«Абсолютный ноль» выжал из нас столько соков и прошел так ужасно, что мы были совсем истощены и решили отдохнуть.
Помните Эдмондо, художника перформанса из нашего лофта, влюбленного до безумия в депрессивную шведскую девушку-подростка? После того, как он заставил ее заговорить, она вернулась в Швецию, а он потерял рассудок, но потом она написала в письме, что проблема была в Амстердаме. Ей просто было ненавистно жить в этом городе. И если он будет жить в деревне, она к нему вернется.
Так случилось, что у дедушки Эдмондо, пироманьяка, в Тоскане была ферма. Поэтому Эдмондо сказал деду: «Я не хочу ждать, пока ты умрешь, поэтому прошу тебя отдать мне ферму и маленький домик, чтобы я смог там поселиться и счастливо жить со своей девушкой». И дедушка отдал ему дом. Шведская девушка вернулась, и они счастливо зажили в Тоскане, правда, три месяца спустя она влюбилась в пастуха-соседа, забеременела от него и ушла от Эдмондо, который снова потерял рассудок и отчаянно нуждался в компании. Не могли бы мы – Улай, я, Майкл Лауб, Маринка и наш новый друг, агент, с которым мы только начали работать, Майкл Кляйн – приехать навестить его?
Тосканский пейзаж был прекрасен, но ферма Эдмондо была совершенно в неисправном состоянии. В оливковом масле плавал крысиный зародыш. У кур была эпилепсия – каждый раз, когда ты их кормил, они падали. У свиньи, которую он называл Рудольфина, была грыжа, а осел был влюблен в свинью – он не знал, что он осел и спал со свиньей. Единственной успешной частью фермы была плантация марихуаны, которую Эдмондо поливал регулярно, он все время ходил с косяком в зубах.
Мы разбили палатку и остановились в ней, это был прекрасный отпуск. Спустя неделю нашего пребывания там однажды утром Улай отправился в деревню, чтобы позвонить в Де Аппл в Амстердаме и узнать, не поступили ли в нашу обувную коробку какие-то предложения о проведении перформансов. Когда он вернулся, на нем не было лица, он едва мог говорить. «Что случилось?» – спросила я.
Стало известно, что все пять человек, организовавших Голландский фестиваль, все те пять человек, которые пропустили тогда церемонию пуджа, погибли в авиакатастрофе в Швейцарии. Одной из них была Вис Смоле вместе со своим шестимесячным сыном. Они отправились в Женеву посмотреть инсталляцию Дэниэла Бюррена, французского художника концептуалиста, и погибли, возвращаясь в Амстердам. Это был маленький самолет, у пилота не было особого опыта, их затянул нисходящий поток воздуха в Альпах и они врезались в скалу.
С этим невозможно было смириться – это был абсолютный кошмар. Мы упаковали вещи и за десять часов на машине без остановок добрались до Амстердама.
Когда мы приехали, выяснилось, что тела все еще были в Швейцарии. Я помню, как вошла в галерею. Все было на своих местах: наша коробка, очки Вис, три яблока на столе… Маленькие вещи, которые значат много. И я помню, что подумала о том, как много значили эти вещи.
Пока все стояли в недоумении, я пошла на кухню и набрала ведро теплой воды. Я нашла пару тряпок и начала мыть пол в галерее. Мне нужно было сделать что-то реальное – что-то простое.
А потом случилось что-то невероятное. Привезли тела, надо было организовывать похороны. И в это время от монахов, принимавших участие в «Абсолютном нуле», пришло письмо. На конверте стояла дата за один день до крушения самолета. Письмо гласило: «Мы соболезнуем вашей потере».
Я верила, что счастье может защитить. Мне казалось, что оно было невидимым щитом, закрывавшим от всех неудач. Вис была так рада рождению ребенка – она была влюблена. Была уверенность, что ничто не может им навредить. Эта веру уничтожили их смерти.
От одной трещины в земле к другой.
Сначала мы думали, что китайцы построили Великую Китайскую стену, чтобы защититься от набегов Чингисхана и монгольских племен. Но чем больше мы читали, тем больше понимали, что это не так. Мы выяснили, что стена была спроектирована в форме гигантского дракона, отражающей форму Млечного пути. Древние китайцы потопили двадцать пять кораблей у берегов Желтого моря, чтобы создать голову дракона. После того, как дракон вышел из моря, его тело изогнулось меж гор и земного рельефа в полном соответствии с формой Млечного пути пока не достигло пустыни Гоби, где был зарыт его хвост.
Теперь мы сделали официальное предложение кураторам Музея Фодора, которые помогли нам получить государственное финансирование на «Союз ночного перехода».
Мы написали:
Великая Китайская стена – строение, которое лучше всего отражает понимание Земли как живого существа. Китайская стена это мифический дракон, живущий под этим длинным укреплением… Цвет дракона – зеленый, а сам дракон символизирует единение двух элементов природы – воздуха и земли. Несмотря на то что он живет под землей, он символизирует живительную энергию поверхности земли. Великая Китайская стена маркирует движения дракона по земле и таким образом содержит в себе ту же жизненную энергию. В современных научных терминах Стена находится на геодезической силовой линии, или линии силы Земли. Это прямая связь с энергией Земли.
