— Зачем верить глупым сплетням. Оцени сам, друг мой.
Я тоже оцениваю: бродяга в грязных лохмотьях, нечесаный и давно нормально не брившийся. Стоит, держась за косяк одной рукой, а другой — сжимает горлышко оплетённой соломкой бутыли. Только нищего алкоголика мне не хватало. Такого добра и на родине полно, в сказку ходить не надо.
Только…
… когда мои глаза встречаются с его — тёмно-красными, зловеще-горящими, я понимаю, что мужчина вовсе не пьян, и вообще не тот, кем кажется на первый взгляд, и тогда мне становится страшно…
Вот тебе и черепки на счастье, Илона!
Глава 7. Широкой этой свадьбе было места мало
Красноглазый суженный обходит меня по кругу, оглядывая, как ярмарочный товар. Ухмыляется хищно и недобро, отхлёбывает из бутылки, а потом рукой, сжимающей горлышко, обводит меня, словно чертит воздушный круг.
— А она ничего… — говорит так, будто меня здесь нет, поверх моей головы, королю. — Беру! Заверните…
Отхлёбывает ещё глоток, неприлично икает.
Да уж! Семейным счастьем от него так и прёт! А ещё — дешёвой сивухой.
Я пячусь назад, но наступаю на шлейф платья и едва не падаю. Король успевает подхватить.
— Ну что же ты, доченька, — воркует он, — так торопишься замуж? Хочешь бросить нас с матерью? А мы ведь ещё не успели на тебя наглядеться.
Но пальцы его сжимают мой локоть отнюдь не нежно. Да какой там! Походу, синяки останутся!
Зло соплю и молча пытаюсь вырваться.
Королева Юлия опускает рукоделье на колени и с умилением наблюдает за сценой. Вот-вот заплачет, так растрогана.
Ненавижу грёбанных коронованных лицемеров!
Удаётся вырвать руку, отскакиваю в сторону, фыркаю, как рассерженный ёжик. Задираю нос и говорю:
— Вы не посмеете! Я никогда не выйду замуж… за… такого… — меряю взглядом женишка. Надеюсь, получается достаточно презрительно.
Красноглазый хмырь продолжает ухмыляться. Ууу! Так бы и съездила по физиономии!
Но меня продолжают не замечать.
— Что я и говорил — строптива! — Король разводит руками. — Намучаетесь с ней.
Красноглазый фыркает:
— Строптивость лечится. Быстро и надежно. У меня есть способ. Положитесь на меня, папа.
Мужчины перебрасываются многозначительными взглядами. Явственно видно — сговор!
Так я и поверила, что принцесса, бывшая пешкой в крупной политической игре, вдруг ни с того ни с сего отдается реальному первому встречному.
Гончару, пойманному пьяным на конюшне.
Ага, щаз! Не держите меня за дурочку?!
А если это сговор, значит, я нужна. И, желательно, целой и невредимой. Вот с этим-то у них и будут проблемы.
Подхватываю проклятые юбки и кидаюсь к окну, быстрее, чем кто-то из них успевает среагировать.
Вскакиваю на подоконник, открываю окно и… не успеваю даже выдать пафосную экспрессивную речь о том, где я видела всё их замужество. Я банально теряю равновесие. Даже вякнуть не успеваю, как уже лечу вниз.
Мамочки родные!
Колочу по воздуху руками и ногами, ору во всю глотку.
Нет, я, конечно, думала о том, что умерев здесь, очнусь дома. Но теперь, в буквальном смысле заглянув смерти в глаза, вернее — в суровую мостовую, умирать мне резко расхотелось.
Я зависаю в каком-то метре от поцелуя с солидным таким булыжником. Ощущение, что за спиной натянута верёвка, и я на ней вешу.
Выворачиваюсь, задираю голову.
Святая троица родственников — нынешних и будущих — сгрудилась в окне. Любуются картиной, то есть, висящей и дрыгающейся мной.
Потом меня совершенно бесцеремонно тянут вверх, будто я — марионетка на ниточке.
В окне будущий супруг меня ловко ловит, и на какое-то время я остаюсь в его объятиях.
Близко-близко, глаза в глаза. В тёмно-красное марево. У меня снова возникают ассоциации с космическим штормом, как тогда, когда я пялилась на «дьявольские головешки».
Он опускает меня на пол медленно и даже бережно. Легко, как маленькую, щёлкает по носу.
И говорит королю:
— Как мило! — Гласные он немного растягивает, из-за чего получается ехидно-певучая интонация. — Маленьким принцесскам к лицу капризничать! — Качает у меня перед носом пальцем. — Но я специалист по непокорным красавицам.
От близости этого типчика меня продирает жуть.
Сейчас, при близком рассмотрении, видно, что он довольно-таки недурен собой, высок и ладно сложен. Только вот черты лица настолько резкие и злые, что производят неприятное впечатление. А глаза заглядывают в самую душу, в каждый её потаённый уголок, и выворачивают всеми секретами наружу.
Брр…
От таких типов в реальности я шарахалась и старалась обходить их седьмой дорогой.
А тут меня кидают прямо в пасть красноглазому демону.
И тот ухмыляется, самодовольно и сыто.
Король потирает ладоши.
— Вот и славно, нареченные поладили. Значит, пора отдавать распоряжение о начале церемонии. — И почти весело подмигивает псевдогончару: — Чего тянуть!
