рошлой, дозамужней жизни.
Пусть хоть у них, Макса и Марины, будет будущее, которого не стало у нее со Славой.
Люсинда открыла глаза и снова отправилась на поиски.
В этом месте она чувствовала себя такой опустошенной и потерянной, как в тот черный период, когда потеряла все. Она знала, что такое быть одинокой в полном людей мегаполисе, слепо бродить по улицам, натыкаться на прохожих и понимать, что никогда, никогда больше не увидишь того, к кому рвешься душой. Знала, что такое видеть утратившие цвета очертания сквозь пелену слез, желать себе смерти, но продолжать зачем-то существовать с огромной бездной на месте сердца.
От дежавю слабели ноги. Город выпивал из нее силы, и Люсинда уже не с отчаянием, а пугающей отрешенностью понимала, что еще на один круг ее не хватит. Может, так и надо – умереть, наконец-то умереть здесь, раз там, в ее неживой реальности, не получилось?
– Хватит. Хватит, – тихо приказала она себе, понимая, что в таком состоянии не дойдет даже до аллеи. Но ее снова швырнуло в воспоминания – в тот самый момент, который убил ее.
Два года назад
– Я остановлюсь здесь, – решительно сказал Слава, потому что Люсинду резко замутило. Она хотела возразить, потому что до их дома оставалось минут десять езды, но от нового приступа тошноты стало так дурно, что она торопливо зажала рот обеими руками. Муж торопливо свернул на обочину, оббежал машину и распахнул дверь. Люсинда вывалилась ему на руки и полными легкими глотнула воняющий бензином воздух. Стало только хуже.
– Бо-ожечки, – простонала она, прежде чем ее скрутил спазм.
– Остался месяц до окончания триместра, – сочувственно пробормотал Слава, поддерживая Люсинду и гладя ее по спине. – Месяц до того, как тебя отпустит. Но если не станет легче к вечеру, снова поедем к врачу.
Он обнял ее, обтер лицо смоченным в воде платком и прижал к себе.
– Я не хочу в больницу, – пробормотала Люсинда ему в плечо. В больнице без Славы ей было тоскливо, хоть капельницы и снимали острые приступы токсикоза. – Купи мне лимонада. Очень хочется.
Она имела в виду, чтобы Слава остановился у магазина неподалеку от их дома, но он ее желания воспринимал буквально. Поэтому, усадив Люсинду в машину, свернул в ближайший поселок и припарковался на небольшой площади, которую окружали торговые палатки.
– Я быстро, – сказал он.
Люсинда проследила в окно, как он бегом пересек площадь позади отъезжавшего от остановки автобуса и скрылся в дверях. Она прикрыла глаза и откинулась на спинку кресла. После того, как ее вывернуло на обочине шоссе, стало легче. Но надолго ли? «Восемь недель. У тебя уже восемь недель. После двенадцатой станет легче», – напомнила она себе. Ей постоянно хотелось есть, но еда не задерживалась надолго. Тошнило круглосуточно. Один раз Люсинде уже пришлось лежать под капельницами. Но токсикоз окончательно не ушел. Она не набирала вес, наоборот, худела. И отчаялась бы, если бы не поддержка и забота мужа.
Может, потому что ей постоянно было плохо, ее интуиция притупилась, а дар растворился в буйстве гормонов. Люсинда не почувствовала надвигающуюся беду даже за несколько мгновений до того, как все произошло. Она так и продолжала сидеть расслабленно в машине в ожидании мужа и прохладного лимонада. И даже когда с места сдвинулся припарковавшийся рядом с ними запыленный джип с заляпанными грязью номерами, ее не ошпарило предчувствием.
