Антон выдохнул дым, а потом нежно прикоснулся к губам Нади. Та аж замурчала.
Я заперла внутренние помещения и пошла одеваться.
– Скажи, а что за женщина заходила к тебе вечером? – как бы невзначай полюбопытствовала Смольникова.
Но не скрыла ревнивых ноток. Антон замялся.
– Дарья Анатольевна, жена Захарова, – сказал он.
– Почему она суется сюда, когда в Ермакове есть вольная портная? – ни с того ни с сего рассвирепела Надя, часто задышав. – Как вообще ее пропустили в режимную зону?! Между прочим, ателье расположено в двух шагах от дома Захаровых.
– У Бондаренко прихрамывает качество.
Антон оказал Бондаренко услугу, решив не откровенничать: у нее не просто прихрамывало качество, она слыла отвратительной швеей. Из ее творений отовсюду торчали нитки, одежда дурно сидела по фигуре, пузырилась и быстро приходила в негодность. Нередко случалось, что заключенного Антона просили перешить вещь, которую она испортила.
– Ясно, – выдала Надя своим густым голосом. – И что же Захарова хотела?
– Надь, ну что она могла от меня хотеть? – вспылил Антон. Послышался щелчок пальцев: он раздраженным жестом выбросил окурок на землю. – Я портной. У нее разошелся шов на шубе.
Натягивая бушлат, я невольно бросила взгляд в окно. Из-за угла барака вынырнул чумазый пацаненок. Он схватил окурок Антона и стал жадно пыхтеть им прямо в ногах у пары.
– Конечно, я понимаю, – издевательски продолжала Надя, не обращая внимания на малолетку, – куда приятнее, когда с тебя снимает мерки молодой привлекательный мужчина, нежели обрюзгшая старуха.
– Какие мерки, она отдала шубу на починку, и все. – Антон кое-как свернул новую самокрутку.
– Обычно у тебя уходит меньше времени, чтобы принять заказ, – не унималась его подруга. – Чего она засиделась на целых четверть часа?
– Мне сдать поминутный отчет? – не выдержал Хмельников.
Похоже, до Нади дошло, что она увлеклась.
– Ладно, проехали, – смилостивилась она. – Не портить же приятный вечер…
Он угрюмо молчал: вечер у него, судя по всему, был уже испорчен. Кончик самокрутки зажигался ярким огоньком, когда Антон глубоко затягивался. Надя почувствовала смену настроения и начала резко заглаживать вину.
– Я просто очень сильно люблю тебя! – Смольникова с чувством поцеловала его. – Вот и болтаю всякую чушь. А ты любишь меня, милый?
– Люблю, – без эмоций промолвил Антон.
Я завязала косынку и натянула обувь.
– Вспоминаешь обо мне, когда мы не вместе? – ворковала Надя.
– Бывает…
– Я каждый день мечтаю об освобождении… Какое счастье – соединить наши жизни по-настоящему! Пожениться! Дни напролет проводить вместе, не то что здесь, пять минут наедине… Спать, просыпаться, отдыхать – всё вместе! А давай сразу после того, как покинем Север, отправимся в путешествие к морю? Будем часами лежать на пляже, любоваться волнами, пить вино и заниматься любовью?
Хмельников заколебался.
– Я об этом как-то не думал, – ответил он, почесав лоб, и передал в руки пацаненку недокуренную самокрутку. Тот чуть ли не зубами в нее вгрызся, не веря своему счастью.
Я закрыла форточку прямо возле них. Встрепенувшись, они замолкли. Я вышла со склада и поскакала прочь.
* * *
Следующим утром я села за стол на проходной и достала из тумбы учет Данилы. В нем он указывал, сколько мы получили перловки, пшена, картофеля, квашеной и свежей капусты, сколько редиса, лука и моркови, сколько мяса и рыбы. Он писал, сколько продуктов было отпущено по накладным для нужд кухни, сколько списано в утиль.
Я разложила записи перед собой и перелистывала покрытые жирными пятнами страницы. Если бы я не была знакома со своим предшественником лично, то непременно решила бы, что отчеты вел ребенок. И даже не из-за корявого неуверенного почерка, нет – Степанов явно окончил несколько классов и на том предпочел остановиться. Но он к тому же умудрялся искажать слова и предложения так, что приходилось перечитывать их раз за разом, докапываясь до сути. Куда хуже дело обстояло с подсчетом. Данила забыл выбросить черновики, где считал столбиком. Надеюсь, в бухгалтерии исправили цифры в документах перед тем, как отдать начальству на подпись…
В середине дня весеннее солнце вновь спряталось за тучами. Я зажгла керосиновую лампу. Вдруг ко мне без стука вошел посетитель. Негоже, видимо, стучать столь важной особе…
– Здравствуйте, гражданин начальник! – приветствовала я Смородина, встав по стойке смирно.
Он дал знак рукой, что я могу сесть. Я на всякий случай выпрямила спину и сложила руки на столе – ни дать ни взять прилежная ученица.
– Добрый день, – отозвался тот и смерил меня изучающим взглядом, как если бы оценивал реакцию дикого животного, прежде чем подойти к его клетке. – Я зашел, чтобы поздравить тебя с назначением на новую должность.
В его тоне, однако, не было ни намека на радость.
– Благодарю вас, – постаралась я быть вежливой.
