– Что ты здесь делаешь?.. – изумилась я. Не мог же Вася навестить ее в женской зоне!
– Пришла, как обычно, к складу поговорить перед отбоем. А ты исчезла, – затараторила Наташа, по-матерински поправляя на мне свитер Антона. – Мотала-мотала круги, пока меня охранники не погнали. Часа два прождала на кухне. Не могла же я уйти спать, когда ты пропала! Тебе же некуда! Он же в Москву улетел!
Спохватившись, Рысакова смолкла и тут же раскочегарилась снова. Она уперла руки в боки, будто бы злясь на мое крайнее безрассудство. Движения ее были быстрыми, короткими, нервными, дыхание – частым. Она схватила кружку с тумбы, посмотрела на прозрачную жидкость и отпила. Я поздно опомнилась и не успела предупредить, что это не вода.
Наташа взвизгнула, закашлялась и вытерла обожженные губы. В уголках покрасневших глаз выступили слезы.
– Ну кто ж так спирт пьет, – посетовал Антон.
Он вытащил из ее пальцев жестянку и легонько похлопал по спине. Рысакова благодарно кивнула ему, прочистив горло.
– Смотрю, Вася идет, – продолжала она охрипшим голосом. – Чего, думаю, он в ночи шляется? Не слышал ли о тебе? Я выбежала на улицу, перехватила его. Он мне все рассказал и проводил сюда.
Наташе понадобилась еще минута, чтобы откашляться. Хмельников передал ей кружку с водой, и она жадно вылакала все до дна.
– В голове не укладывается, что Смородин послал тебя на верную смерть! – взорвалась Наташа ни с того ни с сего, перейдя на крик. Мы с Антоном встрепенулись. – Подлец! И ведь выдумал какую-то чушь про заговор!
Она вскочила с кровати и замаячила по комнатушке, размахивая руками. Чуть не выдала оплеуху Хмельникову, но тот вовремя увернулся.
– Подстелил тебя под садиста! – бушевала Наташа. – А сам народ уму-разуму учит, возомнив из себя черт знает что! Паскуда!
Рысакова редко ругалась, а если и допускала бранное словцо, обычно розовела и опускала глаза. Но только не сегодня. Лицо хрупкой блондинки воинственно исказилось, ладони сжались в кулаки, светлые волосы растрепались, как у ведьмы.
Не сводя с нее веселого взгляда, портной приподнял брови.
– Что ты будешь делать? – осведомилась она, немного успокоившись.
– Не представляю, – проскрипела я и запустила пальцы в волосы. – Сегодня заночую здесь и буду ждать вестей от Васи.
– Отличный план, – согласилась Наташа. Поколебавшись на миг, она подняла взгляд на притихшего мужчину: – Понимаю, все это доставляет тебе кучу неудобств, но… можешь не выгонять Нину? Пока мы не убедимся, что ей ничего бояться?
Хмельников потемнел лицом.
– И в мыслях не было выгонять! – возмутился он. – Пусть остается столько, сколько нужно.
Этого не ожидали ни Антон, ни я, но Рысакова упала к нему на грудь и обхватила плечи. Где-то у мужской шеи послышалось глухое спасибо и короткий всхлип. Антон застыл как истукан. Придя в себя, он сжал Наташу в кольце рук. Она обмякла и засопела.
– Ложитесь спать, – сказала Наташа, задрав к нему голову. Их лица находились в нескольких сантиметрах друг от друга. – Я зайду утром, перед завтраком.
Антон искоса сверил время по часам. Почти час ночи.
– Зачем тебе возвращаться, если все давно спят? – запротестовал он. – Ночуйте обе тут. Места хватит.
– А ты? – обронила она, приложив щеку к его груди и зажмурившись.
Он поспешил поощрить ее раскованность, нежно проведя ладонью по спине. Рысакова едва не замурчала.
– Расстелю себе в зале.
– В мастерской же больше нет раскладушек, – вставила я.
– Лягу на полу, – безразлично пожал плечами Хмельников, продолжая поглаживать Наташу.
Из ее горла вырвался протяжный стон, в котором сконцентрировалась все накопленное изнеможение.
– Утром тебя разбужу, – уговаривал он Наташу, перейдя на еле различимый шепот. – Во сколько ты встаешь?
– В пять, – скривилась та, поковыряв глаза кулаками.
Портной мысленно сделал себе пометку переставить будильник и подтолкнул ее к кровати. Наташа послушно прошлепала вперед и улеглась со мной. Хмельников прикрыл за собой дверь и немного пошуршал в зале, сооружая себе самодельное ложе из одеял и одежды.
Мы тесно прижались друг к другу и укрылись одеялом. Наташа заснула, как только опустилась на подушку, я же ворочалась – мне чудились подозрительные звуки. Вот листья зашелестели – наверное, кто-то к окну крадется; вот половицы скрипнули – уже проникли внутрь и идут на цыпочках сюда…
Я рассердилась на саму себя. Хватит! Так можно напридумывать черт знает что!
Спустя четыре часа Антон вошел в каморку, присел рядом с кроватью на корточки и коснулся лица Наташи. Просыпаться она не желала. В знак протеста Наташа даже начала кряхтеть и отворачиваться, случайно разбудив и меня. Вообще Рысакова вставала без особых усилий, однако сегодня мы были выжаты до последней капли и с трудом входили в повседневный ритм.