План состоял в том, что я начну движение с восточной, женской части стены, от залива Бохус в Желтом море, а Улай начнет движение с западной, мужской части, перевала Цзяюй-Гуань в пустыне Гоби. После прохождения каждым из нас порядка 2500 километров, мы должны были встретиться посередине.
О нашем изначальном плане пожениться при встрече посередине мы говорили все меньше и меньше.
Правда была в том, что наши отношения ухудшились. С момента смерти его матери – а именно с того момента, как я отказалась в ночь похорон зачать ребенка – мы злились друг на друга, но об этом не говорили.
На самом деле, переход от страстных любовников к паре, живущей даже физически в параллельных реальностях, начался с «Ночного перехода». Этот перформанс требовал воздержания и дистанцированности в часы отдыха. Улай очень хотел сделать эту работу, но все время останавливался, это убивало его и разъединяло нас. А мы продолжали исполнять этот перформанс в попытках достичь нашей цели – исполнить его 90 раз.
Он выливал свое унижение на меня. Он флиртовал с официантками, стюардессами, галерейными работницами, со всеми прямо на моих глазах. Позже, я была уверена, у него были отношения на стороне.
В то лето мы отправились в Сицилию, чтобы снять еще одну видеоработу, вдохновленную «Городом ангелов». В этой новой работе, как и в «Городе ангелов», сами мы не должны были появляться. Мы бывали на Сицилии прежде, и местное разделение по половому признаку сильно удивляло нас: женщины всегда были дома, одеты в черное и сидели, разговаривая, группками; мужчины всегда были на улице и общались в своих группах. Мы хотели построить наш фильм вокруг этого феномена.
Мы были в Трапани, в какой-то глуши. Приехав, мы дали объявление в газету о том, что ищем женщин от 70 до 100 лет для съемки в нашем фильме, а также девственниц в возрасте от 18 до 90 лет. Объявление было опубликовано. Мы просидели в отеле три дня, но никто так и не пришел. Вообще, никто. На четвертый день пришла опрятная пожилая дама, одетая как элегантная вдова. С ней была ее подруга, одетая так же, но говорила всегда первая. Она спросила: «Чего вы хотите? Расскажите нам вашу историю».
И мы рассказали им со всем нашим энтузиазмом о фильме, который задумали. Мы вместе пили кофе из маленьких итальянских чашечек. Женщина посмотрела на меня и потом сказала: «Мы вам поможем; мы поговорим с нашим братом». На следующий день весь город собрался помочь нам. Нам предоставили старый дом для съемок и разрешение снимать в любом месте за его пределами.
Для транспортировки оборудования появился молодой человек, и, что еще более важно, наше оборудование было под охраной. На Сицилии, где все контролировала мафия, мне казалось, что вещи могут исчезнуть в мгновение ока, если только не следить за ними постоянно с орлиной чуткостью. Теперь мы могли оставить наши камеры в незапертой машине, и все оставалось в сохранности – нас защищала мафия. Мне кажется, мы им просто приглянулись, потому что были невероятно странными: им было забавно. Мы даже нашли двух девственниц, 86-летних сестер-близнецов. Они так мило зарделись, когда пришло время съемки.
Мы назвали фильм «Terra degli Dea Madre» – грубо говоря, «Земля матриархов». В нем камера устрашающе плыла из столовой, заполненной пожилыми разговаривающими друг с другом женщинами (и моим закадровым голосом, говорящим на разных языках), на кладбище, где группа мужчин в черных костюмах и белых рубашках вела разговор своими грубыми голосами. Для эффекта скольжения мы использовали Стэдикам. Улай, любитель камер, был в восторге от этого устройства и хотел его испробовать. Это был большой тяжелый аппарат. Его нужно было привязывать к себе, и, как только он его надел, в его спине что-то треснуло. Боли не было, но что-то точно треснуло.
В ту ночь, поужинав в местном ресторане, мы пошли за мороженым на площадь. Официант положил на стол счет, и в тот самый момент, когда Улай потянулся, чтобы взять его, порыв ветра подхватил чек. Улай играючи схватил его и упал навзничь в агонии. Его спину сковали мышечные спазмы.
Он выглядел таким напуганным: боль была оглушающей. И местная больница ничем не могла помочь – если ты выходил в ванную, твою кровать занимали, семьи реально сторожили кровати, сидя на них. После двух страшных ночей там, мы вернулись в Голландию и поместили Улая в достойную больницу. У него диагностировали позвоночную грыжу, врач предписал немедленную операцию. Улай отказался.
Он боялся операции, но мне кажется, он тогда много чего боялся – боялся, злился, был растерян. Мы нашли доктора аюрведы Томаса, который начал его лечить альтернативными методами, акупунктурой и лечебными маслами, и состояние Улая улучшилось. Но наши отношения продолжали ухудшаться, теперь даже быстрее, чем раньше.
Из-за состояния его спины, половой жизни у нас не было. Почти год я была только его медсестрой, и все, что я не делала, было недостаточно хорошо. Если я приносила ему еду, то она была или слишком холодной, или слишком соленой, или слишком что-нибудь еще. Если я проявляла симпатию, он отстранялся и отвергал ее. Мне было больно, я была разозлена, но было и еще кое-что: я приближалась к 40 и чувствовала себя толстой, непривлекательной и вообще никчемной.