– И правильно делают, – возразил Евдокимов. – Сам посуди: в тайге тихо, мотор слышен. Беглянки услышат погоню и свернут. А если своими ногами, так собаки легко найдут след и поведут за собой отряд без лишнего шума. Сергей Иванович верно сказал – не могли они уйти далеко.
Андрей выдвинул вперед губу, признавая его правоту.
– Товарищи, мы готовы к началу поисков, – с важной миной объявил Полтавченко. – Планируем вернуть беглянок в течение часа. Наверняка они там заплутали и ходят кругами где-то неподалеку.
– Мы на вас рассчитываем, товарищ лейтенант, – вставил Смородин покровительственным тоном прежде, чем Юровский успел открыть рот.
– Угу, – замешкавшись на секунду, ответил Полтавченко. – Нам и погода на руку. С завтрашнего дня синоптики прогнозируют ливни. Ну дуры, слов нет! Спланировать побег нормально не могут! Дождались бы плохой погоды – задали бы нам ту еще задачку по смытым следам идти…
– Ждем подробнейшего отчета о проведенной операции, – предупредил Смородин, опять перехватив на себя инициативу.
– Сергей Иванович, наведайтесь к нам с Дмитрием Егоровичем сразу, как прибудете обратно, – велел Юровский. – Вне зависимости от времени.
– Есть, товарищ полковник, – козырнул лейтенант и ушел, уводя за собой поисковый отряд.
Лагерщики стали расходиться. Смородин – уже не первый раз – посмотрел на меня с плохо скрытым неодобрением. И хотя я ютилась в тени, прислонившись к стене бани и притворяясь невидимкой, Олега Валерьевича все равно тяготило мое присутствие.
– Идем, – шепнул мне Юровский.
Смородин провожал нас задумчивым взглядом.
– Не расстраивайся из-за случившегося, хорошо? – попросил Андрей, когда мы остановились перед входом на склад.
– Не понимаю, – промолвила я. – Почему с жучками ушла Маша? Она не воровка, и она очень пугливая девушка. Она – и в побег?
Юровский постоял, покусал губу.
– Давай не будем делать поспешных выводов, – произнес он в конце концов. – Дождемся, когда охрана вернет их. Там и выясним.
Он поцеловал меня на прощание и направился домой. Ему предстояла непростая ночь.
Беглянок планировали поймать за час, но не поймали ни за два, ни за ночь, ни на следующий день. Чуткий собачий нос так и не уловил следа, пока земля оставалась сухой. В полдень, как и предсказывали синоптики, над Ермаковом сгустились тучи, а это означало, что поисковая группа отныне будет идти практически вслепую.
В обед до первого лагпункта дошел Полтавченко. Он быстро отчитался перед полковником и начальником лагеря – ведь отчитываться там было не о чем – и с полчаса пропадал в своем кабинете, куда, по случайному, конечно же, стечению обстоятельств, как раз явилась уборщица Оля со шваброй. После Сергей Иванович наполнил канистры с водой, забрал у Ильиничны термосы с кашей и заглянул ко мне на склад, чтобы сгрести консервы. Брови его то и дело сходились на переносице от неудержимой злости, на щеках краснели здоровенные бляхи: гнус от пуза полакомился его кровью.
– И как бабы терпят это в тайге, – прогундосил он, нервно завязывая свой рюкзак-мешок.
На вещевом складе Полтавченко раздобыл новые накомарники, затем вызвал шофера и поехал вместе с ним на грузовике обратно в тайгу.
Мы надеялись, что если вохровцы отдохнут, подкрепятся и пересядут на колеса, то операция закончится в тот же день. Это было бы очень кстати, поскольку обрушившийся дождь оказался сильнее, чем предвещал прогноз погоды. Тропы размыло, в воздухе витала влага. Ночью машина застряла в грязевой яме, и охранники потеряли два часа вдобавок, чтобы вызволить грузовик из западни. Подумали возвратиться, поменять колеса на лошадей, но лишних часов у них не имелось. Они вымотались, сбились с пути и не знали, куда ехать дальше. Утром на поиски выделили еще 10 человек и к ним 10 лошадей в придачу. Новый отряд тоже бродил без точного плана: туда, куда глядят глаза.
Розыск не приносил результатов целых пять дней, и это здорово всколыхнуло управление. Ни разу беглецам не удавалось скрываться так долго. Операция затянулась бы на неделю, а то и на две, если бы однажды не обнаружилось, что вохровцы следовали не в том направлении.
Я поняла, что в деле появилось продвижение, когда заметила на измученном лице Андрея подобие воодушевления. Он ни с того ни с сего приехал в Ермаково в полдень – весь вымокший, запыхавшийся, зато бодрый. Я наблюдала за ним из окна кухни, когда Юровский отряхнулся от стекавшей на лоб дождевой воды и кликнул первого попавшегося на глаза сослуживца – своего заместителя, подполковника Захарова.
– Женя, надо передать поисковым группам сообщение, – бросился Андрей к Захарову. – Я только что наткнулся на местных у дороги. Зыряне видели на Токуреевском озере трех женщин, похожих на заключенных.
Мы с Наташей одновременно нахмурились. Почему трех женщин, если из лагпункта вышло четверо?
– Я найду человека, который доедет с вестями, – подобрался Захаров.
– Пускай прихватит фельдшера. У одной девушки сильные отеки.
