Дверца холодильника хлопнула, разбудив пса. Енисей, всегда дежуривший, пока я хозяйничала на кухне, немедленно очутился рядом. За всю обездоленную жизнь бедолаге не перепало ни единого кусочка с нашего стола, но его это не смущало, он жил по принципу «надежда умирает последней» и продолжал во что бы то ни стало верить в чудо. Даже после того, как хозяин заявил, что жирное, копченое, острое, соленое и перченое собаке нельзя. «Тебе вредно», – объяснял Андрей псу, жуя жареную свинину и запивая ее вином.
Енисей сделал жалобную морду и пообещал мне своими преданными глазами, что обязательно будет держать пасть на замке, если я сжалюсь и наконец покормлю годами не кормленную собаку. И хотя этот мясоед был равнодушен к овощам, он все равно с любопытством подался вперед, когда в салатник отправились нарезанные огурцы и редис. Влажные ноздри дергались, втягивая запах.
Вдруг Енисей напрягся, побухтел и выскочил на улицу.
– Ты чего, приятель? – удивился Андрей, куривший в саду.
Собака, грациозно переставляя длинные лапы, направилась к воротам. Хвост ее стоял трубой, уши деловито навострились. Мы поняли, что к дому кто-то приближается, и тоже прислушались.
Слух Енисея не подвел. На дорожке снаружи раздались топот и тихое шушуканье, после – три негромких стука. Я подошла, на ходу вытирая руки о фартук. Андрей затушил папиросу и открыл калитку.
Перед нами стояли пятеро ребятишек. Пятеро чумазых, исцарапанных, сгоревших на солнце, вспотевших ребятишек – в общем, самых обыкновенных дворовых детей, которые во время летних каникул слоняются по окрестностям с утра до вечера. Наигравшись в казаков-разбойников, они захотели погонять в футбол. По крайней мере, долговязый паренек в сторонке держал потрепанный, почерневший с годами мяч.
На нас уставились большие зеленые глаза Бори Жигарева. Мальчик занял место во главе компании, хотя и неуверенно переминался с ноги на ногу. Из-за его спины показалась худосочная длинноносая девчушка. Она совсем не походила на Борю ни чертами, ни телосложением, ни цветом волос, но я нутром почуяла: сестра. У Юли был ровно такой же взгляд, как у брата, – чересчур серьезный для столь нежного возраста, пристальный, недоверчивый, хотя вместе с тем и беззлобный.
Она не выделялась из компании мальчишек, отказавшись от девичьих сарафанов в пользу шорт с майкой и туго завязав прямые темные волосы на затылке. Руки ее были ободраны, коленки разбиты в кровь, ну прямо как у меня, когда я в детстве лазила по деревьям.
– Здра… здрасьте, – брякнул Боря.
– Добрый вечер, – ответили мы с Андреем.
Девочка зыркнула на брата, подтолкнув его в бок. Жигарев вытер потные ладошки о рваные бриджи и осторожно взял из рук Юли пол-литровую стеклянную банку.
– Извините за беспокойство, ра… разрешите преподнести вам в качестве подарка вот эту сметану, – запинаясь, излишне официально обратился Боря к Юровскому. – В знак… дружбы. С… соседями.
И поджал губы, досадуя на свое смятение. На щеках заиграл румянец. Юля передернула бровями, однако смолчала.
«Вера их послала, – догадалась я. – Стыдно стало, что она так резво от меня ускакала. А дети не знают, как вести себя с незнакомыми взрослыми».
Енисей пыхтел и вертелся сзади, пытаясь протиснуть нос между нами и тщательно обнюхать чужаков, не то какой же он охранник, раз не ведает, кто к нему на участок заходит! Мы с Андреем безмолвно сговорились и дружно перекрыли ему путь, чтобы не пугал детвору своей гигантской, с виду не особо доброй мордой.
– Мама передала, да, Борь? – подсказала я, забрав банку.
Черт, тяжелая какая…
– А? – переспросил мальчик и тряхнул головой: – Да! Нет! Нет. Мы вот сегодня на озере вас увидали и подумали: надо зайти, что ли, поздороваться!
– Нас учили дружить с соседями, – добавила тоненьким голоском его сестра.
– У Жигаревых еще три банки, куда им, – ляпнул долговязый с мячом.
Юля вздохнула, покосившись на него с укоризной. Долговязый замялся. Андрей нахмурился.
– Это домашняя сметана, самая настоящая, – уверяла девочка, впившись в меня немигающим взором и слегка улыбаясь. – Вы такой вкусной никогда не пробовали. Мама знает, где брать! А проверьте, какая густая! Ложку положите – и она застрянет, вот какая густая! Пальчики оближешь!
Юровский отрешенно пожевал губу. Не понимая его реакции, ребята затаили дыхание. К моему негодованию, в их широко распахнутых глазах взорвался самый настоящий страх, словно Андрей был не человеком, а исчадием ада, дьяволом, сошедшим на землю. И неудивительно: хозяин дома не то что не проявлял к ним ни капли радушия, он вообще был будто бы рассержен.
– Нам очень приятно, спасибо, – нарушила я напряженную паузу. – Это просто замечательно, что вы пришли познакомиться! Мы всегда рады гостям. Подождите, я вынесу вам гостинцы.
Я кинулась на кухню, схватила из вазы спелые сладкие груши и вернулась к калитке. Енисей уже сидел сбоку от Андрея и тоже хмуро изучал детей, заразившись его диковинной хандрой. Несмотря на то что и Юровский, и пес сохраняли невозмутимость, ребята судорожно сглотнули и попятились назад.
