Он стоял и смотрел на меня, а потом сказал: «О’кей. Я помогу тебе, но при одном условии».
Он рассказал, что сквотировал в этом доме, который раньше принадлежал ему, уже два года, живя в нем бесплатно, потому что банк не мог его продать. Он сдавал героиновым наркоманам спальное место за 5 гульденов за ночь. Так он жил.
«Я ненавижу этих ублюдков из банка, я ненавижу правительство, – сказал он. – Но ты другая. Вот, что я предлагаю. Я всех выгоню, ты получишь ипотеку. Но как только ты подпишешь контракт и получишь дом, ты подпишешь контракт со мной, позволяющий мне жить на этом этаже до конца моей жизни за минимально возможную плату. Такое условие. Если нарушишь…». – Он показал мне пистолет.
«Дай мне две недели, и здесь никого не будет», – сказал он.
В тот момент у меня оставался один месяц до необходимости подписать контракт на покупку дома. Две недели спустя я вернулась в дом, и в нем не было ни одного наркомана. Дилер был один в своей части дома. Но дом по-прежнему выглядел адски плохо.
Я заказала контейнер для вывоза мусора и позвала всех своих друзей в Амстердаме. Мы выбросили из этого дома все, что там было. Все. Мы могли открыть магазин по продаже наркотиков со всем, что мы там нашли. Мы все это выбросили. Мы выбросили все ковры, мокрые от мочи. Потом я обильно обработала все место лавандовым спреем, установила промышленный свет, чтобы осветить все темные углы, отошла и посмотрела на то, что сделала вместе со своими друзьями.
Теперь передо мной стоял дом с невероятным потенциалом. Он находился в хорошем районе, где сравнимый по размерам дом продавался в сорок-пятьдесят раз дороже. И он был абсолютно пустым. Ни одного героинового наркомана. Я позвонила трем банкам. Первый банк посмотрел, сказал, что они заинтересованы и свяжутся со мной. Второй посмотрел и тоже сказал, что свяжется. А третий сразу же одобрил мне ипотеку. Я получила ипотеку меньше чем за неделю.
Но теперь, поскольку мой банк знал, что дом пуст, по голландскому законодательству они имели право оставить его в своей собственности. Поэтому я пошла к наркодилеру и сказала: «Мы можем вернуть нескольких наркоманов? А то сейчас дом выглядит слишком хорошо».
«Сколько?» – спросил он.
«Двенадцать подойдет», – ответила я.
«Без проблем», – сказал он. И в доме снова появились двенадцать наркоманов. На окна я повесила занавески из мусорного контейнера и по дому разбросала мусор.
Теперь мне оставалось только ждать. Контракт должен был быть подписан через две недели – это были самые длинные две недели в жизни. И, наконец, наступил решающий день. Я надела свое самое официальное платье, взяла дорогую перьевую ручку Монблан, которую мне подарил на день рождения отец – не мать – и отправилась в банк.
Атмосфера была очень серьезной. Один из банкиров посмотрел на меня и сказал: «Я слышал, нежелательные жильцы покинули дом?»
Мой желудок заурчал. Я посмотрела на него холодно и сказала: «Да, некоторые покинули, но осталось еще достаточно много».
Он прочистил горло и сказал: «Подпишите здесь». Я подписала. «Поздравляю вас. Теперь вы владелец этого дома», – сказал банкир.
Я посмотрела на него и сказала: «А знаете, что? На самом деле, дом покинули все».
Он посмотрел на меня и сказал: «Моя дорогая девочка, если это правда, то вы только что заключили лучшую сделку с недвижимостью, о которой я когда-либо слышал за свою двадцатипятилетнюю карьеру».
Дом был моим. Я сразу же отправилась к адвокату, чтобы составить контракт с наркодилером. Это было утром. После обеда я, взяв контракт и бутылку шампанского, постучала в его дверь. Я не хотела ничего испортить. Дилер открыл дверь. «Вот твой контракт, вот твоя бутылка шампанского. – сказала я. – Готов?»
«Вау, я вижу, ты выполняешь свои обещания», – сказал он и подписал контракт.
Как только мы открыли бутылку, он начал плакать. Он рассказал мне, что его жена была в какой-то больнице, умирая от передозировки героином, у него было двое детей, двенадцати и четырнадцати лет, они совершили какие-то правонарушения и находились в каком-то специальном месте. «Я так хочу, чтобы они были со мной, – всхлипывал он. – Все ушли из моей жизни – это так ужасно». Я сидела и слушала, теперь наше положение немного поменялось. Но его место все еще выглядело адски плохо.
Я начала жить в доме. В Амстердаме всегда идет дождь, а в этом доме дождь всегда шел внутри. Я везде расставляла кастрюли, чтобы собирать воду. Там был очень большой шкаф, такой большой как кладовка (еще один «плакар»), там я и спала. Это было единственное место, где не шел дождь. Сожженный этаж был в прежнем состоянии. Все было не так, и у меня не было денег это исправить. К тому же каждые пять минут какой-нибудь героиновый наркоман звонил в дверь, спрашивая, можно ли тут проспаться или сходить в туалет. (В доме, кстати, работал только один туалет.) Люди кололись у меня на ступеньках, и каждое утро там была кровь. Все мои друзья говорили: «Ты сумасшедшая, проходить через такое ради этого дрянного дома».
