Эта детская кровать помнила ее мечты и размышления, когда она пыталась представить, что будет с ее жизнью дальше. И точно так же, как в детстве, когда она, засыпая, слушала собственное дыхание, ее пугала мысль о том, что случится, когда ее мать перестанет дышать. Странно, но, когда она об этом думала, каждый вдох давался ей с трудом, а выдохи происходили сами по себе. Рут очень боялась потерь.
Лу Лин и Рут разговаривали с призраками по несколько раз в неделю. Рут доставала с холодильника поднос с песком и предлагала написать сообщение Драгоценной Тетушке. Мать всегда реагировала на это предложение с вежливостью, с которой люди обычно принимают коробку конфет:
— Ах… ну разве чуть-чуть!
Лу Лин хотела знать, принесет ли Рут известность эта детская книга, но Рут сделала так, чтобы Драгоценная Тетушка пообещала известность самой Лу Лин. А еще Лу Лин спрашивала о новостях на фондовой бирже.
— Доу Джонс идти вверх или вниз? — спросила она однажды.
Рут нарисовала стрелку вверх.
— «Интел» продать или «Интел» купить?
Рут знала, что мать наблюдала за фондовой биржей ради развлечения, потому что не находила писем от брокерских фирм.
«Купить на распродаже», решила она написать.
— А, надо подождать, пока дешевый, — кивнула Лу Лин. — Драгоценная Тетушка очень умный!
Однажды Рут держала в руке палочку, готовясь изобрести божественные ответы. Вдруг она услышала:
— Почему ты и Арти спорить?
— Мы не спорим.
— Тогда почему вы не жить вместе? Это из-за меня? Моя вина?
— Конечно нет, — сказала Рут чуть громче, чем следовало.
— Я думаю, да. — Она понимающе посмотрела на Рут. — Давным-давно, когда ты только его встретить, я тебе говорить: зачем сначала жить вместе? Если ты так делать, он никогда на тебе не жениться. Ты помнить? Ну да, теперь ты думать: мать права. Если вместе жить, то ты как объедок, легко выбросить. Не надо стыдиться. Ты быть честный.
Да, Рут с горечью припоминала, что мать действительно об этом говорила. Она принялась отряхивать серые песчинки с краев подноса. Ее удивило, что мать это помнила, и она была тронута ее заботой. Хотя то, что Лу Лин сказала об Арте, не совсем соответствовало действительности, тем не менее отражало саму суть проблемы. Дело в том, что Рут действительно ощущала себя объедком, последним, кому доставались жизненные блага и внимание.
Между ней и Артом что-то было ужасно неправильно. Сейчас, в процессе их «временного расставания», она ощущала это острее. Она ясно видела, что в их отношениях больше привычки, чем чувств, и то, как она старалась приспособиться к нему там, где это ему было не нужно. Когда-то она думала, что приспособление — это этап, через который проходят все пары, женатые и нет. Неважно, как это происходит, осознанно или по необходимости, но это обязательное условие отношений. А вот приспосабливался ли к ней Арт? Если да, то Рут не могла понять, как именно. И сейчас, когда они не были вместе, она чувствовала себя не стоящей внимания и какой-то заброшенной. Ей казалось, что так она будет чувствовать себя, когда потеряет мать, поэтому теперь она держалась за нее, словно от этого человека зависела вся ее жизнь.
— Меня больше всего беспокоит то, что без Арта я не чувствую себя более одинокой, — призналась она Вэнди по телефону. — Я просто в большей мере ощущаю себя собой.
— А по девочкам скучаешь?
— Не особо. Точно не скучаю по шуму и бьющей через край энергии. Думаешь, у меня умерли чувства, да?
— Я думаю, что ты вымогалась.
Дважды в неделю Рут и Лу Дин ходили на ужин на Валеджо-стрит. В эти дни ей приходилось пораньше заканчивать работу и ехать в магазин за продуктами. Поскольку она не решалась оставлять мать без присмотра, Лу Лин ездила в магазин вместе с ней. В торговом зале мать высказывалась по поводу стоимости каждого продукта, спрашивая Рут, не стоит ли ей подождать, пока цена не снизится. Приехав домой (да, она все время напоминала себе о том, что квартира на Валеджо все еще была ее домом), Рут усаживала мать перед телевизором и начинала просматривать их общую с Артом почту. Она не могла не заметить, как мало стало таких писем и что большая часть счетов за ремонт приходили на ее имя. К концу вечера она чувствовала себя огорченной и измученной и с облегчением возвращалась в дом матери, на свою маленькую кровать.
Однажды, когда она резала овощи на кухне, к ней стал подкатывать Арт, поглаживая ее по мягкой части спины.
— Почему бы тебе не попросить Гао Лин посидеть с матерью? Тогда мы смогли бы провести супружескую ночь.
Она вспыхнула. Ей хотелось прижаться к нему, обнять, но почему-то это ее пугало так, словно она собиралась броситься с утеса.
— Или, может, ты сделаешь перерыв сейчас, и мы ненадолго запремся в ванной?
Она нервно рассмеялась:
— Все будут знать, чем мы там занимаемся.
— Нет, не будут. — Арт выдохнул ей в ухо.
— Моя мать все видит, все знает.
Больше Арт настаивать не стал, и Рут почувствовала разочарование.