Хмельников мягко потормошил ее, нашептывая что-то ласковое. Наташа шмыгнула носом и поднялась на локтях. Волосы ее торчали паклями, под глазами залегли темные круги, губы припухли. Антон очарованно улыбнулся и выставил руки. Наташа ухватилась за них, и он поднял ее с постели.
После того как она побрела на кухню, мы еще часа три поспали (ведь у нас рабочий день начинался в девять), потом в портновскую явился Вася. В отличие от нас троих, ему вообще не посчастливилось добраться до кровати. Он умудрился подкупить вахтеров и прошмыгнуть за территорию зоны до подъема. Гриненко поднял начальника лагпункта на ноги среди ночи и сидел с ним до тех пор, пока тот не связался с Юровским. Евдокимов не мог предположить, что мои допросы зайдут так далеко. Ошеломленный, он отправил срочную телеграмму в Москву, в ту гостиницу, где остановился полковник. И хотя в столице было раннее утро, и хотя командировка должна была длиться еще как минимум три дня, Юровского в номере не оказалось. Ответа на телеграмму не пришло.
На ум майору и нарядчику шли самые тревожные предположения, но они не оправдались. Ближе к восьми по ермаковскому времени раздался телефонный звонок. Андрей звонил, просто чтобы справиться о делах; о том, что начальник первого лагпункта его разыскивал, он не имел понятия. К тому времени Юровский уже выехал из Москвы обратно в Ермаково. На этой части Васиного рассказа я остро ощутила на себе, что значит «отлегло от сердца». Чуть не вырвало на радостях, так отлегло.
– У вас все в порядке, Дмитрий Егорович? – спрашивал полковник взволнованно. – К вам перевели новых рыбаков, о которых мы с вами говорили? Отправили ли вы санитарную комиссию по лагпунктам? Утеплены ли к зиме те бараки, откуда поступали жалобы? Есть ли какие-нибудь нарушения режима?..
Евдокимов сухо рассказывал, что рыбаков перевели, санитарную комиссию отправили, бараки утеплили. За нарушение режима в штрафном изоляторе отбывают наказание зэка Валов, Балдахинов и Смирнов: первый, фельдшер, сидит за продажу блатным запрещенного вещества (марафета); второй, расконвоированный почтальон, – за пропажу без вести на сутки (запил со знакомым ссыльнопоселенцем); третий, разгрузчик, – за отрыв от работы во время приемки женского этапа (спустя 10 лет встретил жену, и как только об этом узнало начальство, ее немедленно увезли в другой лагерь). В числе прочего Евдокимов доложил, что подполковник Смородин командировал заведующего продовольственным складом в четвертый лагпункт, чтобы тот оценил хранение добытой на Енисее рыбы и вместительность тамошнего ледника.
– Четвертый? Вы сказали, четвертый? – потрясенно выдохнул Андрей. Четвертый – такой же номер был у барака, в котором жили законники.
– Так точно, Андрей Юрьевич, четвертый, – подтвердил майор, кашлянув. – Командировка завершена, заведующий уже вернулся обратно в Ермаково.
Юровский велел Евдокимову зайти к своему заместителю, подполковнику Захарову, и напомнить ему, что необходимо проконтролировать подготовку к празднованию 33-й годовщины Октябрьской революции, а также проверить расписание лекций начальника политотдела стройки Смородина, приуроченных к этой дате. Захаров должен был прочесть черновик речи и убедиться, что она вполне доходчиво и красочно повествует о том, как великая Революция положила начало эпохи освобождения трудящихся от капиталистического рабства и как советский строй, возникший в результате ее победы, повлиял на развитие мировой истории. Под конец разговора Юровский сорвался. Он кричал, что подполковник пренебрегает своими обязанностями и что времени на выполнение поставленной задачи становится все меньше.
– Чтоб упиздовал в командировку сегодня же! – надрывался по ту сторону трубки Андрей.
– Можешь возвращаться на склад, – резюмировал Гриненко и в знак признательности за помощь похлопал Хмельникова по плечу. Тот уже возился у рабочего стола с швейной машинкой.
Я тоже поблагодарила Антона и побежала к своему бараку. На завтрак я не явилась. Мне вообще не хотелось есть. Я заперлась, прикрыла выбитые Петей окна занавесками и бросилась усердно натирать кожу мылом – смывать следы от Роминых пальцев, его запах, его дух, оставшийся на мне.
Когда я выливала мыльную воду на улицу, на тропинке перед складом показался Баланда. Федя шел в новехоньком тулупчике из овчины и в пушистых унтах. Он был угрюм и сосредоточен. Взгляд его стрелял исподлобья по сторонам, руки не просто держали наготове винтовку, они замерли у курка. Я пропустила его внутрь, и он с порога вывалил на меня кучу обвинений. Не предупредила о вызовах в штаб, видите ли!
– И почесала к Евдокимову! – бушевал Федя, нарочно захлопнув за собой дверь с грохотом.
– А что не так? – изумилась я, всплеснув руками. – К кому мне еще было идти?
– Да Дуняша против Смородины и слова не вякнет! Кишка тонка! – повысил голос вор. – С ним нечего ловить, как ты сама-то не дотумкала?
– Федя! – предупреждающе рыкнула я на него.
Он стиснул зубы, борясь с гневом.
– Я не догнал, какого х… – он осекся. – Какого черта ты не дала раскладку мне!
– Тебе?! – вытаращилась я на него.