Дети рыдали навзрыд, жалобно зовя папочку.
– Он там из-за вас! – накинулась Клавдия разъяренной кошкой на Андрея, когда тот, разбуженный Певчих, забежал в избу. – Он не подписывал, что они просили, он выгораживал вас! Ему угрожали, и вот получите! Теперь-то они точно выбьют из него признание! И упекут вас всех! И меня как жену!.. Мои дети – и сироты?! Подите прочь! Не хочу вас видеть…
Три дня держались минус 50 градусов. Все работы по строительству были свернуты, зоны будто бы вымерли. Сегодня потеплело до минус 45, но ветер зловеще выл, пробиваясь в щели бараков, поэтому строителей опять оставили на базе. Лишь обслуга лагпунктов трудилась по прежнему графику.
Я схватила толстое одеяло и накинула его на плечи. Печь не прогревала зал настолько, чтобы мои зубы перестали стучать, поэтому я завернулась в одеяло с головы до ног. В таком виде и вышагивала по проходной, как сосиска в тесте.
Окно покрылось плотной коркой инея, через которую был виден только крохотный просвет. По ту сторону стены порывы нагибали деревья, сметали сугробы, так что снежинки кружили в воздухе, смерчем поднимали вверх легкие предметы: выброшенную пачку от табака, записки, шапки обозленных на всех и вся вохровцев. Им-то, дежурным на постах, приходилось туже всего.
На заснеженной тропинке перед складом показался подросток. Он бесцельно бродил по улице, иногда высовывая нос из-под шарфа. Я сразу узнала его круглые щеки и упавшие на лоб золотистые волосы. Накинув шубу прямо поверх одеяла, я отворила дверь. Мороз хлестнул меня по лицу и нырнул за спину внутрь склада, умертвив накопленное тепло одним ударом.
– Петя! Петя! – звала я мальчишку, перекрикивая ветер.
Зайцев обернулся и прищурился. Выбеленные морозом брови сошлись на переносице. Я замахала руками, и Петя, немного поразмыслив, двинулся ко мне.
– Ты чего слоняешься по улице в такую погоду? – спросила я, закрывая за ним.
– Ищу темняк, где уроки сделать, – привел он меня в ступор.
– Угу, уроки, – кивнула я, изумленная. Ну какие могут быть уроки у мальчика, отбывающего срок? – А почему бы тебе не позаниматься у себя? Я слышала, ты поселился в первом бараке, лучшем из лучших. Там тепло, кровать, соседи мирные.
– Да они третий день в карты рубятся, байки толкают или бухают! – крикнул он неожиданно громко. – Шумно!
– Ты их строго не суди, – улыбнулась я ему, но Петя не видел, Петя мрачно пялился в сторону. – Чем же им еще развлекаться в четырех стенах? Хочешь, сиди тут. У меня тихо, чай тебе налью.
Подросток часто моргал, и его обросшие инеем ресницы хлопали. Губы отливали синим. Он в нерешительности потоптался на месте, перебирая другие возможные варианты, но, видно, их было немного, поскольку он в конце концов стянул ушанку.
Я поставила керосиновую лампу на стол, отодвинула ему стул и стала кипятить воду. Повесив полушубок на крючок, Петя плотно обмотал шерстяной шарф вокруг шеи. В побагровевших от холода руках он держал книжку, полученную в поселковой библиотеке. Это был «Чапаев». Пока я хлопотала, подкидывая дрова в буржуйку, Зайцев забрался на стул и аккуратно положил перед собой роман. Он облизнул кончики пальцев и стал переворачивать страницы, выискивая абзац, на котором остановился в прошлый раз.
– Какое тебе домашнее задание задали? – полюбопытствовала я.
– Прочитать главу, – буркнул он неохотно.
– «Чапаева»? – с недоверием уточнила я, нахмурившись. – И как, интересно?
– Сойдет! – соврал Петя.
– А кто твой учитель? – продолжала я лезть не в свои дела.
– Смородина, – ответил Петя с непривычной теплотой.
Неужто сам с ребенком занимается?.. От удивления я чуть не швырнула в огонь свою туфлю, подвернувшуюся под руку. В деньки потеплее я переодевала в помещении собачьи унты на более легкую обувь.
– Что вы еще проходите, помимо литературы?
– Да все, что проходят в школе, – с растущим раздражением говорил Петя. – Конституцию, математику и это, как его, чистописание…
На том он демонстративно отвернулся.
Я поставила перед ним кружку. Зайцев потер озябшие руки под столом и кивнул в знак благодарности. Я стянула с себя одеяло и повесила его на спинку стула, не решаясь накинуть на спину мальчику. Спустя пару минут он, неловко передернув уголками губ, сам укрылся моим одеялом и отпил горячего чая.
Зайцев читал сосредоточенно и очень-очень медленно для ребенка его возраста. Пухлые обветренные губы шевелились, повторяя шепотом прочитанный текст, тонкий пальчик скользил вдоль строчек. Наверное, он с трудом вспомнил алфавит, когда приступил к занятиям…
Иногда казалось, что Петя уснул, однако вскоре страница все-таки переворачивалась; несколько раз он, розовея от смущения, просил меня произнести вслух какое-нибудь трудное слово или же пояснить его значение. Фельдфебельские усы – это какие? Что такое ватага? А дотошный – это тот, от которого тошнит?
