– Как подогнали? И что?..
– Да ниче, – отмахнулся Вологодский равнодушно. – Сначала Рома ей засандалил, потом и мы с корешами по кругу пустили.
– Где она сейчас? – Полковник зачем-то вскочил из-за своего стола.
– Ускакала, как отработала.
– Так что же, живая?.. – не веря, выпалил Юровский.
– Живая, живая, – ухмыльнулся Гриша. – У нее крепкая броня. Покрепче твоей Ходули будет…
Юровский сел обратно в кресло и налил им с Гришей коньяку. Вообще, он стал очень много пить. Мне он тоже предложил, но я отказалась.
– Кто она?
Они с Вологодским чокнулись и опрокинули стопки в горла.
– Вроде как Алкой звать. – Заметив по удрученному Андрею, что сведений недостаточно, Гриша призадумался. – Ну, знаешь, там такой бутон… Лезешь на нее, как в гору поднимаешься. Босс сам с ней еле справился.
Юровский мигом все понял. Фигура Аллы Ткачук напоминала круглое яблочко; заключенная девятого женского лагпункта доставляла документы в другие ОЛП. У нее имелись собственная лошадка и громкое прозвище Алка-давалка, полученное ввиду ее полной безотказности. Пышечка спала со всеми мужчинами, которые проявляли к ней хотя бы малый интерес.
– Покалечили?
– Немного, – неохотно признался Гриша. – Но жить будет.
Юровский замолчал, уставившись на свои скрещенные пальцы. Грудь его ходила ходуном. Собравшись с мыслями, он вполголоса промолвил:
– Если бы ты защитил Нину, я бы в долгу не остался.
– Если б я защитил ее, дядя, долг бы тебе гасить было не перед кем, – расхохотался Гриша.
Прошла неделя. Андрей так и не выезжал из Ермакова. Совещания он часто проводил прямо у себя в гостиной. Сегодня к нему приехали инженеры Енисейской экспедиции Желдорпроекта, чтобы обсудить поправки кремлевских специалистов в проект строительства. Они сидели и монотонно гундосили, пока речь не зашла о сроках, о том, что в 1951 году нужно сдать более 120 километров железной дороги, в том числе около 30 километров на участке трассы от реки Турухан до реки Большой Блудной и более 15 километров от депо Таз в восточном направлении…
– Товарищ полковник, в пятьдесят первом году никак не успеем, – сказал Савелий Журавлев. У него было длинное интеллигентное лицо, наполовину скрытое за массивными круглыми очками. – Мы предполагаем в следующем году уложить около пятидесяти километров главного пути и закончить возведение сорока постоянных и временных мостов…
– Почему не успеем? – вскинул Юровский брови.
– Сезон был трудный, – пояснил инженер. – Вам ли не знать! Весной грунт ушел в болота, готовые насыпи постоянно размывало, рельсовая колея давала опасный прогиб…
– Как и каждый год, – пожал плечами полковник.
– Да, мы бросили много рабочей силы на то, чтобы привести уже готовые отрезки трассы в порядок. Особую проблему составляют те участки, которые вообще никоим образом не поддерживаются. Вот лагпункт сдал сколько-то там километров, сложил вещички, бросил бараки и переместился дальше. А дорога остается, никто за ней не смотрит. Сколько нам заключенных приходится выделять на ремонт таких брошенок! И число этих брошенок постоянно растет! Немудрено, что темпы строительства существенно снижаются. Одни плывуны сколько проблем приносят…
По гостиной прошелся согласный рокот других членов экспедиции. Андрей смотрел на них с недовольством.
– Плывуны, – отозвался он эхом, озадачившись. – Когда трасса проседает то тут, то там, мы любим сваливать свои невзгоды на вечную мерзлоту и болота. Но вы уверены, что всегда и во всем виновато Заполярье? Вот скажите, Савелий Тимофеевич: повинен ли Север в том, что в мае прогиб произошел на двадцать восьмом участке?
Журавлев сморщил лоб и зашелестел бумагами, пытаясь вспомнить, что же случилось на 28-м в мае.
– Грунт там размывало и год назад, причем в том же самом месте, – подсказал полковник. – Тогда мы выписали предписание, чтобы бригады укрепили участок бетонными сваями.
– Так точно, – нашел специалист соответствующие пометки.
– Знаете, что они на самом деле там сделали?
– Что? – Журавлев подался вперед и натянул очки повыше.
– Они набили джутовые мешки мелким песком, завязали их и накидали в трясину. Они кидали, кидали, кидали, и вот встала она, наконец, трясина эта чертова, – вздохнул Андрей. – Дальше они путь отремонтировали и умыли руки. А потом, как вы верно сказали, собрали вещички и переехали на новое место, строить новый участок. К старому они теперь вроде как отношения уже не имели. А мешки тем временем гнили в земле целый год. Поздней весной снег начал таять, возникли паводки, двинулись плывуны. Песок из мешков вымыло, и на тебе – опять прогиб! Так кто же виноват, товарищ Журавлев, – Заполярье или бездари, которые не поставили бетонных свай, как от них требовали?
Юровский кипел от злости. Верочка трясущимися руками подавала инженерам чашки с чаем, и они слабо кивали ей в знак благодарности, вжавшись в стулья.
Больше всех переживал Журавлев. У него задергался подбородок.
