Булаткина. Но Миронов не оставил своего намерения расстрелять Шульгу - для этого он взял его с собой.
В тот же день поздно вечером я созвал на совещание комиссара корпуса Кивгела, начальника политотдела корпуса Суглицкого, начальника штаба Погребова и начдивов Городовикова и Батурина.
На совещании был одобрен и утвержден следующий приказ по Конному корпусу: "Командир казачьего корпуса Миронов изменил революции и объявлен Советским правительством вне закона. Преступление Миронова заключается в том, что он, потеряв веру в прочность Советской власти, обманным путем, под предлогом помощи фронту, увел из Саранска формируемый им казачий корпус с тем, чтобы перейти на сторону белых. Кроме того, осуществляя свое преступное намерение, изменник Миронов незаконно разоружал и распускал по домам формируемые части и подразделения Красной Армии и тем самым наносил ущерб Советской республике. Об измене Миронова знали комиссар корпуса Булаткин и начальник штаба корпуса Лебедев. Однако они не приняли решительных мер по пресечению преступных действий и намерений Миронова и фактически сами стали на путь измены. Миронова, объявленного Советским правительством вне закона, расстрелять. Булаткина, Лебедева и других лиц, активно пособничавших преступнику Миронову, предать суду военного трибунала. Командиров и бойцов бывшего корпуса Миронова, преданность которых Советской республике не вызывает сомнений, распределить по частям Конного корпуса из расчета 3-4 человека в каждый взвод. Комиссару корпуса, комиссарам дивизий и полков провести среди бойцов и командиров соответствующую разъяснительную работу".
На совещании было решено, что приказ будет объявлен в десять часов утра 15 сентября перед строем Конного корпуса и строем бойцов и командиров бывшего корпуса Миронова.
О принятом решении было составлено донесение командующему Особой группой войск Шорину и главкому С. С. Каменеву. Начальник штаба корпуса Погребов послал с этим донесением на станцию Филоново одного командира из оперативного отдела штаба, приказав передать по телеграфу донесение в Саратов и Москву. Но в девять часов утра посланный командир вернулся и доложил, что донесение он не послал, так как на станцию Филоново прибыл председатель Реввоенсовета республики Троцкий и приказал по отношению к Миронову ничего не предпринимать. Троцкий вернул нашего командира обратно, сказав, что он к десяти часам приедет в корпус и лично во всем разберется.
Я послал встретить Троцкого кавалерийский эскадрон, и построил корпус в ожидании его приезда.
В десять часов Троцкий в сопровождении командующего 9-й армией Степина въехал на автомашине в Анненскую. Я подал корпусу команду "смирно" и подъехал к Троцкому с докладом. Выслушав меня, он не поздоровался ни со мной, ни с бойцами.
- Доложите, что думаете дальше делать, - сердито сказал он.
Я спешился, подошел к Троцкому и пригласил его зайти в помещение штаба корпуса.
В штабе я подробно доложил Троцкому о состоянии корпуса, о расследовании преступления Миронова и ознакомил его с приказом по корпусу.
Троцкий недовольно поморщился и сказал:
- Принимаемые вами репрессии по отношению Миронова неправильны. Ваш приказ я отменяю и предлагаю: Миронова, Булаткина и Лебедева под ответственным конвоем отправить по железной дороге в Москву в распоряжение Реввоенсовета республики, а всех казаков мироновского корпуса, в том числе и командиров, в пешем строю под конвоем направить в штаб 9-й армии в Бутурлиновку.
Я пытался напомнить Троцкому, что Миронов объявлен Советским правительством вне закона и поэтому мы имели полное право расстрелять его без суда и следствия.
- Зачем вам заниматься Мироновым, - прервал меня Троцкий. - Ваше дело арестовать и отправить его. Пусть с ним разберутся те, кто объявил его вне закона.
Я позволил себе также сказать, что для конвоирования мироновцев мы должны выделить часть корпуса. Кроме того, необходимо принять на себя лошадей и обоз мироновского корпуса. Таким образом, нам придется превратить одну из своих бригад в команду конвоиров, коноводов и обозников. И это в то время, когда перед корпусом поставлена задача найти и разгромить Мамонтова!
- Знаю, - ответил Троцкий, - и эта задача с вас не снимается.
- Но могу ли я рассчитывать на успех, если одна из двух дивизий корпуса будет возиться с мироновцами?
- Мне все понятно, - остановил меня Троцкий. - И все-таки я полагаю, что вы, несмотря на определенные трудности, выполните приказание председателя Реввоенсовета республики.
Почувствовав, что доказывать Троцкому бесполезно, я сказал, что его приказание будет выполнено.
- Ну вот так-то лучше, - примирительно сказал Троцкий. - Приступайте, голубчик, к делу.
- О приказе, который вы сейчас отменили, - снова обратился я к Троцкому, - знает весь командный состав корпуса. Корпус построен, и я бы просил вас выступить и разъяснить ваше решение.
- Выступить можно, - ответил Троцкий. - Но то, что вы просите, это не тема для разговора. А вот, может быть, ваши бойцы нуждаются в разъяснении каких-либо политических вопросов? Как у вас поставлена в корпусе политическая работа?
