Через секунду на нем опять появился Титов: он стоял на коленях с поднятыми руками где-то на лестничной клетке, а двое крепких мужчин, профессионально фиксируя аспирантскую вазомоторику, держали его на мушке, третий же готовился уложить его мордой вниз и надеть наручники. Внезапно лица обоих стрелков перекосила судорожная гримаса, будто они поднимали что-то тяжелое, и мгновение спустя они синхронно выстрелили друг другу в голову. В ту же самую секунду рука Титова с чудовищной силой вонзилась владельцу наручников в живот, на экране появились смазанные красные капли, и внезапно кадр перекосился, мелькнуло оскаленное лицо аспиранта, и изображение пропало.
— Оператору он вырвал горло, — пояснил концовку зам по науке и мерзким своим голосом увиденное прокомментировал: — Совершенно очевидно наличие у объекта «Ш» исключительно сильной способности к внушению и определенного телепатического дара, а также возможности управлять своей энергетикой на уровне эфирного поля.
Он замолчал, поперхал чем-то в горле и, пригладив пушистость на лысом черепе, произнес:
— Ну вот так, информация в общих чертах, — и глянул вопросительно на развалившегося в командирском кресле очкастого.
— Спасибо, Григорий Павлович, вполне исчерпывающе. — Главнокомандующий одобрительно мотнул головой, секунду выдерживал паузу и разговор как бы продолжил: — Так вот, принято решение поставить способности объекта «Ш» на службу нашей родине. Формально он вне закона, тут, как говорится, все средства хороши, то есть я хотел сказать, что цель в данном случае оправдывает средства, и самое главное, чтобы был реальный практический результат. Я понятно выразился?
Лица у всех присутствующих вытянулись, но они согласно кивнули, и начальство монолог закруглило:
— Родина обеспечивает нас всем необходимым, и наш долг сделать все для защиты ее интересов и безопасности.
Секунду главнокомандующий выжидающе молчал, потом сказал твердо:
— Все соображения прошу в рабочем порядке не позднее послезавтра обсудить с Григорием Павловичем, — и, особым образом на зама по науке взглянув, добавил: — Все, спасибо.
Присутствующие, сразу же поднявшись, откланялись, и уже в коридоре майор Кантария услышал мерзкий голос, от которого его даже передернуло:
— Тенгиз Русланович, постойте, пожалуйста. — Зам по науке неторопливо приблизился к нему и, глянув коротко в глаза, сказал: — Мне показалось, что у вас уже есть кое-какие конкретные соображения, если, конечно, я не ошибаюсь. Не лучше ли нам переговорить у меня. — И он для наглядности топнул ногой о палас.
Майор в ответ согласно нагнул голову и, стараясь изумление свое не показать, двинулся следом за начальником, — он знал, что тот «видит», но даже не подозревал, что до такой степени. Тем временем они оказались в кабине лифта и, спустившись на пару этажей вниз, скоро попали в уютное, но удивительно грязное лежбище, облюбованное замом по науке. Предбанника с секретаршей здесь не было и в помине, зато прямо на стене вместо календаря присутствовал портрет Нострадамуса, на его горбоносую физиономию заядлого сиониста весело косила из клетки глазом канарейка, а из своего угла, по-доброму прищурившись, взирал на них запечатленный в чугуне Ильич.
— Ну-с, я весь внимание. — Волосатая лапа зама уперлась в неотчетливо выбритую щеку, и на майора в упор уставились его немигающие, слегка косящие глаза.
Кантария в гляделки с начальством играть не стал, а, осторожно усевшись на предложенный стул, сразу заскрипевший под его сильным телом, сказал негромко:
— Понимаете, этот аспирант существует не сам по себе, а в связи с определенным энергетическим центром, эгрегором то есть. Тот подпитывает его, дает определенные возможности, а сам Титов в свою очередь тоже осуществляет обратную связь, своей активностью на всех планах заряжает его…
— Мне, вообще-то, известно, что такое эгрегор, молодой человек, — нетерпеливо прервал его заместитель и посмотрел с укоризной, — давайте по существу, время дорого.
Кантария с ненавистью коротко глянул на профессорско-полковничью лысину, но сдержался и мысль закончил:
— Так вот, если максимально влияние родного эгрегора ослабить, ну хотя бы путем энергетического вихря, и сразу же подключить сознание этого Титова к информационному полю нашего «черного отдела», то особо строптивым он не будет, — думаю, что сделает все от него потребное. Ну, может быть, чуть-чуть крыша у него поедет, так ведь он все равно вне закона. — Майор на секунду замолчал и, облизнув свою несколько тонковатую верхнюю губу, твердо начальство заверил: — Количество операторов, медитационный режим, все рабочие моменты уточню сегодня к вечеру. Ну вот так, в общих чертах.
— Ладно, — зам неожиданно энергично встал из-за стола, — диктум фактум, то есть, как говорили латиняне, сказано — сделано. Завтра поутру жду от вас рапорт, — и совершенно неожиданно для Кантарии приблизился и похлопал своей короткопалой по широкому майорскому плечу.
Глава четырнадцатая
Ленька Синицын намазал ложкой расстегайчик с визигой толстым слоем зернистой, откусил от пирожка здоровенный кусок и принялся хлебать знаменитую тройную уху с осетровыми по-казацки.
Когда-то давно, еще до создания исторического материализма, для ее приготовления брали вначале мелкий частик, ну там карпа, тарань, и, естественно, после варки из котла вылавливали, затем в бульон кидали бершей и судаков, а уж напоследок в ароматнейшее варево запускали потрошеных, но еще живых стерлядей, и говорят, это было удивительно вкусно.