– Виноваты, Андрей Юрьевич, – промямлил он, – не проследили, исполняются ли рекомендации…
– Савелий Тимофеевич, это были не рекомендации, а приказ, – поправил его Юровский, тем самым сгустив краски.
– Понимаю, – Журавлев неловко кашлянул.
– Той весной мы спали по несколько часов в сутки, переезжали с участка на участок и попросту вымотались, – заступился за коллегу Владимир Кулинич.
– Если бы поставленная задача тогда была выполнена, в этом году нам бы не пришлось восстанавливать двадцать восьмой участок и участки, подобные ему, – возразил начальник. – Ведь прогибов бы попросту не было. И черт знает сколько еще можно насчитать случаев туфты, о которых нам с вами никто не докладывал…
Казалось бы, Юровский должен был закрыть эту тему, однако он, ко всеобщей растерянности, только распалялся. Затравленный Журавлев опустил голову.
– Поймите, из-за таких вот мелочей сдача новых участков дороги откладывается, – давил на экспедицию начальник. – Меня сверху торопят, что я должен отвечать? Что мы с болотами никак не разберемся? Нам выделяют огромные деньги из госбюджета, присылают технику и относительно сильных заключенных, нам улучшают питание, идут на уступки, а мы что? Плачемся каждую весну? Все равно не справляемся? Без конца прогибы ремонтируем? По постановлению правительства сквозное рабочее движение должно открыться в пятьдесят третьем году, это даже меньше, чем через три года. Представьте, как через три года высшее руководство страны приезжает сюда и своими глазами видит, что у нас тут вместо Великого Северного пути – несколько участков-калек, которые вдруг начинаются в глухой тайге и там же заканчиваются! И чья голова полетит, когда это случится? Моя полетит, товарищи…
Повисла напряженная пауза.
– Вам известно, когда и что нам надо сдать, – продолжал полковник. – А теперь переносите сроки раньше! Много раньше! Потому что трассу нужно запустить с опережением графика. Нравится нам это или нет, но мы обязаны уложиться…
Журавлев попытался оправдаться.
– Пустые отговорки, Савелий Тимофеевич! – воскликнул Юровский. – Когда на тех участках, которые входят в зону вашей ответственности, весной снова пойдут плывуны, я спрошу не с Севера, Савелий Тимофеевич, в первую очередь я спрошу с вас.
Когда страсти немного поутихли и совещание закончилось, инженеры спешно сложили бумаги в портфели и торопливо покинули избу начальника, будто их гнали отсюда плетями. Андрей еще долго сидел у печи, широко расставив ноги и наблюдая за танцующими языками пламени. Он был прикован к своему креслу. Забыв поужинать – хотя Вера ему неоднократно напоминала, – Юровский оделся и отправился ко мне на склад.
– Зря я так с ним, – качал он головой. – Не заслужил Журавлев выговора… Он и так пашет как проклятый. Я не имею права его в чем-то упрекать. Не виноват он, что нам поставили бешеные сроки, не считаясь с северными условиями, не считаясь вообще с объемами работ…
– Ты слишком накручиваешь себя в последнее время, вот и сорвался, – ободряюще сжала я его плечо. – Извинись перед ним при следующей встрече. Наверняка он все поймет.
Юровского не устроил предложенный мной сценарий. Он маячил по складу, не в силах оставаться в одном положении дольше секунды. Вышагивая какой-то взвинченной, пружинистой походкой, он косился то на часы, то на меня, то на свою шинель на крючке. Потом он ушел.
На ночь глядя Андрей направился в ермаковскую гостиницу. Здесь вместе с другими членами экспедиции остановился Савелий Журавлев. Он прибыл на совещание к начальнику из Янова Стана, второго по численности населения поселка 503-й стройки, находившегося в 140 километрах от Ермакова. Инженер, потрясенный выговором, не спал; он сидел за столом и копался в производственных планах, стараясь сообразить, как же исполнить требования полковника. Раздался стук. Лицо Журавлева вытянулось, когда он увидел на пороге своего номера запыхавшегося Юровского.
Андрей принес ему извинения и дал неделю отпуска, чтобы Журавлев смог провести время с женой и новорожденным сыном. Через полчаса он вернулся ко мне на склад. Невыспавшийся, умотанный, зато впервые за последние дни довольный. Плечи его расправились, но на этот раз не воинственно, а уверенно. В серых глазах появились прежние спокойствие и неуязвимость. Я облегченно улыбнулась ему – тому самому Андрею, которого знала всю жизнь.
* * *
Первый месяц 1951 года выдался суровым. Припадки погоды начались еще в конце декабря, когда мы готовились к празднованию Нового года и толпой наряжали елку. Мужчины приволокли из тайги в центр поселка деревце c роскошной зеленой шубкой, а женщины потом развешивали по ветвям самодельные украшения. Ночью обрушилась пурга, сугробы занесли бараки и избы, буквально заблокировав выходы сотням заключенных и вольных. Наутро зэки, которым удалось выбраться, расчищали снег по всему Ермакову. Они страшно завидовали тем, кто волею матушки-природы в рабочее время припухал на своей шконке. Ближе к вечеру, когда припухавшие были «освобождены», а по поселку снова можно было ходить, налетел порывистый ветер, сбивавший людей с ног. Праздничная елочка продержалась не больше суток…