Он не спеша вышел на улицу, погрел, не ленясь, двигатель «семерки» и минут через десять уже стоял перед дверью с надписью «квартира высокой культуры».
— Это я, батя.
Щелкнул замок, и, ощутив крепкую еще отцовскую ладонь, Сарычев спросил:
— Ну что, хулиганят?
— А как же иначе-то, — Степан Игнатьевич пожал не по-стариковски широкими плечами и с гордостью произнес: — Чай, пацаны подрастают, не девки-сикарахи. — И, повернувшись, громко закричал куда-то в необъятные дебри коммуналки: — Эй, архаровцы, родитель ваш прибыл! Встречайте!
По длинному, полутемному коридору послышался дружный топот, и, узрев своих наследников — ушастых, с разбитыми коленями близнецов, Александр Степанович потрепал каждого по вихрастой, почему-то белобрысой шевелюре и скомандовал:
— Пять минут на сборы. Время пошло.
А минут через десять, проезжая Невской набережной, он глянул в прозрачно-голубое весеннее небо, на котором висел золотистый диск ласкового солнышка, затем посмотрел на счастливые, беззаботные улыбки прохожих и внезапно от чего-то очень хорошего, через край переполнившего его душу, фальшиво затянул:
— Степь да степь кругом…