– С вами все в порядке? – разволновалась Наташа.
– Угу, – промямлил Антон и повертел плечом, разминая мышцы. – Простите, это последствия травмы. Сейчас продолжим.
– Что за травма, если не секрет? – осведомилась она.
– Сломал руку, – сказал Хмельников. Придя в себя, он сел к ногам Наташи, чтобы заняться подолом.
– И она иногда немеет, да? – Рысакова с пониманием вскинула брови.
– Верно.
– Какую именно часть руки вы повредили? – уточнила она и тут же спохватилась: – Это я как бывший врач интересуюсь.
– Перелом диафиза плечевой кости, – не без затруднений воспроизвел Антон диагноз, поставленный в отделении хирургии.
– Оскольчатый?
– Оскольчатый.
Он сложил подол и достал булавки.
– Ух ты, – Наташа вытянула вперед нижнюю губу. – Как же вы заработали такую травму?
Вопрос прозвучал исключительно ради формальности. Все в Ермакове были в курсе, как Хмельников заполучил сложный перелом. Он повздорил с одним из законников, когда тот пытался отобрать у хилого заключенного посылку от жены. Федотов совсем истощал на общих, а тут в мешке – яблоки, соленая рыба, несколько банок домашнего варенья, сушки, печенье. И хотя все эти продукты натурально могли сохранить ему жизнь, Федотов не умел и не хотел защищаться от уголовников.
А Антон умел. И хотел.
Он ринулся в драку с таким азартом, как если бы посылку отбирали у него самого, как если бы он сам висел на волоске от смерти. Бой шел в пользу бывшего пулеметчика, пока в какой-то момент Хмельникова не швырнули в стену. Он буквально впечатался в нее плечом. Заступника закололи бы под шумок, но к нему вовремя подоспели другие зеленые. Они встали строем перед другом. Оклемавшись, Антон в итоге добил урку, бросившего его в стену, – как-то исхитрился сделать это левой рукой.
– Подрался, – коротко резюмировал портной.
– Профессор Пономарев вас смотрел? – Рысакова следила за движениями поврежденной руки.
– Да, он меня прооперировал. Поднимите руки.
Наташа задрала руки к потолку, а потом она заговорила тем самым мелодичным бесстрастным тоном, к которому прибегают медики, когда принимают сотого за день пациента.
– Вам бы пройти курс реабилитации, чтобы восстановить подвижность, – посоветовала она. – Физиотерапия хорошо зарекомендовала себя при лечении последствий переломов. Нужно выполнять легкие физические упражнения, также помогает лечебный массаж. Если хотите, могу подробно рассказать.
– Это очень любезно с вашей стороны, – сказал Хмельников. – Приступы мешают мне работать. А вы специалист в какой области?
Он снова повертел правым плечом, прогоняя остатки онемения.
– Физиотерапевт и есть. До войны занималась спортсменами, после переключилась на раненых фронтовиков. Уже можно опустить руки?
– Ах да, конечно, – очнулся Антон.
В его глазах сверкнуло любопытство:
– Так вы ставили на ноги тех, кого покалечили на войне?
Лицо Рысаковой резко изменилось.
– Пыталась. Чаще всего я учила тех, кому ампутировали конечности, жить дальше без руки или обеих ног.
Портной затаил дыхание.
– Я лежал в госпитале с такими. Удручающее зрелище.
– Лечить постампутационные фантомные боли и помогать вновь начать передвигаться несложно, – промолвила Наташа. – Самое трудное – вытряхнуть из них безнадегу и заставить работать над собой. Знаете, они кричали мне, что не желают жить со своими увечьями. Я слышала вопрос: а не проще ли меня пристрелить? – тысячи раз и, честно, иногда приходила в ступор от убедительности их доводов.
– Черт, – замялся Антон. – Я не задумывался, что врачам тоже приходится очень тяжело. Вы молодец. Редкий человек осилит подобную задачу и не сломается сам.
Наташа пришла в такое смятение от похвалы, что не подслушивай я их разговор, решила бы, будто собеседник ее оскорбил. Она растерянно заморгала, чем вызвала у Антона растроганную улыбку.
– На самом деле в моей работе был один жирный плюс, – заявила Рысакова, – он вдохновлял меня на борьбу.
Хмельников давно заколол все, что было нужно, и тем не менее принялся перепроверять расчеты, нарочно растягивая процесс. Я притворилась невидимкой и не вмешивалась.
– Какой плюс?
– Пациенты, которые после лечения нашли в себе силы двигаться дальше. Даже не могу объяснить, какая это награда за все труды и сопереживание.
– Представляю, – сказал Антон. – Вы занимались благородным делом.
– Спасибо.
– Только почему ценный врач кукует в лагере, а не представлен к награде?
Наташа вмиг посерьезнела. Она пристально смотрела на портного, сомневаясь – можно ли с ним поделиться или лучше закончить разговор? Антон понял, что у нее внутри забурлил поток чувств. «Ну, чем вы можете меня удивить?» – спрашивало его терпеливое лицо.