Обронив, что собака не кусается и, наоборот, очень миролюбива, я сунула каждому ребенку по фрукту и наказала им приходить в гости снова да обязательно передать маме приглашение на ужин. Прогундосив благодарности, они поспешили уйти, лишь бы поскорее закончить обмен любезностями.
За воротами стихло.
– Ты чего детей пугаешь? – пожурила я Андрея, который так и не проронил ни слова. – Как воды в рот набрал! Они нам подарок принесли, проявили себя как воспитанные люди, а ты такой неприветливый!
Он проигнорировал мои упреки, и ухом не повел. Я сняла крышку с банки. Растекся сладковатый, безумно аппетитный аромат. Не врала Юля…
– А запах! – воскликнула я. – Дай-ка сюда свой нос!
Андрей не увернулся, но и восторгов не разделил.
– Сделаю из нее соус, – сказала я. – Идеально подойдет к отварной картошке.
Я вернулась на кухню, почистила картофель, сложила его в кастрюлю с водой и поставила вариться, а затем взялась за соус. Андрей, сложив руки на груди, не сводил с меня своих скрывающих в глубине тревогу глаз. Под его неусыпным контролем я нарезала петрушку с укропом, посолила их, выдавила пару зубчиков чеснока, смешала все в неглубокой миске и приготовилась переваливать главный ингредиент – сметану.
– Стой! – вскрикнул Андрей и подпрыгнул ко мне.
Замерев, я вытаращилась на него с недоумением. Что за неадекватная подозрительность, что за дурацкая угрюмость? И чего же он молчит и молчит, язык ему, что ли, вырвали!
Юровский потребовал отдать ему банку. Я отдала.
– В чем дело?
Андрей не расслышал или вообще не желал слушать меня. Сосредоточенно сморщив лоб, он исследовал цвет сметаны – белоснежный, запах – совсем не кислый. Дно проверил, надо же!
– Ну как, отравлена?
– Возможно, – все сомневался муж. Он уже не мог и придумать, как еще подкопаться к несчастной сметанке.
– Что ты ерунду городишь…
Андрей зачерпнул сметану ложкой и вышел на террасу, которая купалась в розовых лучах заката. Он поковырял в белой массе пальцем, потом внимательно рассмотрел этот самый палец. Чудак! Я достала другую ложку и приступила к делу. Во мне резко проснулся голод. Я мешала и живо представляла, как холодный соус станет стекать по дымящейся картофелине, как вымоченная в сладковатой подливке долька отправится ко мне в рот…
– Нет! – рявкнул Андрей так, что Енисей вопросительно вскинул голову.
Я подскочила на месте, чуть не выронив посуду.
– Смотри, – велел он, сунув мне ложку.
Я смотрела долго, но изъяна не нашла – только сильнее ощутила унылую пустоту в желудке; я уж собралась было отвернуться и домешать-таки продукты в миске, как тут мое внимание что-то привлекло, какие-то странные блестящие крупинки. Я ткнула в них пальцем, как Андрей минуту назад – может, сгустки, может, грязь попала? Нет, это не могли быть ни сгустки, ни грязь. Я напоролась на что-то острое, неприятное, разрезающее плоть.
– Кровь, – тупо прошептала я, обнаружив алую каплю на подушечке.
Сметану начинили сотнями, нет, тысячами стеклянных осколков. Они были везде – сверху, посередине, на дне, тщательно перемешанные и такие крохотные, что я бы не заметила, ни за что бы не заметила, проглотила бы и облизнулась от удовольствия!
– Нужно выбросить на помойку, – скомандовал Андрей с каменным лицом.
Не поспоришь.
Он переложил дивно пахнувший соус в банку и, выйдя за ворота, направился к мусорным бакам. Мы с собакой ждали его у калитки.
Внезапно из кустов вынырнули Боря и Юля Жигаревы. Они перегородили Юровскому дорогу, встав бок о бок и схватившись за руки. Андрей медленно остановился. Енисей вздыбился, залился громким лаем, что для него было несвойственно, и рванул на подмогу хозяину, но я не пустила, хотя у самой сердце подскочило к горлу. По лагерю я знала, что хлебнувшие горя дети способны на все что угодно.
– Кровавый палач, – осклабился Боря с ненавистью. Юля задрала подбородок и усмехнулась – торжествующе так, злорадно.
А потом они развернулись и удрали, сверкая пятками. Легкая Юля вырвалась вперед и почти скрылась за кустами шиповника, увенчанными темно-розовыми цветами, более тяжелый и неуклюжий Боря же, задыхаясь, со всей мочи поспевал за ней. Рваные тапочки были велики ему на пару размеров и норовили соскочить с ног, поэтому бежал он слегка прихрамывая. Впопыхах Жигарев с опаской обернулся, проверяя, не нагоняет ли их бывший начальник 503-й стройки, чтобы отомстить за дерзкое оскорбление, не схватит ли их, не отлупит ли, не убьет ли?
Нет, Андрей не шевелился. Он так и стоял, молча сжимая банку со сверкавшей сметаной и смотря им вслед каким-то опустошенным взглядом.
Значения слова «произвол»:
– Неограниченное своеволие, беззаконие, самовластие, отсутствие справедливости.
– Необоснованность, произвольность.
– Ничем не стесняемая воля, собственное желание.