— Не хотите поработать?
Тот улыбнулся вежливо и сделал элегантный полупоклон:
— С вами не могу, вы такой быстрый и жесткий, что-нибудь случится обязательно.
Титову это не понравилось.
— Если что-нибудь случится, то только с вами. Давайте работайте, раз уж пришли, я сильно бить не буду — Не замечая, как усмехнулся Евгений Пани-ков, знавший, видимо, обладателя трусов достаточно хорошо, он придвинулся ближе: — Ну?
Зря он так настаивал на спарринге, совершенно зря. Оказалось, что беспорточный гость двигается быстро и мягко, подобно голодному тигру, и все Юрины удары увязают в его защите, как камни в зыбучих песках. А секунд через тридцать случилось и предсказанное «что-нибудь»: сильным ударом по печени Титова лишили дыхания, а затем, жалея, точно дозированным «маваси» note 21 двинули по голове. Вынесли напрочь. Слава богу, челюсть не раздробили. Словом, как и обещали…
— Здравствуйте, дети мои. — Сарычев разделся и по очереди погладил хищников, прибежавших на звук открываемой двери. В отличие от зверей, супруга его давно уже не встречала, так что, умывшись, Александр Степанович отправился на кухню кормиться самостоятельно .
Жену Сарычава звали Ольгой Петровной. Она была натуральной блондинкой с красивыми ногами и томно-волнительным взглядом серых глаз. Служила она по медицинской части и раньше, в отдаленно-благополучный период своего замужества, кончая, благодарно прижималась к широкой, тогда еще лейтенантской, груди: «Сашенька, родной…» Теперь же все стало по-другому: забьется молча в истоме и, простонав что-то нечленораздельное, сразу повернется к майору хорошенькой попкой. Да, жизнь семейная явно дала трещину. Впрочем, Александр Степанович причину знал прекрасно и даже как-то предложил супруге: «Ну давай приемного заведем, вон сколько сирот развелось при перестройке-то!» Только Ольга отказалась: «Мне мой собственный ребенок нужен». А затем пустила обильную слезу и зачем-то, ни к селу ни к городу, помянула сарычевского геройского родителя. Недобрым словом… И совершенно напрасно.
Отца своего майор не помнил. По рассказам матери, тот умер в страшных муках вскоре после его рождения, а отчего, неизвестно. И лишь когда отечество решило сыграть партейку в гласность, Сарычеву стало ясно, что на родителе его родная советская власть проверила, как будут загибаться от радиации поганые империалисты, взяв, правда, сначала подписку о неразглашении под страхом смерти. Тема эта была болезненна, как гнилой зуб, и лучше бы Ольга ее не касалась. Разговоры были пустые, а душа наполнялась горечью и обидой. И за отца, и за державу…
Вода закипела. Шваркнув пакетом об пол, чтоб разбить слипшиеся пельмени, майор высыпал их в кастрюлю, куда уже успел положить соль и лавровый лист, с чувством помешал, глянул на часы и принялся ждать конечного, вожделенного результата… Наконец пельмени всплыли, разбухли, сделались желтовато-скользкими. Исходя слюной, Сарычев переместил их в тарелку, кинул сверху масла, сметану, зелень, нарезанный маленькими кубиками сыр и впервые за день поел по-человечески. Хищники, натрескавшиеся буржуазного «Вискаса», крутились рядом, из чувства солидарности слизывая ряженку из коллективного блюдечка с каемочкой.
Скоро тарелка опустела, и повеселевший Александр Степанович налил себе чайку. Только не было у него в душе полной гармонии, на сытый-то желудок еще сильнее стали донимать его мысли всякие разные, большей частью безрадостные…
Прошло чуть больше недели, как капитан Самойлов повязал чалогоnote 22, толкавшего ампулы с «белым китайцем», а весь рынок оказался буквально завален этой отравой, метко прозванной «крокодилом». Цена на него установилась смешная, создавалось такое впечатление, что производителей интересует не материальная, а социальная сторона происходящего. Нате жрите, дурейте, превращайтесь потихоньку в скотов…
Для истории-то не секрет, что человечество познакомилось с наркотическим дурманом очень давно. Еще пять тысяч лет назад древние шумеры прекрасно знали свойство опиума, называя его «гиль», то есть «радость», а в индийском эпосе «Ригведа» гашиш воспевается как «небесный проводник». Однако всегда это был удел избранных, и употребление «дара богов» простыми смертными каралось чрезвычайно жестоко. Нынче же кто-то предлагает «крокодила» всем желающим по бросовой цене, мол, давайте, граждане, не стесняйтесь, берите, сколько душе угодно. Пока она у вас еще есть… Но не одно это казалось Сарычеву странным.
Взять хотя бы месторасположение предполагаемой «фабрики»… Не хрен собачий — объект Министерства обороны с мудреным названием «Рекреационный центр для высшего командного состава». Санаторий для полководцев. А что, отличное местечко — тишина, спокойствие, чистый воздух, до города опять-таки рукой подать. И главное — вывеска… Нос кто ни попадя совать не будет. И все это за смешную, чисто символическую плату. Официальную, естественно… Да, чудеса! Неподвижному же посту наблюдения открылись вещи вообще удивительные — не далее как сегодня вечером к коттеджу подкатил военный УАЗ с залепленными снегом номерами, из которого выгрузили нечто в большом продолговатом ящике. Бомбу? Контейнер с газом? Черта в ступе? Сарычеву все это очень не нравилось…
На другой день Александр Степанович долго ходил на четырех, вилял хвостом, а под конец лег костьми в кабинете главнокомандующего. Это было оценено — майору выделили две машины дополнительно. И результат, конкретно положительный, не заставил себя долго ждать.