Грузовик и его конный эскорт въехали на территорию женской зоны вечером пятого дня. Полтавченко восседал в салоне с видом милиционера, который после нескольких лет следствия поймал серийного убийцу, наводившего ужас на всю область или, чего доброго, на весь Союз. В открытом кузове развалились уставшие солдаты и вымазанные грязью с носа до хвоста овчарки. Они окружили беглянок плотным кольцом. Заключенные мало походили на женщин – скорее, на злых ведьм…
Волосы космами спадали на их загорелые лбы. Кожа побагровела и набухла из-за россыпи укусов. Рубахи были пропитаны потом, порваны; меня передернуло от сочувствия: дыры в одежде открывали гнусу доступ к самым деликатным частям тела и позволяли безжалостно терзать их. Хуже других зэчек выглядела Лариса. Она вообще кое-как разлепляла заплывшие веки. Жучки всегда были остры на язык, но сейчас они молчали, они только чесались, чесались и чесались.
Ермаково вновь накрыл ливень. Дождевая стена смывала все на своем пути. Она избивала не высохшие после предыдущих осадков лужи, крыши серо-коричневых бараков, людей, бежавших по вязкой жиже в укрытия. Жучки задирали головы, подставляя воспаленные лица, и холодные капли успокаивали их зудевшие бугры.
Я стояла под крышей барака-столовой и смотрела, как беглянок спускали с грузовиков на землю. У Даши порвалась юбка, и всеобщему взору открылись ее трусы, впрочем, ни ей, ни мужчинам до тех трусов дела не было. Начальница лагеря Казакова отдавала одно поручение за другим, активно жестикулируя руками. Прибежали фельдшеры, подхватили жучек под локти и потащили их в больничные палаты.
Я сорвалась вон из-под козырька и побежала за территорию зоны, к избе полковника. Грязь под моими ногами плескалась, пачкала юбку. Сапоги скользили, как по размякшему маслу. Я взлетела на веранду и постучала. Андрей оказался дома.
– Что с ними случилось? Вы выяснили? – накинулась я на него без предисловий, убирая со лба мокрые волосы.
Юровский пропустил меня внутрь и стал разыскивать полотенце.
– Ну что же?! – воскликнула я.
– Выяснили, – сказал он, вздохнув.
– Не томи!
Он протянул мне полотенце. Я взяла и замерла с ним в руках.
– Они неплохо продумали побег, – начал рассказывать Юровский. Я жадно слушала, не пропуская ни единого слова. – Несколько месяцев назад завели переписку со старым приятелем Грушевской. Целую цепочку выстроили: нашли кого-то из бесконвойных, кто может передавать письма вольному человеку в Ермакове, а тот уже должен был перенаправлять другу этой Ани. В переписке условились, что друг встретит их в Игарке. Изучили по карте, в какую сторону идти. Назначили день. Всё рассчитали: и то, как слиняют от конвоиров, и то, что осадки смоют запах их следов, и то, что друга они будут ждать у кого-нибудь из бывших заключенных в Игарке. Слуцкой только не повезло – в час побега ее заперли в КВЧ, вот и пришлось расчищать себе путь… Они преодолели почти девяносто километров за пять дней и едва не достигли места встречи, где сели бы на судно до Красноярска. Нам дьявольски повезло, что мы схватили их в последний момент. Иначе полетели бы головы. Моя в первую очередь.
– Понятно. – Я от нетерпения подпрыгивала на месте. – Ну, а что же Маша? Василевская? Почему не вернулась? Где она?
В его глазах блеснули печаль и сочувствие.
– Она потерялась в тайге? Ее не нашли?
– Ее нашли, Нина.
– Она умерла? – то ли спросила, то ли сказала я. Андрей кивнул. – Что произошло? От голода? Маша жаловалась постоянно…
– Ее убили, – ошарашил он меня.
– Убили! – воскликнула я. – Вохровцы открыли огонь? Напал хищник?
Он мотал головой, не встречаясь со мной взглядом. Остался лишь один возможный вариант.
– Жучки? Они убили Машу? – задрожала я. – Почему?
– Они ее зарезали и съели.
Я застыла. Слова «Машу» и «съели» не укладывались в моем мозгу, не крепились одно к другому. Наверное, Андрей шутит или я его неправильно понимаю?
– До чего же надо было дойти, чтобы съесть свою?!
– Она никогда не была им своей, – поправил меня Андрей. – Нина, я знаю, как тяжело принять такие вести и насколько эта ситуация кажется тебе абсурдной, но то, что случилось с Василевской, – в лагерях сценарий весьма обыденный, несмотря на свою жестокость. У женщин не было оружия, чтобы охотиться, и они не умеют ловить рыбу. Бежали, по сути, с голыми руками. Они осознавали, что им не выжить в тайге без еды. Поэтому они заранее задобрили подходящего человека, вошли к нему в доверие, а потом забрали с собой на убой. Таких, как Василевская, называют барашками или коровами… Даже если бы резать на мясо ее не пришлось, жучки все равно убили бы ее – она была лишней, на нее поддельных документов не готовилось и билет не покупался.
Мне внезапно вспомнилось, как жучки сначала подкармливали бледную, шатавшуюся от усталости Наташу. Они планировали склонить к побегу ее, это мне теперь было очевидно; однако воровки просчитались – Наташа никогда не опускала рук и, борясь за жизнь, попала на спасительную кухню. Тогда жучки переключились на самую слабую, самую податливую, самую ведомую, самую мечтательную и далекую от реальности девушку – Эмигрантку. Не справившись со свалившимися на ее плечи невзгодами, Маша стала пищей для более сильных людей.