Федя был доволен. Он подошел к столбу с прибитым куском рельса, и его гиены сразу считали сигнал «фас». Суки достали из карманов ножи и расставили ноги. Баланда не спешил. Он немного поразмыслил, поиграл бровями, а потом выкрикнул:
– Гаджа-а!
Законник Рустам Гаджиев резко вскинул голову. Он не ожидал, что Баланда начнет с него – да, с него, не с пешки какой-нибудь, а непременно с положенца, то бишь, на минуточку, первого Роминого заместителя; рот его перекосился, сдерживая шквал мата. Баланда многозначительно кивнул ему: иди-ка, приятель, иди-ка сюда…
Гаджа не без труда встал (он был уже немолод) и вышел из строя. Федя осклабился.
– Звони в колокол, – разрезал тишину приказ.
– Нет, – твердо ответил вор. На его скулах заиграли желваки.
– Звони, мразота. – Баланда погладил свою винтовку.
– Не буду, – ни на секунду не замешкался тот.
Рустам стоял ровно, гордо, когда на его темное рябое и вместе с тем морщинистое лицо обрушился приклад. С виска потекла струйка крови. Гаджа стиснул зубы, но стойко перетерпел боль.
Красный с презрением махнул рукой. Законник вернулся в строй и плюхнулся на задницу.
– Вологодски-ий! – снова завопил Федя.
– Картавы-ый! – орал он спустя несколько минут.
Он по очереди вызывал к себе черных и каждый раз проделывал с ними одну ту же процедуру. Все отказывались бить по рельсу, за что получали удар кулаком или прикладом. Урку по кличке Габо полоснули ножом по щеке, кровь залила воротник косоворотки, и все же это не сокрушило стойкости клана.
Мы с поварами следили за грозным зрелищем у окна кухни. Я пришла к ним после раздачи, чтобы помочь Наташе вымыть миски. Здесь, в компании суетливых женщин, всё поспокойнее, чем одной на складе…
– Сваха-а-а!
Леша Свахин поднялся на ноги. Молодой мужчина не боялся, наоборот, он хорохорился, посвистывал, кривлялся, пока шел, на потеху своим приятелям. Подойдя к Баланде, он важно подбоченился.
Федя со скукой пососал дымящуюся самокрутку.
– Звони в колокол, Сваха.
– Не-а, – с веселым вызовом откликнулся парень.
Баланда философски посмотрел вдаль, на просторы леса. Затем он дал еле заметный знак своей свите. Шестерки искусно поковыряли ножами в воздухе и двинулись к Свахе. Тот от неожиданности отпрянул назад.
На глазах у застывших работниц кухни, сотен заключенных, вохровцев, Круглова, Чантурии, Полтавченко и Евдокимова суки зарезали законника. На минуту воцарилась тишина. Тело черного со вспоротым животом лежало возле ног Баланды, как трофей.
– Дубина-а-а! – как ни в чем не бывало позвал Федя.
Побелев, блатарь поплелся вперед. Его пугливые глаза рыскали туда-сюда, борода елозила, выдавая легкий тик. Красному не пришлось произносить свою коронную фразу. Дубина подскочил к столбу и без команды ударил по рельсу.
Лицо Ромы Мясника потемнело.
Федя победоносно усмехнулся и выставил татуированную руку, приглашая Дубину встать в их ряды. Ссутулившись, законник спрятался за спинами сук.
Только когда Баланда разрешил, Круглов смог отправить бригады на работу.
Глава 10
Лето на Крайнем Севере было таким же колючим, как и зима. Только если в холодные девять месяцев кожу щипал трескучий мороз, то в теплое время года людей настигала другая напасть – гнус. Жужжащая, кусачая, сосущая армия уже перешла в наступление и полетела атаковать северян. До приезда в Красноярский край я и не подозревала, что комары и мошки бывают настолько крупными и злыми.
Старожилы уверяли, что еще две-три недельки – и долгожданная жара полыхнет в Ермакове. Самый теплый сезон в Заполярье приходился на июль и первую половину августа. Но и в знойную пору раздеться догола было невозможно – кровопийцы добирались до кожи быстрее, чем солнце. Поэтому женщины носили закрытые платья, чулки и косынки, мужчины – брюки, рубахи с длинными рукавами и фуражки. Накомарники мастерили из тюля или чулок. Мне предлагалось одеваться, как мужчинам, – женского платья на мой рост заведующий вещевым складом не нашел.
– Хочу сходить в портновскую, – сказала я Наташе, когда она рыскала по полкам в поисках тушенки. – Закажу у Хмельникова платье.
– Ты что, с ума сошла? – поразилась Рысакова, округлив глаза. – Во удумала! Это же обойдется тебе рублей в двести! Баснословные деньги.
– Все платья мне малы.
– И что? – рассмеялась она. – Нина, ты его месяц будешь носить, поди и меньше. Придут холода – спрячешь в шкаф. Зато заплатишь как за вагон с продуктами.
– У меня есть кое-какие сбережения, – настаивала я, предвкушая, как обзаведусь вторым после шубы красивым нарядом.
– Как знаешь, – сдалась Наташа.
Она наткнулась на консервированные креветки, спрятанные в тени. Облизнувшись, повздыхав, Наташа с неохотой положила их обратно.
– А возьми меня с собой, – попросила она, подумав. – Летнее платье свисает с меня, как мешок. Надо по фигуре подогнать. Надеюсь, это не выйдет слишком дорого?..
