— Он очнется?
— Я не знаю. Нужно время. Душу в тело вернуть — это не щелчком пальцев свет зажечь, — и Эдуард вышел, оставив меня с телом Реггана наедине.
Я сидел, прислонясь к стене затылком, и просто смотрел на бездыханное тело. Наверное, я задремал, потому что только в последний момент смог сгруппироваться и не проломить себе голову об штырь, торчащий из стены, когда обычным выбросом силы меня туда подбросило и швырнуло вниз. Головой и спиной я ударился прилично. Стекла разбились вдребезги, предметы по комнате разлетелись в хаотичном беспорядке.
Приподняв голову, я увидел, что Регган сидит на кровати и боится пошевелиться. Боли быть не должно, но он явно не понимал, что случилось с его источником и почему его силы так резко увеличились.
Внезапно его взгляд остановился на мне. Он смотрел на меня довольно долго, а потом тихо произнес, еле шевеля потрескавшимися губами.
— Дей, что ты сделал? — не дожидаясь ответа, он протянул руку к своей голове и коснулся правого виска. — У тебя здесь…
Я повел в воздухе рукой, и мрачно рассмотрел себя в образовавшемся зеркале. В общем-то, ничего не изменилось, кроме одной казалось бы незначительной детали — мой правый висок украшала четко видимая на фоне иссиня-черных волос седая прядь.
Глава 15
Уже неделю я прячусь от Реггана Гволхмэя. Он оказался уникален, в том плане, что помнил о том, что случилось за Гранью. Люди не помнят таких вещей, а вот он умудрился запомнить. Мало того, именно то, что Эдуард чуть не утопил меня в Стиксе, обзывая всякими нехорошими словами при этом, убедили Реггана в том, что ради него я сотворил нечто ужасное. Моя седина на виске подлила масло в огонь. А то, что осталось от палаты лишь укрепило вбитое в эту упрямую голову, причем то, что половина из этих разрушений выпала на его долю, его совершенно не убедило, потому что он не чувствовал отпечатка своей магии. Поэтому меня снова обозвали нехорошими словами и заявили, что обманывать друзей — это очень плохо.
В первый день, когда он встал с постели, Регган на полном серьезе посетил всех дорогих мне людей, проверяя, не принес ли я их в жертву ради него. Он даже моего кота освидетельствовал.
В конце концов мне это надоело, и я на него наорал. Выслушав меня с абсолютно непроницаемым лицом, Гволхмэй начал интересоваться моим здоровьем и настаивать на посещении врача с полным сканированием моего организма. Я послал его… Говрюшу проведать, а он спросил, где все его шрамы. Когда я поинтересовался, а почему его это так беспокоит, и даже если он к ним привык и не может без них жить, вернуть ничего назад уже нельзя, поэтому ему нужно или смириться, или вспомнить, как всё было и нарисовать себе новые. И тут этот, этот… он меня огорошил, заявив, что многие его шрамы — результат проклятий, и что они не просто портили его тело, они периодически страшно болели, и избавиться от них было невозможно, он проверял. Но сейчас шрамов нет, а есть разъяренный Эдуард, который до сих пор со мной не разговаривает и седина в моих волосах, которой в моём возрасте точно быть не должно, поэтому он ждет объяснений.
Что-либо объяснять я не собирался, мне еще предстоит пережить бурю, когда Регган узнает, что он теперь младший Фолт без права пересмотра, поэтому я просто сообщил с невинным видом, что мы выращиваем гомункулы для каждого особо ценного сотрудника СБ, и когда его тело так сильно пострадало, мы просто вытащили из формалина новое и направили его душу в него. Он поверил! С другой стороны, я его прекрасно понимаю, наверное. Поверить можно во что угодно, особенно, если ты прекрасно знаешь, как действует на тело конкретное проклятье, превращая легкие и сердце в прямом смысле этого слова в фарш, с каждым биением сердца восстанавливая часть измельченного органа, чтобы в следующий удар, провернуть это снова. Мне рассказали про действие этого проклятия во всех подробностях, как оно применяется, как работает и что человек при этом чувствует, причем процесс этот долгий и восстановлению не подлежит, и предложили проверить на себе. Я категорически отказался, сказав, что верю на слово, на что мне ответили, что всё ещё ждут объяснений.
На целый день Регган отстал от меня, зато достал научный отдел так, что наши безобидные ученые, отсидевшие в Алькатрасе за убийство оппонента, выбросили его вон, пригрозив чем-то страшным, если он не прекратит глумления над заслуженными людьми и не прекратит доставать их своей псевдонаучной паранойей.
На следующий день после проведенного ритуала, прямо в палате, в которой мы находились вдвоем на время восстановления, состоялся небольшой брифинг с Эваном, Эдом и Рейном.
Самое удивительное после возвращения Реггана произошло с Дилланом, который больше не страдал от головных болей в присутствии Рега и чувствовал себя вполне хорошо, что удивило его гораздо больше, нежели местный апокалипсис, случившийся днем ранее.
