— Я о том и толкую: одного завалили, так другой вылез. Снова когти точит, клыки разнимает. Пора и им заняться.
Его собеседник тоскливо тянет:
— А может в наши леса? На кабана?
Король хмыкает:
— И в чём смысл такой охоты? Толпа людей с собаками загоняет бедного зверя. Исход такой вылазки известен заранее.
Герцог Эльденский закашливается, поперхнувшись вином. Да уж, у короля, как всегда, железные аргументы. И крыть-то нечем. Однако герцог пытается:
— Ну его можно хотя бы зажарить и съесть. А Сивошкурый не только несъедобен, так ещё и кровь у него ядовита. А клычищи! А когти! Лошади чуют его за много миль и на дыбы встают. Вы же помните, что на последней охоте было?
Король встаёт, разминает затёкшие конечности и усмехается:
— Я это предусмотрел. В этот раз поедем на огнегривых.
Час от часу нелегче, уныло думает первый советник. Но спорить с королём — себе дороже. А герцог Эльденский пока что ценит и своё место при дворе, и голову на плечах. Придётся ехать на безумную королевскую охоту в мрачный и враждебный Злобнолес. Хотя куда лучше девиц ко двору заманивать — вот дело как раз для первого советника. Тут он дока. Да и то, почему короля в Злобнолес тянет, — понять можно. Он ведь по глупости одного из королевских предков возник. Тогда же и Чёрная Злоба в этих краях стала лютовать. Король чувствует вину и старается изничтожить как можно больше чудовищ. Чтобы его же верноподданным спалось спокойно. Цель, безусловно, похвальная, но вот только в Трофейный зал без дрожи не войти. Некоторые чучела там весьма реалистичны. Придворные таксидермисты стараются на славу. А король в Трофейный зал ещё и претенденток на роль невесты водит. Немудрено, что бедные девы разбегаются, куда глаза глядят.
Лицо герцога, должно быть, весьма красноречиво отражает все метания и размышления. Поэтому король великодушно хлопает первого советника по плечу и, хохотнув, говорит:
— Возможно, ты огорчишься, друг мой, но минуту назад я принял решение ехать на охоту без тебя. На сей раз беру с собой только Серых Стражников. От перепуганных придворных толку мало. Но ты не расслабляйся — у тебя своя охота, — король подмигнул. — Доставь-ка мне прелестную баронессу Марику.
Герцог Эльденский готов расцеловать короля. И уж конечно обязуется служить ему верой и правдой до скончания дней своих.
В общем, охота тогда удалась — и у короля, и у герцога. Сивошкурый зверь занял место в Трофейном зале, а прекрасная Марика в свободное от учёбы время украшала собой спальню короля.
Барон зазнался, задрал нос и пустил слух, что скоро-скоро сам король женится на его дочери. Когда сплетни дошли до королевского замка, Его Величество и первый советник знатно повеселились. Ведь они-то знали, что настоящая невеста — принцесса Элиолл. И в свой срок она принесёт брачные обеты королю. Но пока что — решили немного потешить самолюбие барона.
…Недобрые силы — впрочем, других в здешних местах уже лет триста не водилось — надоумили короля в тот день посетить Академию Тёмного колдовства. Должен же куратор хоть иногда наведываться к подопечным лично? Дурное предчувствие, конечно, мучило и трезвонило во все колокола, но король, по своему обыкновению, залил его тремя кубками изысканного вина и отправился в путь.
Но едва только ступил на территорию академии — как посыпались несчастья. Сначала в его объятия при всём честном народе упала какая-то ненормальная слезливая девица. Потом выяснилось, что у этой полоумной в наставницах — самая настоящая фея-крёстная! Подумать только — фея в Академии Тёмного колдовства! Какая нелёгкая занесла сюда эту крылатую дрянь?!
Король намеревался устроить разнос ректору академии за то, что тот пустил светлую в благородную обитель тёмных. И только страстные ласки Марики притупили его гнев и даже привели в благостное расположение духа. Но ровно до той минуты, пока гадкая фея не врезалась в него в полутёмном коридоре женского корпуса.
Её кожа чуть светилась в неровном свете луны, любопытно заглядывавшей через окно. Волосы мерцали, крылышки переливались, а от самой головокружительно пахло цветами. Достаточно оснований, чтобы взбеситься.
— Ненавижу фей! — прорычал он, хватая её и буквально впечатывая в стену. — Они такие нежные. Такие сладкие.
Он обвёл рукой идеальные контуры её хрупкого тоненького тела и поцеловал, самым наглым и бесцеремонным образом.
Фея, конечно же, влепила ему пощёчину. Он лишь посмеялся — маленькая дамская ручка скорее поласкала, чем причинила боль. Впрочем, ему, антимагу, крылатая волшебница не могла причинить какой-либо существенный урон. Он так ей честно и сказал:
— Не тратьте магию понапрасну. Я — антимаг, любая магия против меня бессильна.
— Но — не проклятие фей, — гордо вскинув прекрасное, раскрасневшееся личико, заявила она и прокляла:
— Исчезни! И пусть на твою голову свалится попаданка!
Оказалось, он плохо знал фей и силу их проклятий… Одной фразой она стёрла его из анналов Сказочной страны. Превратила в исчезающего.
И о нём тотчас же все забыли.