- Политическая работа в корпусе ведется систематически, несмотря на то, что корпус за последнее время вел непрерывные бои, - ответил стоявший рядом со мной Кивгела. - Но дело в том, что к нам приходит много добровольцев, наслышавшихся разных белогвардейских басен о коммунии. В связи с этим нередко у бойцов возникают дебаты: что такое Советская власть? Что такое коммунизм? Недавно, например, я слышал такой разговор: "То коммунисты! А мы не за коммунистов, а за большевиков".
Все засмеялись, и Кивгела закончил, обращаясь к Троцкому:
- Может быть, вы скажете бойцам несколько слов по этому вопросу.
- Хорошо, - сказал Троцкий, - я согласен выступить. Идемте.
Выйдя из помещения штаба, мы остановились против построенного корпуса. Я подал команду "Смирно", рассчитывая, что Троцкий на этот раз поздоровается с бойцами и командирами. Но он или не знал этого порядка или же не нашел нужным приветствовать бойцов.
- Пожалуйста, пожалуйста продолжайте свое дело, - кивнул мне Троцкий и, остановившись, стал осматривать выстроенный корпус.
Я подал команду "Вольно" и объявил, что будет говорить председатель Реввоенсовета республики Троцкий.
Троцкий начал с того, что революция находится в опасности, что мы не выдержим натиска белых, если не наведем организованности и порядка в своих рядах, а потом заговорил о "коренных вопросах социальных проблем".
- Непонятно, - послышался голос из рядов корпуса. Троцкий повернул голову в сторону бойца, бросившего реплику, и продолжал:
- В наших рядах есть элементы, извращающие наши понятия о формах устройства общества, за которое мы воюем. Я имею в виду коммуну с ее обобществленными средствами, производства и равными условиями пользования общими благами труда.
Значит, все общее? - вновь послышалась реплика.
- Да, общее, при абсолютной ликвидации частной собственности.
Поднялся шум, сквозь который резко слышались отдельные выкрики:
- Эта коммуна для коммунистов, а мы за большевиков!
Видя, что шум нарастает, я поднял руку. Мгновенно наступила тишина.
- Прошу внимания, товарищи бойцы и командиры. Вот видите, что у меня в руке?
- Видим! Коробка спичек.
- Так вот: на одной стороне этой коробки мы напишем большевик, на другой - коммунист. Поверну ли я эту коробку одной или второй стороной, вниз или вверх, от этого ничего не изменится: коробка останется коробкой. То же самое назовите вы меня большевиком или коммунистом будет одно и то же.
- Да ну!!!
- Значит ясно?
- Понятно!!! - гаркнули бойцы в один голос.
Троцкий стоял, нервно покусывая губы. Чтобы закончить этот неудавшийся митинг, я вновь поднял руку и провозгласил:
- Да здравствует Красная Армия и председатель Реввоенсовета республики!
Загремело мощное "ура". Троцкий торопливо пошел к машине, и казалось, что боевой клич бойцов подталкивал его в спину...
Потом мне рассказывали, что, вернувшись от нас в Москву, Троцкий говорил:
- Корпус Буденного - это банда, а Буденный - атаман-предводитель. Мое выступление эта банда встретила ревом, а один взмах руки Буденного произвел на них впечатление электрического удара. Это современный Разин. И куда он поведет свою ватагу, туда она и пойдет: сегодня за красных, а завтра за белых.
На второй день после приезда Троцкого в корпус Миронов и Булаткин под конвоем, возглавляемым И. В. Тюленевым, были направлены в Саратов. Бойцы и командиры бывшего корпуса Миронова, изъявившие желание драться за Советскую власть, были распределены по частям корпуса, а остальные под конвоем направлены в 9-ю армию.
5
После дневки в Старо-Анненской корпус продолжал движение к Новохоперску и 18 сентября сосредоточился в Пыховке, Бурляевке, Русанове, Ивановке. Штаб корпуса разместился в Пыховке - десять километров юго-западнее Новохоперска.
Подтянув все части и тылы, корпус расположился на отдых, чтобы в дальнейшем форсированным маршем двинуться в направлении станции Таловая, где, по нашим предположениям, должен был действовать Мамонтов.
Но 20 сентября была получена новая директива командующего Особой группой войск Шорина: корпусу ставилась задача выйти в район Бутурлиновки, а в дальнейшем занять Павловск и действовать в тесной связи с 56-й стрелковой дивизией.
Директива командующего группой фактически отменяла ранее поставленную задачу по разгрому Мамонтова и не объясняла причин движения на Павловск. В дальнейшем нам стало известно, что эта переброска нашего корпуса была вызвана слабостью стыка между 8-й и 9-й армиями и активизацией в районе станицы Казанской крупных сил противника.
Три дня мы двигались по тяжелым песчаным дорогам, а то вообще по бездорожью в направлении Павловска и к вечеру 22 сентября, перейдя железную дорогу Калач-Бутурлиновка, расположились на отдых в селах Солонецкое, Рассыпное и Квашино. Но отдохнуть нам не пришлось. Высланные в сторону Калача разъезды донесли, что по дороге из Калача на Воробьевку в панике бегут обозы нашей пехоты. Оказалось, что эти обозы принадлежат 56-й стрелковой дивизии, выдвинутой на укрепление стыка между 8-й и 9-й армиями. Противник конными частями повел наступление, опрокинул части 56-й ст