Королева томно вздыхает:
— Ах, какая воля! Мой король, вы настоящий правитель!
А по мне — циркач! Притом, не самый умелый.
Но меня, как повелось в этом мире, не спрашивают.
Король звонит в серебряный колокольчик, и снова появляются какие-то девы в белых, почти монашеских одеяниях. Они обступают меня, двое берут под руки с обеих сторон, а остальные выстраиваются в два ряда.
Так и идём.
Девушки поют что-то скорбное и монотонное, от чего вся наша процессия напоминает не свадебную, а похоронную.
Хотя в чём-то так оно есть.
Сегодня я похороню свою надежду вернуться домой. Вряд ли красноглазый отпустит меня.
Снова оказываюсь в гардеробной. Кажется, в Северной Атомике просто помешаны на нарядах. Наверное, меняют их по несколько раз в день. Читала, что в прежние времена у наших земных царей-королей тоже было так заведено — дважды одно и то же платье не надевали. У российской императрицы Елизаветы за всю жизнь образовалась солидная коллекция в пятнадцать тысяч платьев. Правильно, а что ещё им в те времена было делать? Только наряжаться, плести интриги и плясать на балах.
Девушки, похожие на монахинь, и для меня выбирают сверхскромное платье из тонкой бледно-голубой шерсти. На рукавах и юбке у него прорези, в которые видно нижнее, кипенно-белое, больше напоминающее рубаху. Единственное украшение — широкая серебристая канва по подолу да пояс из металлических колец и цветов. Вполне себе стильный.
Волосы мне заплетают в простую косу, украшают венком из цветов, вроде наших васильков и ромашек. А вот свадебная обувь меня по-настоящему пугает — деревянные сабо. Видела такие в своей книге сказок. У Золушки были. Они напоминают галоши, грубо выдолбленные из деревянного бруска.
Добро пожаловать в сказку, Илона. Но дерево всё-таки мягче, чем хрусталь. Радуйся тому, что дают.
Когда образ почти завершен, в комнату входит Гарда. В руках у неё нежный букетик из цветов льна, перевязанный атласной голубой лентой.
— Вот, — говорит воспитательница, протягивая букетик мне, — Её Величество велели передать. Вместе с материнским благословением.
Ужасно хочется вышвырнуть к чертям этот букет и послать королеву со всеми её интригами в пешее эротическое путешествие. Но… букет довольно мил, к тому же невесте положено держать в руках цветы. А грубые слова не красят девушку.
Беру букет, благодарю, Гарда трогает меня за плечо, печально улыбается, в глазах её дрожат слёзы.
И тогда я решаюсь…Прошу монахинь оставить меня с кормилицей (кажется, это будет правильным определением для роли Гарды в жизни здешней Илоны) наедине, и когда последняя из них уплывает за дверь, падаю на колени и прошу:
— Гарда, милая, на тебя вся надежда… Ещё раз умоляю тебя — помоги сбежать отсюда.
Она поднимает меня, отряхивает платье и качает головой:
— А я вам ещё раз скажу, глупое вы дитя, что вам не уйти. Дворец полон магов да чародеев. Все они покорны воле королевы. Вы и шагу ступить не сможете, чтобы королевские сыскари не сделали стойку.
— Но… я… — пытаюсь возразить.
Гарда предупредительно вскидывает руку:
— Вы уже пытались покончить с собой. Что из этого вышло?
Вздыхаю: тем, что весь двор рассмотрел моё исподнее. То бишь, позором и провалом.
Гарда подвигается ближе:
— Да и ваш будущий муж не так прост. Поговаривают, до того, как вас ему представили, он долго беседовал с Их Величествам. Ходят слухи, подарил им нечто, из-за чего теперь никто на Северную Атомику войной не пойдёт. Потому-то они ему вас и отдают.
Точнее было бы сказать: продают, за какой-то магический артефакт.
— Лучше вам смириться, моя деточка. Замужество — не смерть. А там, глядишь, стерпится-слюбится. Каждая женщина приходит на свет, чтобы стать матерью и женой. В том наша миссия. И у вас получится, — она берёт меня за руки, заглядывает в глаза. — Не боги горшки обжигают…
Тогда я достаю последний козырь.
— Гарда, там, в башне… Когда я сказала, что потеряла память… В общем, я солгала. Всё я отлично помню. Например, то, что я не из этого мира. Даже королева знает. Она сказала, что таких, как я, называют у вас залётными…
— Да, моя госпожа, я в курсе. Все знают, — отвечает Гарда, и тон её с дружелюбного вдруг меняется на строгий, почти суровый. — Так и говорилось в пророчестве. Наша принцесса исчезнет, а на её место явится залётная из другого мира. Чтобы исполнить своё предназначение.
— И что же это за предназначение? — интересуюсь я, хотя самой уже плохеет.
— Принести мир и спокойствие в Северную Атомику на долгие годы…
Хмыкаю:
— Хорошая миссия.
— Вот именно, — Гарда суёт мне в руки букет, который я, в пылу беседы, бросила на столик, разворачивает за плечи к двери и слегка подталкивает вперёд: — Так что идите и выполняйте.
Сурово, почти по-военному.
Вот тебе и «самый счастливый день в жизни каждой девушки».
К двери бреду уныло, как на казнь…
Мы проходим бесконечными коридорами. Сёстры уныло поют, Гарда семенит сзади, тащит какую-то пухлую книгу на бархатной подушке.