Но «милейший ангелок» таковым был только с любимой няней. Даже с жестким отцом, который вечно был занят работой, а дома нередко срывал раздражение на персонале, «вытворяла кренделя».
«Не ребенок, а черт! И угораздило же тебя привести в дом ту прошмандовку!» – выговаривала едва ли не за каждым ужином Аглая Дмитриевна, не стесняясь ни Люсинды, ни ее брата. «Мама, прекрати! И я не позволю оскорблять память Маши!» – резко обрывал отец и вставал из-за стола. «Марк, скушай еще пирожок! Люсинда, как ты сидишь? Выровняй спину! Скрючилась, что вопросительный знак. И не вздумай при гостях показывать свои фокусы!»
«Фокусами» Аглая Дмитриевна называла спонтанные предсказания девочки.
Люсинда, понурившись, ковыряла пюре. А Марк незаметно пихал сестру в бок: «Давай кого-нибудь разыграем?» И Люсинда заговорщически улыбалась. Пожалуй, в этом доме она любила только двоих – свою няню и старшего брата.
Впрочем, еще один человек относился к ней хорошо. Как ни странно – первая жена отца и мама Марка. «Что, Аглая обижает?» – весело спрашивала Рита, привозя сына, чтобы тот повидался с родными. «Не обращай на нее внимания. Повопит и перестанет. Она никем не бывает довольна, даже Марку влетает. И меня пыталась гнобить, но я не сдалась. Впрочем, долго такой жизни я не выдержала. Аглая же никакую другую женщину в этом доме не терпит! Поэтому тебе и достается, хоть ты и маленькая. Соперничает с тобой за внимание сына». Люсинда в силу возраста не все понимала из того, что говорила Рита. А та спохватывалась, что наболтала лишнего, широко улыбалась и шуршала пакетом: «Смотри, какое платье я тебе привезла! Что, не любишь платья? Хорошо, в следующий раз привезу костюм, такой, чтобы Аглая дар речи потеряла. Помолчать ей не помешает, да?» – Рита доверительно подмигивала девочке, и та наконец-то улыбалась.
Люсинда очень жалела, что ни Марк, ни его мама не живут в их огромном доме, где нельзя было свободно вздохнуть. Ей было одиноко, тоскливо, потому что те девочки, которых Аглая навязывала ей в подружки, Люсинде не нравились. Ей интересно было играть с Марком, носиться с ним в догонялки, проворачивать каверзы. Брат умел маскироваться: вести себя перед Аглаей так, как та хотела, а за ее спиной выпускал чертенка. Люсинда же была слишком бесхитростна. Так они и росли с Марком – вроде и порознь, но вместе. Отца видели нечасто, потому что того полностью занимали бизнес, поездки, встречи. Он часто куда-то уезжал, а появившись дома, не торопился уделить внимание дочери. Няня и тут находила оправдания: «Станислав Родионович таким стал после смерти твоей мамы. Когда он встретил Машеньку, прямо весь светился, улыбался, шутил, подарки нам раздавал, а не замечания. А после ее смерти погас и стал таким – сердитым».
Люсинда знала, что ее мама умерла при родах. Отец никогда не праздновал рождение дочери, потому что для него это был день смерти любимой женщины. Даже если Аглая Дмитриевна устраивала прием, не появлялся в доме и подарок Люсинде передавал с кем-то. Повзрослев, Люси так и не начала отмечать эту дату: для нее та навечно осталась траурной.
…В Википедии неверно написали, что у Гвоздовского была лишь одна жена, с которой он развелся – Маргарита, а дочь – внебрачная. Незадолго до рождения Люсинды олигарх женился на рыжеволосой красавице Марии, с которой познакомился случайно на художественной выставке. Известного бизнесмена пригласили в числе почетных спонсоров, худенькая большеглазая Маша пришла на выставку из профессионального интереса: она училась на втором курсе художественной академии. Легенда гласила, что девушка не сразу приняла ухаживания импозантного мужчины вдвое ее старше. Гвоздовский добивался Марии больше года. Но счастье будущих родителей Люсинды длилось недолго: Маша вскоре забеременела и умерла, рожая дочь. Не помогли ни деньги, ни связи всемогущего бизнесмена. «Мамочка свою жизнь на твою обменяла», – шептала Татьяна, укладывая маленькую Люсинду спать. «Машенька хрупкого здоровья была. И неземная какая-то. Талантливая и с похожим даром. Это она тебе все дала – и жизнь, и таланты. Живи за двоих, маленькая. И на отца не сердись. Ему досталось. Он сильно любил твою маму». «И поэтому так не любит меня, потому что я ее убила?» – простодушно спрашивала Люсинда. «Да что ты такое говоришь! Спи давай, не думай об этом. Зря тебе я это рассказала!» – сердилась Татьяна и поправляла на девочке одеяло.
Настоящее
Люсинда прислушалась: Виктория чем-то гремела на кухне, то ли разбирая посудомойку, то ли затевая ужин. Пора было уезжать, потому что вечер плавно катился к ночи, но хотелось получить результат. Загадка не поддавалась, как сложная шкатулка, и тем больше распаляла азарт. Люсинда вновь вспомнила, как они с Максом обследовали мастерскую художника. На первый взгляд ничего интересного в пустом помещении не оказалось. Но потом Люсинда почувствовала похожий на сквозняк холод, исходящий от стены.