На второй месяц раздельного проживания Рут сказала Арту:
— Если ты правда хочешь поужинать вместе, может, вы приедете к матери для разнообразия? Чтобы я не разрывалась между двумя домами. Это очень выматывает.
Так Арт с девочками дважды в неделю стал приезжать к Лу Лин.
— Рут, — заныла однажды Дори, глядя, как та нарезает салат. — Когда ты уже вернешься домой? Папа ужасно скучный, и Фи все время ноет: «Пап, нам нечем заняться, и нет ничего вкусного».
Рут было очень приятно, что по ней скучают.
— Я не знаю, милая. Я нужна Вайпо.
— Но ты и нам нужна.
У Рут сжалось сердце.
— Я знаю, но Вайпо больна. И мне надо о ней заботиться.
— Можно тогда я приеду и поживу тут с вами?
Рут рассмеялась:
— Я была бы очень этому рада! Но тебе надо спросить разрешения у папы.
Через два выходных Дори и Фи приехали к ней с надувным матрасом. Все расположились в комнате Рут.
— Только девочки! — настояла Дори, и Арту пришлось отправиться домой.
Вечером Рут и девочки смотрели телевизор, и рисовали хной узоры мехенди на руках друг у друга. На следующие выходные Арт спросил, не настала ли очередь мальчиков оставаться на ночь.
— Думаю, это можно устроить, — игриво ответила Рут.
Арт привез зубную щетку, смену одежды и переносной проигрыватель с диском Гершвина в исполнении Майкла Файнстайна. Ночью он забрался в кровать Рут, но из-за того, что спальня Лу Лин была за стенкой, у нее не появилось амурного настроения. Во всяком случае, именно так она объяснила это Арту.
— Ну давай тогда просто обнимемся, — предложил он.
Рут была рада, что он не потребовал других объяснений. Она устроилась у него на груди и до глубокой ночи прислушивалась к его шумному дыханию и береговой сирене. Впервые за очень долгое время она почувствовала себя в безопасности.
В конце второго месяца позвонил мистер Тан.
— Вы уверены, что больше нет страниц для перевода?
— Боюсь, что так. Я убирала в доме матери, перебирала содержимое столов и шкафов, ящик за ящиком. Даже нашла ее тайник в тысячу долларов под напольной доской. Если бы у нее где-нибудь хранились еще тексты, я бы обязательно их нашла.
— Тогда я закончил. — Мистер Тан казался грустным. — Там было несколько страниц с одними и теми же строками, повторявшимися несколько раз. Она беспокоилась, что стала слишком много забывать. И написано это было уже неверной рукой. Я думаю, это самые свежие записи. Возможно, это вас расстроит. Я просто предупреждаю вас, чтобы вы были готовы.
Рут его поблагодарила.
— Могу ли я подъехать к вам и привезти свою работу? — Это прозвучало почти официально. — Вы не будете возражать?
— Это вас не затруднит?
— Почту за честь. Честно сказать, я бы очень хотел познакомиться с вашей матерью. После того как я читал днем и ночью ее записи, мне кажется, что я знаю ее как очень хорошего друга, и уже соскучился по ней.
— Она уже не та женщина, что написала все это, — предупредила Рут.
— Возможно… Но мне почему-то думается, что она осталась прежней.
— Не хотите приехать к нам сегодня на ужин?
Рут шутливо сказала матери, что к ней приедет поклонник, чтобы познакомиться, и что ей надо нарядиться для этой встречи.
— Нет! Никто не приходить!
Рут улыбалась и кивала.
— Кто?
— Старый друг одного из твоих старых друзей из Китая, — загадочно ответила Рут.
Лу Лин принялась вспоминать.
— Ах да. Теперь помнить.
Рут помогла матери принять ванну и одеться, повязала на шею красивый шарфик, причесала и слегка подкрасила губы помадой.
— Ты у меня красивая, — сказала она ей, и это было чистой правдой.
Лу Лин посмотрела на отражение в зеркале.
— Красива, как Будда. А Гао Лин не такой красивый, как я.
Рут рассмеялась. Мать никогда не гордилась своей внешностью, но с приходом деменции строгий цензор скромности перестал работать одним из первых. В каком-то смысле эта болезнь действовала как сыворотка правды.
Мистер Тан прибыл ровно в семь часов. Он привез записи Лу Лин и свой перевод. Тан оказался стройным мужчиной с копной белых волос, глубокими морщинками от улыбок и очень добрым лицом. Он привез Лу Лин целый пакет апельсинов.
— Не надо быть такой вежливый, — привычно сказала она, уже ощупывая фрукты в поисках мягких мест. А потом принялась бранить Рут по-китайски: — Ну что ты! Возьми у него пальто. Скажи, чтобы садился. Предложи что-нибудь попить.
— Не стоит так беспокоиться, — сказал мистер Тан.
— О, вы говорите на пекинском диалекте, очень приятно, — сказала Лу Лин.
Она внезапно стала женственной и стеснительной, что позабавило Рут. Мистер Тан, в свою очередь, был самим очарованием: отодвигал ей стул, наливал Лу Лин первой чаю и подливал его, когда ее чашка наполовину пустела. Они продолжили разговаривать на китайском, и Рут показалось, что мать выражается яснее и меньше путается.
— Откуда вы родом? Из какого района Китая? — спросила Лу Лин.