Спустя час к нам постучали. Петя вскинул голову и вопросительно посмотрел на меня. Я пожала плечами, поскольку тоже не ждала гостей. Андрей вылетел в Свердловск28 на встречу с зампрокурора Бурановым – тот мог помочь по делу Евдокимова, которого уже перевезли в Красноярское управление МГБ…
Перед входом мялся Смородин. Это была наша первая встреча после той самой злополучной ночи, когда он попрощался со мной и бросил на растерзание законникам. Мы пару секунд буравили друг друга глазами, потом ему это надоело и он, отодвинув меня, втиснулся внутрь. Поздороваться не потрудился. Я тоже промолчала.
Подполковник обнаружил завернутого в кокон мальчишку и сразу весь как-то расслабился, разгладился и посветлел. Он снял заснеженную шапку-ушанку, стянул варежки, присел на корточки (так он мог разговаривать с подростком на одном с ним уровне, а не сверху вниз) и подмигнул ему. Надо же! Оказывается, он умел быть ласковым…
– Петр, я тебя по всему лагпункту ищу, – сказал Смородин журчащим, как струйки воды в фонтане, голосом. Но сейчас в его голосе не было притворства или язвительности. Одна только любовь. – Куда, думаю, запропастился!..
Смородин мельком проинспектировал обстановку: одеяло, растопленную печь, кружку с остатками чая, открытую книжку. Он с досадой сдвинул брови, повернув голову в моем направлении. Похоже, я недостаточно хорошо позаботилась о своем госте. Я, в свою очередь, тоже нахохлилась. Буду я еще после нашей распри перед ним пресмыкаться!
Воздух сам собой наэлектризовался. Почувствовав неладное, Зайцев тронул учителя за руку.
– Дядя Олег, я прочитал десять страниц, а ты задал семь, – сказал он, налившись самодовольством. Его широкие щечки очаровательно округлились, вмялись ямочки.
– Молодец, Петр! – жарко похвалил Смородин, потрепав его по плечу. – Твоя тяга к учебе заслуживает высшей похвалы! Вот что! Если дочитаешь роман за неделю – купим тебе велосипед.
– Правда? Не понты бьешь? – вскрикнул Петя и приоткрыл рот.
– Правда, немедленно закажем с материка! – с серьезным видом подтвердил подполковник. – Но ты давай хорошенько учись, догоняй одногодок и перегоняй их! Хорошо?
– Угу, – поспешил уверить Зайцев, взволнованно сглотнув. – Дядя Олег, мне тут нравится читать. Можно я буду у Ходули заниматься? В моей хате с утра хавло заливают! Балдеют по-черному!
– Петр, сколько раз просил, – огорчился Смородин, – никакой фени… Ну забудь ты эти паршивые словечки! Читай книги, учись! Русский язык так богат, а ты на этом низменном жаргоне выражаешься…
– Лады, – легко согласился мальчик. – А Ходуля че как?
Я едва сдержала ядовитую усмешку – такая борьба чувств отразилась на лице Смородина. Не мог Олег Валерьевич позволить, чтобы его драгоценный мальчик сблизился с человеком «самой гнилой породы». Кашлянув, он почесал затылок.
– У меня есть предложение получше, – подумав, нашелся Смородин. – Я предупрежу твоих соседей, что шуметь им категорически нельзя. Пусть всегда разговаривают шепотом, чтобы тебе не мешать. Дневальных заставлю следить. А распивать спиртное в режимной зоне вообще запрещено! Если увидишь, что достают бутылку, – мигом ко мне или к Чантурии. Ничего, установим порядок в вашем бараке! В своей постели всяко удобней, чем на складе, а?
– Не-е-е, дядя Олег! – оскорбился Петя. – Я, может, и девка29, но я тебе не кряква! Усек! Дуть на пацанов я не буду! Слышь!..
– Спокойно. – Смородин был втройне расстроен: мало того, что сболтнул лишнего, так Петя еще и опять перешел на феню, а я стала свидетельницей их сокровенного разговора. – Я тебя услышал, Петр, информировать ты никого не станешь. Твое право. Я разберусь сам. Пошли! Елена Михайловна небось заждалась нас на ужин. И надо бы проверить, как ты справился с остальными заданиями…
Петя закрыл книгу, сполз со стула и пошел одеваться. Смородин старательно не встречался со мной взглядом. Они уже собирались было выйти, как вдруг мальчик опомнился и сказал мне:
– Спасибо за чай, Ходуля.
– Пожалуйста, – откликнулась я.
– И прости за выбитые окна, – чуть тише добавил он.
– Прощаю.
Андрей прилетел из Игарки поздно вечером, когда я уже спала. Он тихонько открыл склад своим ключом, стянул с меня одеяло и приподнял на руках. От него, как обычно, пахло спиртным.
– Ты чего? – спросонья прохрипела я, потерев глаза.
– Хочу тебе кое-что показать, – загадочно прошептал он. – Только не смотри, пока я не скажу!
– Сейчас?.. – заупрямилась я, упав обратно на подушку. – Что, не может подождать? Я же сплю…
– Утром сюрприз исчезнет, – упрашивал он, настойчиво вытаскивая меня из койки. – Поверь, оно того стоит.
Смутно помню, как Андрей заставлял меня натягивать самую теплую одежду: шерстяные чулки и носки, ватные брюки, свитер, собачьи унты и шубу. Я закуталась в пуховый платочек, надела шапку и варежки. Он сам был в валенках и полушубке. Прежде чем мы вышли, Андрей закрыл мне глаза рукой.
– Зачем это? Я ничего не вижу!