– Вряд ли, – откликнулась я.
Мы зашли в мастерскую на следующий день. Хмельников, по своему обыкновению, находился на посту – за рабочим столом. Он расслабленно сидел на стуле, подложив одну ногу под другую, и строчил шов на швейной машинке. На нем была яркая красно-коричневая рубашка в клетку, в зубах Антон вертел короткий карандашик, а на его грубые руки падал теплый свет от лампы.
Он внимательно выслушал наши пожелания.
– Платье, – повторил он, глядя на меня.
– Да. Возьметесь?
– Возьмусь, – кивнул он, проведя рукой по русым волосам. – Только должен предупредить, что сейчас много заказов. Постараюсь закончить через неделю, может быть, раньше…
– Неделя подойдет.
Тут, в мастерской, Антон преображался. Он становился собранным, вдумчивым, влюбленным; он разбирался в тканях, умело подбирал оттенки и материалы, предлагал фасоны, которые выгодно подчеркнут фигуру, и строчил аккуратные надежные швы. Хмельников предложил мне закрытое платье с покатой линией плеч и юбкой, расклешенной книзу. Незаурядный, зато весьма практичный для Севера женственный фасон, который мне пришелся по вкусу. Антон начал перебирать полотна ткани. Я неоднозначно покачивала головой, и он, понимая жест без слов, переходил к следующему варианту.
Я заметила на полке рулон небесно-голубого ситца в мелкую белую крапинку. Проследив за моим взглядом, Антон улыбнулся одним уголком рта:
– Красивая ткань. Нравится?
– Очень, – призналась я, представив себя в развевающемся платье, напоминающем о голубом небе над Усовом, а не о сером – над Ермаковом. – А из нее можно сшить?
– Она отложена для блузки бухгалтера Мелеховой, – извиняющимся тоном ответил портной и все же продолжил размышлять.
Хмельников вытащил рулон, развернул меня к зеркалу и приложил ситец к плечам. Затем он удовлетворенно сощурился.
– Думаю, ткани хватит и на платье, и на блузку, – заключил он в конце концов. – Даже принимая во внимание ваш необычный рост.
– Правда? – обрадовалась я.
Глаза Антона потеплели, стоило ему угодить покупателю. Он убрал ткани на полки и стянул измерительную ленту, которая висела у него на шее, как стетоскоп – у врача. Чтобы снять мерки, пришлось раздеться до нательной сорочки. И хотя я несчетное количество раз блистала наготой при чужих людях, слабое подобие стыда во мне все-таки сохранилось. Если бы не истинный профессионализм мастера, мои щеки заалели бы до цвета советского флага. Я встала босыми ногами на низкую скамейку, одернула сорочку и выпрямилась. Хмельников с непроницаемым лицом обхватывал лентой шею, грудь, талию, бедра и запястья. Он действовал с завидной деликатностью. Движения его были точными, выверенными, а касания – еле ощутимыми.
Записав все цифры, Антон переключился на Наташу. Она надела свое платье и встала на ту же самую скамейку – портному нужно было определить, сколько сантиметров забрать.
Но это было не платье. Нет, это не могло быть платьем!
Изготовленная из однотонной серой ткани по старомодному фасону, вещь уродовала ладную фигуру Наташи неудачной длиной юбки и мешковатостью в области плеч и живота. Пышную грудь, наоборот, стянуло без всяких бинтов. В результате миниатюрная блондинка обратилась в бесформенную тусклую старуху.
Антон отошел в сторону и издалека оценил это чудо рукоделия.
– Может, немного укоротим юбку?.. – осторожно предложил он. – Урежем до середины икр. И… к вырезу вокруг шеи можно пришить широкий белый воротник, у меня как раз есть отрезки нужной ткани. Так платье станет менее… строгим.
– Чопорным, вы хотели сказать, – поправила Наташа и засмеялась.
Хмельников смущенно потер нос.
Он подошел вплотную и теперь в деталях изучал убожество, висевшее на Наташе. Антон тактично сохранял сдержанное выражение лица, хотя я видела, что брови вот-вот хмуро сойдутся на переносице.
Рысакова заскучала и осмотрелась.
– У вас уютно, – заскользила она взглядом по полкам с рулонами, по перекладине, на которой висела готовая одежда, по двум манекенам для шитья и наброскам моделей мужских пиджаков. – А вы сами рисуете то, что будете шить?
– Да. – Хмельников сосредоточенно отмерял лишние сантиметры и цеплял булавкой там, где нужно сделать шов.
– Здорово, – восхитилась Наташа и развела руками, как ребенок, которому впервые поведали тайны Вселенной. – И как вы умудряетесь не уколоться? Когда меня в детстве учили шить, я истерзала себе все пальцы в кровь.
– Опыт, – пожал плечами он, не отрываясь от работы.
– Стрелковая дивизия? – указала она на его правую руку. На тыльной стороне мужской ладони был наколот череп с перекрещенными винтовками.
– Она, – не особо откровенничал Антон.
Из соседнего помещения вышел долговязый парень, один из помощников портного. Он положил подшитые брюки на стол. Хмельников молча кивнул ему, и молодой человек скрылся в дверях.
Наташа приготовилась спросить еще что-нибудь, но Антон вдруг стиснул челюсти, напрягся всем телом и опустил вниз правую руку, которая только что держала ткань у женской талии. Он шумно выдохнул и стал медленно сжимать и разжимать пальцы, словно его рука затекла. Вены под черепом с винтовками плавно перекатывались.