Улай тоже вернулся в Амстердам и жил всего в паре кварталов от меня. Однажды я была в своем большом доме, шел дождь и, проливаясь сквозь дырки в крыше, капал во все кастрюли, я смотрела из окна на канал под дождем, а там на мосту стоял Улай и целовал свою беременную китайскую жену.
Пора уезжать из города, сказала я себе.
Расставшись с Улаем, я считала себя жирной, уродливой и нежеланной. Я лежала, зарывшись в простыни, и ела коробками шоколадные конфеты. Но я всегда была тем, кто заваривает дела, и я их заварила. Помимо покупки дома, я совершила еще два изменения в жизни, одно – очень плохое, другое – очень хорошее.
Плохим был один испанец, хотя, конечно, так не казалось. Он работал в агентстве Майкла Кляйна, ему было тридцать против моих сорока двух, и он был очень симпатичным. Но также и очень нарциссичным. Он каждый день часами пропадал в спортзале. И он притянулся ко мне в момент, когда я ужасно нуждалась в ком-то, и я не задавала вопросов. Хотя стоило бы.
В самом начале он хотел прокатить меня на багажнике своего велосипеда, и мы попали в аварию, я упала и сильно ударилась. Если бы моя бабушка меня видела в тот момент, она бы сказала: «Остановись прямо сейчас, это плохо кончится».
В Китае я так сильно ощущала связь минералов под моими ногами и человеческого тела. И пожилые люди, с которыми я разговаривала в деревнях, эти ощущения усиливали своими рассказами о битве драконов разных цветов. Я привезла с собой несколько красивых минералов, что там нашла: розовый кварц, прозрачный кварц, аметист, обсидиан. В сером Амстердаме в минуты глубокого отчаяния у меня было вдохновение. Я конструировала объекты, отражающие связь минералов и тела, объекты, которые передавали энергию от минералов тем людям, которые с ними контактировали. Также важно было представить публике наш поход по Великой Китайской стене, так как это был наш первый перформанс, на котором публика не присутствовала.
Я сконструировала целую серию таких объектов той весной и назвала их преходящие объекты. Они были похожи на спартанские кровати – длинные из окисленных медных пластин, с подушками из розового кварца или обсидиана. Каждый из них крепился к стене горизонтально или вертикально для использования публикой в трех положениях: сидя, стоя, лежа. Я назвала их «Зеленый дракон», «Красный дракон» и «Белый дракон», они с точностью до наоборот воспроизвели мои обычные отношения с публикой: теперь публика была на стене галереи, а я свободно передвигалась в пространстве и смотрела на них. В то лето Центр Помпиду в Париже приобрел все три объекта и назначил на осень мою персональную выставку.
В это же время Помпиду выделил мне грант на производство большего количества работ, и я подписала трехлетний контракт на преподавание перформанса в Высшей школе изящных искусств в Париже. Поэтому я решила снять квартиру в Париже, и испанец въехал туда тоже. Теперь я могла позволить улучшения в моем доме, но я пока не хотела там жить. На тот момент с меня было достаточно Амстердама.
Впервые в жизни у меня были реальные деньги, и одной из первейших задач испанца было помочь мне их потратить. Он повторял: «Я сделаю тебе ребенка, если ты купишь мне машину и лодку». Он всегда улыбался, когда это говорил, и мы оба смеялись над этим, но это было шуткой лишь отчасти.
Когда он не думал о себе, казалось, он думает обо мне. Думал он обо мне в самом поверхностном смысле, какой только был возможен. «Я сделаю так, что ты будешь больше себе нравиться», – говорил он мне. Это означало зеркалить его нарциссизм: ходить в спортзал и к парикмахеру, покупать дорогую одежду. У меня не было иммунитета к этому физическому самоулучшению, не было совсем. И красивые вещи стали целой новой страницей в моей жизни. Я пошла в магазин Ямамото и купила невероятный костюм: черные брюки, ассиметричный пиджак и белую рубашку, у которой торчал только один уголок воротника. У меня он до сих пор есть, я могу его надеть в любой момент – это классика.
Этот костюм был для меня откровением. Он был таким комфортным и таким элегантным, он просто был таким, как нужно. Я не могла поверить, что это изменило то, каким образом я шла по улице. Я больше не чувствовала себя неловко. Я чувствовала себя красавицей.
В придачу к выставке в Помпиду я давала много интервью. К тому моменту я дала уже много интервью, но французские были другими. Большое интервью у меня взял модный журнал, и они хотели знать, одежду каких дизайнеров я ношу! Сначала, я не поняла, а потом сказала «Ямамото».
Они прислали мне целый ворох одежды на примерку, прислали художника по гриму. Три часа работали над моим стилем и фотографировали, а потом само интервью заняло двадцать минут. Но когда номер вышел, я, должна признаться, выглядела достаточно хорошо. Внезапно Париж стал для меня целым новым миром – мне казалось, я должна наряжаться, даже если выходила за багетом на завтрак.