– В сорок втором году мой родной город – Ставрополь – взяли фрицы, – тихо-тихо стала исповедоваться Рысакова, так что Антону пришлось податься вперед и прислушаться. – Мы тогда не знали, что нас ждет, не знали, каким будет исход войны… И начали приспосабливаться. А как еще себя кормить? Своих родных? Детей? Особенно тем, чьи мужья находились на другом краю страны? Вот мы и шли потихоньку на сотрудничество. Кто одежду немцам штопал, кто готовил им пищу, кто кров предоставлял…
Антон оставался невозмутимым.
– Я была среди тех, кто гитлеровцев лечил, – добавила она спокойно. Озвучивать вслух все это ей было нелегко, но Наташа не чувствовала угрызений совести. Лишь печаль. – За обслуживание военной комендатуры мы получали деньги и свежие продукты. Потом город освободили красноармейцы, стали ловить пособников врагов. Бывало, казнили без разбору или устраивали самосуд. Сестру мою, Раечку, неизвестные ночью повесили, мать еле оправилась от горя. Раечка комнаты сдавала в аренду.
Голос Наташи лязгнул и оборвался, и все же она, сглотнув, вернула его:
– Однажды органы добрались и до медиков, но не сразу, под конец войны. Как будто, знаете, чего-то ждали. Нас назвали прислужниками врага, влепили полную катушку и распределили по лагерям.
Она метнула в Хмельникова раздраженный взгляд и моментально отвела его, чтобы тот не видел, как ее глаза заблестели от слез.
– Можете ничего не отвечать мне, – бросила Рысакова хрипло. – Вы воевали на фронте и презирали таких, как я. Конечно: вы жизнью рисковали, разбивая немцев, а мы их обратно на ноги ставили, кормили их, помогали им восстанавливать города!
– Презирал, – согласился Антон. – Мужчин, которые устраивались к нацистам в полицию и истребляли свой же народ по их приказу. Старост, сдававших оккупантам советских служащих и евреев. Офицеров, примыкавших к фашистской армии и воевавших против нас. Их я презирал всем сердцем.
Наташа уставилась на пол.
– Но ваша история иная. – Он опустил голову, чтобы выловить ее взор. – Я понимаю, почему вы это делали. И не осуждаю.
Наташа выдержала паузу, стараясь отдышаться, и поправила платье.
– Полагаю, вы закончили?
Минут десять назад, навскидку прикинула я.
– Да?.. Да, – Хмельников тряхнул головой и встал на ноги.
Наташа ушла за ширму и сняла с себя безобразный наряд. Портной меж тем заносил пометки в журнал. Вскоре Рысакова, переодетая в юбку и фуфайку, положила рядом с ним исколотое булавками платье и откинула назад белокурые волосы.
– Я вам запишу, какие упражнения помогут восстановить руку, – пообещала она. – Не то забудете или напутаете. Занесу инструкции сегодня или завтра. Договорились?
Антон с готовностью кивнул.
Мы вышли из мастерской и двинулись к кухне, но на полпути одновременно остановились как подстреленные. Кряхтя, тяжело дыша, Псих тащил за руки мертвого Дубину, новоиспеченного суку. По земле за толстым, обрюзгшим телом тянулся влажный кровавый след. Коля доволок труп до лавочки и принялся усаживать его, облокотив спину на стену барака и перекрестив ему ноги. У Дубины было перерезано горло, глаза страдальчески закатаны к небу.
Я лихорадочно пошарила в карманах, выискивая нож. Завидев нас, Псих злорадно ухмыльнулся и тотчас вернулся к делу: спешил закончить свою чудовищную композицию перед приходом охранников. Я схватила похолодевшую Наташу за руку и потащила ее вперед.
* * *
Миловидная девушка Фрося, которая служила при кухне хлеборезкой, шагнула вверх по карьерной лестнице и заняла место у прилавка в ларьке. Все ее обязанности теперь сводились к тому, чтобы раскладывать товар по полкам, отсчитывать сдачу, прибираться в зале для посетителей да изредка прогонять доходяг с пустыми карманами, околачивавшихся у прилавков и истекавших слюной.
Мы дружно поздравили ее с повышением, и словом не обмолвившись о том, как Фрося заполучила непыльную, хорошо оплачиваемую работу. В последнее время она пользовалась повышенным вниманием у спецотдела, а если точнее, то у его начальника – Владимира Верховского. В их с Фросей связи не было ничего необычного, аморального и уж тем более постыдного. Верный рецепт выживания для женщины. В конце концов, если подумать, я недалеко от нее ушла.
И все-таки уход Фроси посулил перемены нашему сплоченному коллективу, так как на замену ей пришла Алина, моя старая подруга по общему бараку. Вопреки нашим ожиданиям, Алина не стала с порога огрызаться и сыпать едкими обвинениями. Она только посетовала на нестираные фартуки, начисто вымыла руки с мылом, разложила доски с ножами и приступила к делу.
Мы прекрасно помнили, что Алина считала придурков подлецами и ворами, а потому боялись, что наша новая коллега примется ябедничать на нас начальству или, чего доброго, ее специально приставили к нам стукачить. На первых порах мы притаились, притворились паиньками и не притрагивались к неположенным нам продуктам. Раньше Света обожала закинуть в рот кусок-другой во время готовки – якобы он был лишним, но не выбрасывать же еду, прости господи, – а сейчас она сваливала в котел все дочиста, прямо-таки шкрябала разделочную доску ножом. Я все реже наведывалась к поварам, а ведь прежде участвовала в их дружеских «застольях».