей?.. Ведь именно Смородин подарил Зайцеву шанс, вытащил чужого, недоброжелательного к нему ребенка со дна, заведомо зная, что сам пострадает от собственной щедрости. Это сильный поступок. Это великий поступок…
Андрей выдохнул табачный дым и замолк, услышав шум. В тени еловой рощи, окружавшей избу, мелькнули две темные фигуры. Гриша Вологодский нагнал хохочущую женщину, ловко приспустил ей ватные брючки и прижал к стволу дерева. Прогуливавшиеся неподалеку вохровцы их не смутили, мороз их не смутил, сугробы тоже, они держались друг за друга и согревались друг о друга. Через несколько пылких минут жучка Тася, застегнувшись, ускакала прочь.
* * *
В апреле Олег Валерьевич сложил полномочия начальника политотдела 503-й стройки, вскоре и Петя должен был получить условно-досрочное – все документы для него уже были оформлены. Пока Смородины планировали жить в Ермакове, поскольку Петя не имел права покидать Север до истечения пяти присужденных ему лет, – а после податься куда-нибудь подальше от вечной мерзлоты и колючих проволок. Освободившись от рутинных забот, Смородин всецело посвятил себя ребенку. Он подбирал для мальчика книжки, которые в детстве поразили его самого, учил его французскому языку, решал с ним арифметические задачи. Когда выдавалась теплая погода, Смородин и Петя располагались на лавочке, раскладывали вокруг себя книжки и грелись в лучах весеннего солнца. Елена Михайловна выносила им свежие пирожки, печенье, компот и каждый вечер придумывала что-нибудь эдакое на ужин – очень уж ей хотелось впечатлить мальчика, который совсем не знал, что значит семейное застолье. Об этом любила посплетничать продавщица ермаковского магазина.