Всё, что было ему дорого, всё, что волновало, всё, за что он сражался, — в одночасье исчезло. Любимая младшая сестра уколола палец веретеном и провалилась в вечный сон, королевский замок оплёл тёрн, корона покрылась ржавчиной, а собственные вассалы перестали узнавать и оказывать почести.
Больше никто не помнил ни о короле, ни о его процветающем государстве, словно тех никогда и не было.
Осталась лишь золотая цепь на шее и два умения, которые могли прокормить: гончарное мастерство (он с юности подражал Богу-Гончару) и охота на магических тварей.
Тем и жил. Потеряв счёт времени. Слоняясь из кабака в таверну.
Обзавелся ослом и повозкой. Так странствовать стало сподручнее.
И вот однажды он здорово набрался на пару с каким-то забулдыгой и стал изливать тому душу. Пьянчуга слушал внимательно, кивал, но когда речь зашла о попаданке, вдруг протрезвел, наклонился вперёд и сказал:
— А ты женись на ней и убей. Нет попаданки — нет проклятия. Осталась фея с носом.
— Фея с носом, — хмельно хохотнул теперь-уже-просто-гончар и похлопал собутыльника по плечу. — А ты дело говоришь… как тебя там?
— Ганс, — подсказал пьяница, — огородник. Раньше горох выращивал, а теперь вот… — он повёл рукой, будто извиняясь за прокопчённые стены забегаловки.
Экс-король горько хмыкнул:
— Ты хоть огородник…Но я тебе вот что хотел сказать, дружище Ганс, — как же я узнаю эту попаданку? Фея сказала, что она упадёт мне на голову, однако девицы пока на меня падать не норовят.
— Оно и понятно, — ухмыльнулся Ганс, демонстрируя жёлтые зубы, — от тебя же разит, как от винной бочки.
Оба рассмеялись, обнявшись через стол.
Ганс успокоился первым и продолжил:
— Но на голову она и не упадёт. Она явится в зелёной вспышке.
— Откуда ты знаешь?
— Однажды я вырастил необычный горох…
Слова эти подействовали, как заклятие по призыву демона. Потому что с лавки у стены сразу же вскочила дородная, грязно одетая и лохматая особа. Она подбежала к Гансу и влепила ему знатный подзатыльник.
— Ты чего языком попусту треплешь, олух! — взвилась она. — Мы же договаривались никому про горох не рассказывать! Итак весь растеряли!
Пьяница попятился, жалобно закрываясь руками и бормоча:
— Уймись, Марта. По твоей вине ведь растеряли.
— А ну пойдём отсюда, говорливый мой, — и, подцепив Ганса под руку, много извиняясь и кланяясь, поволокла его к двери.
Уже у порога Ганс обернулся и крикнул:
— Зелёная вспышка! Увидишь её — там то, что тебе нужно!
Ганс и Марта удалились, а показалось, будто рассеялись в воздухе, как иллюзия.
А он с той поры ездил из города в город, из королевства в королевство и спрашивал: не замечал ли кто странного явления вроде зелёной вспышки? Так и добрался до самой Северной Атомики, где узнал, что как раз перед его появлением что-то такое видели над башней в лесу. Говорили, в той башне живёт принцесса — самая уродливая из всех, кто рождался в Сказочной стране. И она вот-вот должна явиться во дворец, чтобы выйти замуж.
Он порадовался уродству принцессы (не так жалко убивать будет!) и приготовился ждать.
Вскоре её действительно привезли на королевский двор. Она так спешила следом за своей нянькой, что не заметила пропойцу, спавшего на соломе у стены одного из сараев.
Зато он отлично её рассмотрел и понял: проиграл…
Принцесса, на его горе, оказалась нежной, юной и невыносимо прекрасной.
Такую убить — всё равно, что вырвать себе сердце.
Ландар грустно улыбается и целует мне руку:
— Ты, наверное, считаешь меня слабаком или идиотом?
Тянусь к нему, трогаю ладонью жёсткие тёмные волосы, обвожу пальцем резкие скулы, заглядываю в глаза — сейчас насыщенно-вишнёвые, словно дорогое вино:
— Нет, — говорю честно, — я считаю тебя романтиком, каких мало. И героем, таких по пальцам одной руки можно пересчитать. Ты даже не наорал на меня.
Он усмехается:
— Честно сказать, это лишь потому, что был обескуражен твоим внезапным появлением. Вот действительно — дар речи потерял.
— А зайди я через дверь — наорал бы?
— Непременно, — серьёзно отвечает он, но я вижу, как в глазах пляшут весёлые искорки. — И не думай, будто я успокоился и простил. Я намерен как следует тебя наказать.
Вот только нежнейший бархат в его голосе всё портит — ласкает, окутывает, чарует.
Ландар надвигается неотвратимо, как буря, вынуждая меня откинуться на подушки и вжаться в кровать.
Мне немного страшно, но этот страх будоражит. Заставляет кровь ухать в висках. Наполняет тяжестью низ живота.
Но… у меня ещё есть вопросы.
— Корона… Значит, Элиолл…
— Тссс! — требует Ландар, ловко расшнуровывая лиф моего платья. — У меня есть способ избежать этого…
— Чего?.. — удивляюсь я, перед тем, как ахнуть: ладони мужа уже сжимают мою грудь.
— Твоих вопросов… — говорит он, вовлекая меня в долгий страстный поцелуй…