Смородин переплел пальцы за спиной и приблизился. Мои руки предательски дрогнули. Разволновалась, кто бы мог подумать! Будто разбирала не записи Степанова, а шпионские доклады разведке иностранного государства.
– Смотрю, ты освоилась, – изрек Олег Валерьевич. Он провел языком по зубам, издав чавкающий звук, и огляделся. – Что, уже почувствовала себя как дома?
– Не терплю грязи, – просто пояснила я.
– Похвально, – со снисхождением согласился он. – Продовольственный склад необходимо поддерживать в чистоте и порядке.
– С этим я справлюсь, гражданин начальник.
– А со всем остальным? – оживился Смородин. Он ждал, он томился, когда же настанет пора перейти в наступление. – Меня убеждали в том, что должность заведующего тебе по плечу. Якобы ты ответственна, образованна…
– Так и есть, – сохранила я ровный голос, хотя изрядно занервничала.
– Возможно, возможно… Но Степанов работал на складе долгое время, кто ж лучше него сможет заведовать? Я не вижу никакой трагедии в той выходке. Ну кто не пристрастен к спирту тут, в Заполярье! Все мы любим скрасить серые будни парой рюмок!
Смородин заговорщицки подмигнул мне. Я выдавила фальшивую улыбку.
– Степанов, безусловно, заслужил строжайший выговор, – добавил он. – И тем не менее один нелепый инцидент не затмевает года исправной службы. Нечего раздувать истерику!
Подполковник разговаривал со мной нехотя, через силу, с пренебрежением. Пришла тут, понимаете ли!.. Создалось впечатление, будто я – искусственный заменитель натурального продукта, которого вот-вот выбросят в мусорку из-за дурного вкуса и запаха.
А мне в мусорку не хотелось.
– Чем ты занята? – заинтересовался Олег Валерьевич бумагами.
– Изучаю отчеты Данилы, – ответила я.
– Это ж не научная работа, что их изучать, – хохотнул он.
– Они вызывают много вопросов. Посмотрите, – я ткнула в нужную строчку. – Здесь указано, сколько продуктов кухня использовала тридцать первого декабря к новогоднему банкету. А по первому января – никаких записей, словно мы весь день дружно голодали.
«В действительности же Степанов отсыпался после пьянки», – процедила я про себя. Помню, как мы с поварами сами забирали продукты, в то время как Данила сотрясал воздух оглушительным храпом. Праздник он отметил на славу.
– Гм, – озадачился начальник. – Небось какая-то ошибка. Уверен, он все записывал как полагается. Просто сдал отчет и выбросил старые черновики. Вот тебе и пробелы.
– Пожалуй, так и было, – не спорила я, сложив тетради в ящик.
– Зачем ты тратишь время на это? – возмутился подполковник. Я открыла рот, но он меня перебил: – Твоя задача заключается в том, чтобы составлять новые документы, а не ворошить старые. Тебя ведь поставили в известность, что теперь управление должно отправлять в прокуратуру подробные отчеты?
– Разумеется.
– В первую очередь тебе нужно пересчитать то, что сейчас хранится на складе, всё до последней крупицы перловки! Давай ты научишься правильно расставлять приоритеты? – с ледяным раздражением сказал он, и я невольно вытянулась в струну. – Каракули Степанова почитаешь на досуге, коли угодно. Хотя я не вижу в том смысла.
Смородин распахнул шинель и стал выхаживать по проходной.
– Понимаю, тебе новые обязанности в новинку. Требуется время, чтобы перенастроить себя с мытья грязной посуды на заполнение документации. Поэтому я помогу тебе на первых порах. Пойдем-ка проверим, что там с запасами, много ли осталось из прошлой партии с мясокомбината.
– Гражданин начальник, я не смею отвлекать вас от работы! – в ужасе выпалила я. Не хватало еще находиться под его неусыпным контролем…
– Мне следует удостовериться, что все сведения заносятся верно, – настаивал Смородин. Его лицо внезапно исказилось. – О, Нина! Ты же не думаешь, что сможешь воровать продукты, раз никто не видит?
Взрыв ярости! Меня обдало искрами с головы до пят. «Не огрызайся, не провоцируй его!» – истошно орал на меня самый рассудительный внутренний голос, пока я хватала ртом воздух.
– Г-гражданин начальник, – запнулась я и оттого рассердилась на саму себя еще сильнее, – я не воровка.
– Надеюсь, ты не лжешь, – начальник политотдела покосился на меня с подозрением. – Помнится, был у нас в Абези воришка. Грабил склад и перепродавал продукты зэкам.
– Зачем? Бессмыслица какая-то… В ларьке вполне доступные цены.
– А у этого обормота было вдвое дешевле. Оказалось, он раньше сам торговал на рынке – поднаторел, выучился заманивать глупый народ. Петров, начальник лагеря Абези, и не смекнул бы, упустил бы, если б у магазина не упала резко выручка… Ну ничего. Мы возбудили на жулика новое уголовное дело, в довесок к его пятьдесят восьмой, так что годы, которые он мог обнулить благодаря системе зачетов, вернулись ему в двукратном объеме. Нынче он добывает олово в Севвостлаге, на Колыме.
«Зато наверняка спас кому-то жизнь своими копеечными продуктами», – промелькнуло у меня в голове.