Нынче, конечно, все испоганилось, но тем не менее ресторацию «У Ерша Ершовича» аспирант Титов уважал и, чтобы не полностью отрываться от трудового народа, любил обедать в ней по четвергам. Третьим за столом присутствовал вор-законник Штоф, одетый в строгий серый костюм; он не спеша ел раковый суп, приготовленный по-польски — с большим количеством пива с луком, и уже заранее облизывался при мысли о заказанных на второе жареных миногах в кисло-сладком соусе. Рулило и пристяжные бандиты-мокрушники из лайбы сопровождения размещались через проход напротив, молча жрали филе трески и в сторону Титова старались не смотреть, потому как опасались.
И наверное, правильно делали. Тут вон третьего дня объявился один бесстрашный — из бывших ментов, крутой, как вареное яйцо, а на сходняке «устроил зной» — мол, хватит, братва, под Шаманом ходить, он нам не указ, — теперь вот хоронят в закрытом гробу то, что от него осталось, и куда аспирант башку его подевал, до сих пор не знает никто.
Сам Титов степенно поедал фаршированного по-еврейски карпа, приготовленного, как он любил, с обилием моркови и орехов и чтобы непременно можно было жевать прямо вместе с костями.
Между тем наголодавшийся в свое время в родной заводской столовке Ленька Синицын уху тройную прикончил и, утерев мурло рукавом отличного английского костюма в чуть заметную серую полосу, не жалея локтей, принялся терзать вилкой паровую на шампанском осетрину. Аспирант посмотрел на ученика и доброжелательно улыбнулся: вот уже месяц как они вдвоем охотятся в городских каменных джунглях и ни разу не возвращались без добычи, а последние три дня Ленька промышлял в одиночку, и Рото-абимо одобрил: «Он будет великим охотником».
Наконец карп был съеден, и подскочивший моментально незнакомый, видно новый, халдей принялся убирать посуду, умудрившись при этом посмотреть Титову прямо в глаза. Сейчас же непонятная сила заставила его повернуть голову, и в зрачки аспиранта уперся ощутимо-плотный немигающий женский взгляд, который вынудил его подняться и двинуться к выходу. Там он заметил еще одни устремленные на него глаза, безвольно вышел на улицу, и, когда уселся на сиденье стоявшей неподалеку черной «Волги», мозг Титова окутался чем-то непроницаемо-черным и сознание его покинуло.
Когда он пришел в себя, то, ощутив влажные каменные стены камеры-одиночки, сразу же понял, что попал в лапы святой инквизиции, и его охватила дрожь. В надвинувшейся со всех сторон темноте воображение аспиранта начало рисовать страшные, полные ужаса и страданий картины самого ближайшего будущего, от безысходности и неизвестности он почувствовал, что начинает сходить с ума, и даже обрадовался, когда заскрипели засовы и дверь отворилась. При свете факелов вошедшие в капюшонах заставили его раздеться и, сбрив все волосы на теле, долго искали на нем следы дьявола, после чего молча вышли вон, снова ввергнув его в бездну отчаяния и мрака.
Когда он уже потерял счет времени, опять заскрежетал замок, и крепкие мужские руки в полнейшем молчании, закрыв ему глаза накинутой тканью, потащили его куда-то по лестнице вниз, а по дороге Титов непрестанно слышал справа и слева громкие, ужасающие вопли, и сердце его переворачивалось — неужели человек способен кричать так.
Скоро движение прекратилось, и пока он боролся с подступившей к горлу от запаха крови и экскрементов тошнотой, его усадили на что-то обжигающе-холодное, а когда начали прикручивать руки проволокой к подлокотникам, аспирант понял, что размещается в железном кресле, в сиденье которого имелось отверстие. Наконец повязку с лица резко сорвали, и сейчас же, вскрикнув от яркого света, Титов глаза зажмурил, однако постепенно способность видеть вернулась к нему, и стало ясно, что находится он в мрачном каменном каземате. Впереди на возвышении находились места святого трибунала, сбоку сидел нотариус, а когда аспирант глянул в противоположную сторону, то сердце его опустилось в желудок: там присутствовало в изобилии все то, что изобрел человек для адских страданий ближних своих.
— Как следует посмотри, — раздался внезапно под низкими сводами громкий голос, — вот это дыба. — Говоривший, человек невысокого роста, лицо которого терялось под капюшоном, дотронулся рукой до бурых веревок. — Есть два способа ее применения. Это — страппадо и скуозейшн. В первом случае тебя подвесят за веревки, привязанные к запястьям, а к ногам прикрепят груз, — инквизитор указал на валявшиеся неподалеку куски железа, — представляешь, как ты сразу подрастешь. — Он неожиданно рассмеялся, и это было очень страшно. Внезапно смех прервав, он приблизился к аспиранту и продолжил: — Ну а если ты закоснел в грехе, то тогда испробуешь скуозейшн — подбрасывание. Веревку вначале отпустят, а потом резко натянут опять, прежде чем ноги твои коснутся пола, и все суставы выйдут из сочленений, а продолжаться так будет раз за разом, пока тело твое не превратится в выжатую тряпку. Ну а если это не поможет и ты погряз в грехе окончательно, то есть еще способ, — инквизитор внезапно перешел на шепот, — под стулом, на котором ты сидишь, будет разведен медленный огонь, и ты будешь жариться долго. Потом тебя вытащат и протрут специальным бальзамом, чтобы наутро посадить в бочку с кипящей известью, а когда тебя, полуживого от муки, оттуда вынут, то скоблить будут проволочными щетками. — На секунду он умолк и, посмотрев куда-то в угол, спросил: — Видишь вот это, — и, не дожидаясь ответа, пояснил: — это мясорубка для костей ног. Знаешь, как кричат попавшие в нее?