Нечто подобное она ощутила и сейчас, рассматривая место, где раньше висела картина. «Сквозняк» становился все четче, только нес он не простуду, а нечто более опасное. Здесь будто остались следы какого-то вмешательства. Похоже, Виктория оказалась права, посчитав картину нехорошей.
На мгновение Люсинда вдруг увидела, как в гладкой стене образовался небольшой провал размером с небольшую дверь. Можно было принять образ за разыгравшееся воображение, подстегнутое сильным желанием что-то понять. Но Люсинда вытащила телефон и позвонила Максу. У того оказалось занято, поэтому она отправила сообщение. Не прошло и двух минут, как коллега перезвонил.
– Макс, такое дело…
Она в двух словах обрисовала ситуацию. Он незамедлительно отреагировал: попросил никуда не уходить, дождаться его.
Примчался Макс действительно довольно быстро, отказался от предложенного хозяйкой угощения и сразу прошел в нужную комнату. Пока он снимал на телефон пустую стену, Люсинда с отрешенным видом стояла в сторонке. Виктория же явно с трудом удерживалась от расспросов: ерзала на диване, кусала губы, слегка приподнималась и тут же садилась обратно.
– Тот человек, который хотел купить у вас картину, больше не перезванивал? – спросил Макс, делая еще серию снимков с другого ракурса и с другим светом – включенным бра.
– Нет. И телефон у него отключен.
– Ясно.
– Что вы еще узнали? – не выдержала Виктория. – От полиции, похоже, помощи никакой. Надежда на вас.
– К сожалению, пока ничем не могу вас порадовать, – честно ответил Макс. – Но, думаю, скоро ситуация прояснится.
Виктория задержала на нем взгляд, ожидая, что Макс что-то добавит, но он с вежливой улыбкой сказал:
– На сегодня мы закончили.
– Погодите, Максим! Я еще кое-что вспомнила! – воскликнула женщина, явно желавшая их задержать. – В шкафчике с бытовой химией я нашла пузырек с какой-то жидкостью. Может, это растворитель, которым Саша стер с картины фигуру? Погодите, я принесу его!
Она вышла из комнаты, а Люсинда с Максом переглянулись. Что им делать с этим открытием? Но все же по очереди осмотрели флакон, который принесла хозяйка, осторожно понюхали содержимое. И Макс заверил Викторию, что примут новость к сведению.
Во дворе они задержались у мотоцикла, чтобы немного переговорить. Люсинда рассказала о ссоре супругов и причине.
– Думаешь, конфликт мог стать причиной ухода мужчины? – спросил Макс.
– Не так буквально. Ссора – это какая-то деталь, часть пазла.
– Хорошо, обдумаем. Хочешь где-нибудь перекусить?
– Домой хочу, – смягчила улыбкой отказ она. – Если подкинешь до метро, буду благодарна.
Люсинда вышла на своей станции и, закрывая лицо от летевшего снега, добежала до дома. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, она думала не о расследовании, а о том, что Марину выписали. С одной стороны, Люсинда чувствовала облегчение: избежит, если что, ненужной встречи с родителем в больничных коридорах. Она так и не смогла навестить его лично, узнала о его состоянии у персонала. С другой, сердце защемило от тоски – не по отцу, а по тому, что больше никогда не вернется.
И, может, потому что ее захлестнуло, как никогда, ностальгией, она решилась распечатать коробку от дяди Паши. Открыв шкаф и сдвинув в сторону полотенца, которыми завалила от самой себя подарок, Люсинда взяла коробочку так осторожно, будто та грозила взорваться. А затем сорвала крышку.
Внутри лежали карандаши и ластики – что не удивило. Но под ними обнаружилась фотография, сделанная два года назад за пару месяцев до случившегося.
Со снимка смотрела она сама – смеющаяся, растрепанная от танца. Слава хитро щурился в объектив и целовал Люсинду в щеку. В те летние дни в поселке дяди Паши проходила ярмарка, на которую съехались жители из окрестных городков. Было весело, ярко, многолюдно. На той ярмарке можно было купить все что угодно – от утвари до украшений, от чаев до вкусных блюд. Жителей развлекали народной музыкой и танцами. Люсинда со Славой наплясалась от души. Их так и сфотографировал какой-то прохожий на их камеру – растрепанных, перепачканных мороженым, невероятно счастливых – на фоне палаток, ансамбля в народных костюмах и мужчины, случайно попавшего в кадр…
Той ночью Люсинда засыпала, пряча под подушкой фотографию и тихонько поглаживая снимок пальцами. Но, как она ни молила, Слава так и не приснился.
Глава 14
Обычно Макс вызывал коллег на собрание лично: никак не мог привыкнуть к тому, что они теперь – его подчиненные. Но сегодня, держа в голове сразу несколько вопросов, снял трубку внутреннего телефона и отдал распоряжение Арсению всех обзвонить. Затем загрузил в ноутбук фотографии, проверил, четко ли их видно на специальной доске, сверился с заметками. Впервые собрание такого уровня предстояло вести ему.
Коллеги вошли группой, быстро расселись по местам. Шаман выложил перед собой пухлый блокнот, зажал в пальцах ручку, приготовившись записывать. Люсинда, подняв взгляд, слегка кивнула, будто давая разрешение, и Макс вновь подумал об утреннем разговоре.