Уже к обеду курьеры на черной «семьсот сороковой» засветили своих коллег, прибывших в белоснежном «опеле-омега». Те понятия не имели о контрнаблюдении и были взяты теплыми, с поличным. Изъятые у них ампулы отправили на экспертизу, и спектральный анализ показал: да, в «стекляшках» «белый китаец» собственной поганой персоной. Место его изготовления уже никаких сомнений не вызывало, так что пора было брать быка за рога. Причем промедление было смерти подобно, и майор опять направился в высоковольтный кабинет.
При виде его усатой физиономии пока-еще-полковник, но почти-уже-генерал сделался хмур:
— Надо скорей тебе, Сарычев, подполковничьи погоны вешать, а то ведь ты с меня последние подштанники снимешь.
«Пошел ты со своим исподним куда подальше!» — мысленно послал его майор, а вслух ласково сказал:
— «Фабрику» нужно брать завтра утром, иначе поздно будет. И силовых надо, полагаю, взвод, самим никак не управиться…
Почти-генерал был мудр и потому слушал его равнодушно, не сводя глаз с бюстика Железного Феликса. Давно уже дела служебные он не принимал близко к сердцу…
Командира омоновцев лейтенанта Доценко Сарычев знал еще по службе в оперполку. Был тот молодец могучий, широкоплечий, и было непонятно, как это отделовские «Жигули» еще не развалились под тяжестью его многопудового тела.
— Ну что, Петро, какие мысли?
Майор с лейтенантом уже прошлись возле объекта, отметили высоту стен и наличие сигнализации, долго наблюдали за особняком в бинокль и теперь решали, как преодолеть трехметровый забор и, избежав тесного контакта с находящимися по ту сторону злобными церберами, попасть через железную входную дверь внутрь.
Можно было, конечно, не мудрствуя лукаво, шарахнуть из РПГ-7, ручного противотанкового гранатомета, по воротам и с криком «ура» ворваться через дымящуюся брешь во двор, но это была бы грубая, дешевая работа, недостойная профессионалов, за нее в случае чего по головке не погладят. Самое малое — отмассируют копчик…
Наконец решение было найдено, и лейтенант Доценко отправился охватывать инструктажем подчиненных, которые кадрированным взводом расположились в автобусе на обочине шоссе. Сарычев пошел к своим, так же шевелить извилинами и языком. Как-то нехорошо было у него на душе, муторно, неспокойно. Вот сука драная эта интуиция… Не спится ей, стерве…
Было раннее зимнее утро. Еще не рассвело, мороз был колюч, звезды в небе казались льдинками, отражавшими свет молочно-белой луны. Мирные люди еще почивали, а неугомонные чекисты уже успели проверить связь, вооружение, снаряжение и, едва только начало светать, стали подтягиваться на исходную. Куда ж ты денешься — ноблесс оближ… note 23
Где-то в полдень загудел электродвигатель ворот, медленно начали разъезжаться створки, и по связи прошла команда: «Снайпер, внимание!» В то же мгновение коренастый омоновец навел бесшумную винтовку ВСС на проем ворот и, только луч лазерного целеуказателя упал на выезжавшую БМВ, плавно нажал на спуск. Затем щелкнул переводчиком огня и всадил еще десяток пуль в ни в чем не повинную «бомбу». Выстрелы были подобны легким хлопкам в ладоши, тем не менее мощные девятимиллиметровые патроны раскололи блок цилиндров «семьсот сороковой», двигатель заклинило, и иномарка застряла в воротах, не позволяя створкам сомкнуться.
Пассажиров тут же выволокли наружу и положили мордами в снег с широко раскинутыми ногами и руками, сцепленными на затылке. А через капот и крышу «бээмвухи» уже перемахивали опера и омоновцы, мчались к дому. Взвизгнули и отползли, познакомившись с антисобакином, барбосы. Из окошка на третьем этаже вылетели стекла, и кто-то, судя по звуку, дал длинную очередь из автомата Калашникова. Нападающие мгновенно рассредоточились, укрылись за стволами столетних сосен, однако стреляли пока не в них. Пули прошили многострадальную БМВ в районе бензобака, и взрыв разметал во все стороны экипаж вместе с повязавшими его омоновцами.
Уже в следующую секунду стрелок взял чуть ниже, и невысокий сержант, вскрикнув, схватился за бок, — легкий бронежилет «Кора-2» от пуль АК не спасал. Вскоре еще один омоновец опустился на красный снег, а в доме уже вовсю работали четыре автоматных ствола. Стрелявшие были явно не из начинающих — они не суетились, палили грамотно, умело, короткими очередями. Тут же по эфиру прошло «Первый, цель взял», и откуда-то чуть слышно отметился снайпер, заставив один ствол замолчать.