— Можешь смело поднимать своему другу зарплату и назначать его самым главным эрилем нашей страны, — это была самая первая фраза, которую я услышал в этот день от Реггана. До этого он лежал молча и не пытался со мной даже заговорить.
— Мне, конечно, лестно это слышать, но в чём причина-то? — нахмурился Рей, не до конца доверяя своим ощущением в присутствии Реггана.
— Я сделал всё, чтобы со мной ничего не случилось, а твой прогноз оказался неверным. — Рег усмехнулся. — Я обезопасил себя настолько, насколько это в принципе было возможно для иностранца с плохой репутацией, на которого ведется охота независимо от того, зачем он в этой самой стране находится: от полной амнистии президента, до повиновения местной гильдии. Только отца я не учел, расслабился. — Он провел рукой по волосам и резко опустил руку обратно на кровать. — Я не буду рассказывать все подробности. Опишу главные детали, а там ваша работа думать, планировать и разгребать последствия.
Мы все кивнули. Анна-Елена находилась в камере под пристальным наблюдением Соквеля, ей первой сказали, что Гволхмэй погиб и никаких бумаг не передавал, поэтому мы даём ей ровно сорок восемь часов на начало диалога, который до сих пор не состоялся.
— На самом деле всё можно было провернуть в первый же день, причем грязно и очень быстро, но мои планы элементарно подорвать его ко всем чертям в собственном доме остановило большое количество других людей, и почему-то работать настолько грязно с лишними жертвами, я не захотел, хотя раньше подобные вопросы меня не волновали. В первую же неделю со мной связались из президентского дворца. Отказываться от встречи с правительством страны, в которой ты гость, я всегда считал неэтичным, но и не безопасным. Но я все же рискнул. Каково же было моё удивление, когда президент Мартинесс предложил мне работу, — он ненадолго замолчал. — Я не стал спрашивать, чем ему насолили вице-премьер, который уже далеко в маразме отдыхает где-то на собственном острове, министр финансов Чавис и Рульф Реттингтон. Я никогда не брал тройные дела, стараясь обдумывать каждое. Но в случае чего свесить убийство Реттингтона на действующего президента показалось мне слишком заманчивым, и я взял на размышление двадцать часов, чтобы добыть немного информации о двух других клиентах. При этом даже меня несколько смутило подобное совпадение. Я могу поверить во что угодно, даже в единорогов, но только не в совпадения. Отказываться я категорически не стремился и начал торговаться. Дело было деликатным и не официальным. Привлекать собственную службу он по понятным причинам не хотел, а обращаться к гильдии своей страны и подавно. Деньги меня не интересовали. Я согласился работать только в одном случае: в обмен на полное президентское помилование, причём сделанное заочно. На удивление Мартинесс согласился быстро и жестом фокусника предоставил мне для ознакомления этот самый документ. Единственное, что меня не устроило — это то, что президентская амнистия не распространялась на официальные допросы в случае, если меня будут подозревать в совершение преступления. Что касалось дела Реттингтона, Чависа и вице-президента, то был составлен отдельный документ, который был передан моему юристу, о судебной неприкосновенности в случае ареста. Мне это показалось вдвойне странным, поэтому я решил проверить насколько далеко готов зайти Мартинесс в переговорах со мной и потребовал тоталитарный контроль над фландрийской гильдией в период моего пребывания в столице, плюс бонус за тройное дело: в случае стопроцентного успеха, президент Фландрии остается моим должником. Мне стоит говорить, что он согласился? Я не стремился выяснить, чем насолили ему эти трое — меньше знаешь, дольше проживешь, ну а докапываться до истинных мотивов это работа отдела Дилана, вот пускай они деньги, которые получают и отрабатывают. Это было легко, причем настолько, что несчастный случай в первых двух случаях можно действительно считать несчастным, стоило только немного направить случайность в нужное русло. Гильдия меня встретила с распростертыми объятиями, так что опасности с их стороны тоже никакой не было, благо его глава является моим очень хорошим знакомым. О заказе на меня никто не слышал, я проверил сам, изучив все контракты. Кстати есть много интересного, но это потом. Я не знал, как действовать далее, потому что Реттингтон ударился в паранойю после смерти вице-премьера и не покидал своей резиденции. Я не знаю, что произошло, но спустя неделю, Рульф почему-то сменил свой политический курс и влился в партию, оппозиционную действующему президенту, это было мне на руку. Оставалось только его подтолкнуть к более решительным действиям, благо политика Мартинесса действительно скатывалась куда-то не туда, а после того, как я почти выполнил его заказ, он просто помешался на тотальном контроле магов, закрытии Школы и геноциду. Я несколько дней ненавязчиво следил за Рульфом, благо я делать это умею гораздо лучше, чем местные спецслужбы. Какого же было мое удивление, когда в одном ресторане на него было совершено покушение, причем не слишком профессионально. Мне хватило дву