Потом очевидцы рассказывали, что внедорожник подлетел к крыльцу в тот момент, когда из магазина вышел Слава. Визг тормозов заглушил два хлопка. Люсинда и тогда не ощутила ничего. Только когда едва притормозивший у магазина джип с ревом сорвался с места, а чей-то истошный вопль ворвался в приоткрытое окно их со Славой машины, Люсинда встрепенулась. Из магазина выбегали люди, что-то кричали. Она медленно открыла дверь и вышла, все еще недоумевая из-за внезапной суеты. И только увидев скатившуюся с крыльца бутылку с лимонадом, поняла…
…Официальной версией убийства молодого механика, владельца автосервиса, стал передел бизнеса: якобы у Славы возникли какие-то недопонимания с конкурентами или «крышей». Следователи даже нашли «исполнителя»: наркомана с трясущимися руками и бегающим взглядом, который бы точно не смог выстрелить жертве точно в голову и грудь. «Исполнитель» не дожил до суда. А «заказчик» якобы успел скрыться из страны. Но Люсинда знала – от отца, от Марка, что убийство ее мужа было спланировано семьей Ахметовых, так и не простивших ей «позора». Это было вполне в их духе – месть и такой способ устранения неугодных. Трогать саму Люсинду Ахметовы побоялись: все же дочь Гвоздовского. Но убийство ее мужа сделало месть жестче, кровавей, потому что теми двумя выстрелами была уничтожена и сама Люсинда.
– Я тебя предупреждал, – жестко сказал Гвоздовский, навестивший дочь в больнице. На похороны Славы она так и не смогла пойти, потому что у нее случился выкидыш.
Люсинда не ответила, отвернулась к стене. Эта палата совсем не походила на ту, в которой раньше ей довелось лежать с токсикозом. Палата напоминала люксовый гостиничный номер, медсестры дежурили около пациентки круглосуточно. Но Люсинда никогда не чувствовала себя такой одинокой, как тогда.
«Это ты продал меня им, этим Ахметовым, – мысленно ответила она отцу. Никогда не прощу. Никогда».
Едва восстановившись, Люсинда ушла из больницы – скрылась тайно, захватив только телефон и кошелек с небольшим количеством налички. День она провела, отрешенно слоняясь по городу, а к ночи села на последнюю электричку и уехала к дяде Паше.
В доме она провела с месяц, а потом попрощалась. Слишком все там напоминало о расстрелянном счастье. Вернувшись в столицу, зачем-то согласилась на встречу с Марком. Он примчался в сквер, в котором Люсинда его дожидалась. Но разговора не вышло, потому что она даже к брату испытывала неприязнь – всего лишь за фамилию, которую он носил. Но небольшую помощь все же от него приняла: наличку, которая позволила ей снять однушку в спальном районе.
Марк иногда ей звонил, но она не брала трубку. Как не пользовалась и деньгами, которые он периодически переводил ей на карту. Однажды Марк все же подкараулил ее возле дома (как ему удалось ее выследить, Люсинда так и не узнала). Но разговор вышел еще короче, потому что брат попытался заговорить об отце. Якобы Гвоздовский обеспокоен и хочет встретиться с дочерью.
– Он обо мне никогда не беспокоился! – отрезала она.
– Но это неправда! – в отчаянии воскликнул Марк. – Что ему сделать, чтобы ты его простила?
Люсинда хотела ответить, что этого никогда не случится, но, чтобы скорей закрыть неприятную тему, брякнула:
– Пусть принесет мне голову сынка Ахматовых.
– Но так нельзя, Люси… – обескураженно пробормотал Марк и отступил.
– Займись своей жизнью, – попросила она. У брата в то время закрутился роман с какой-то актрисой. – Я со своей как-нибудь разберусь.
По правде говоря, жить ей совсем не хотелось. Днем Люсинда слонялась кругами по парку, а бессонными ночами пялилась сухими глазами в темный потолок. Кто знает, что с ней бы стало, если бы не случайная встреча с Сергеем Степановичем. Люсинда уже видела его несколько раз: пожилой мужчина приходил в тот же парк, усаживался на лавочку, доставал из потертого немодного портфеля термос с чаем, бутерброд и книгу. Казалось, на бесцельно шатающуюся тенью девушку он не обращал внимания. Но однажды, когда Люсинда опустилась на скамейку, подсел к ней и заговорил…
У Сергея Степановича был талант утешать, убеждать и обнадеживать. Люсинда до сих пор не понимала, как ему удалось не только ее разговорить, но и заставить прийти в его необычную «клининговую компанию», занимающуюся очисткой проблемных мест. Но именно работа и вытащила Люсинду из пропасти. Нет, не спасла от депрессии, не вернула желание жить, но помогла обрести какой-то смысл в ее существовании… А со временем и к коллегам она стала испытывать симпатию. Особенно сдружилась с Максом, острой интуицией распознав в нем родственную душу…
Настоящее
Люсинда дошла до леса и свернула на едва заметную тропку, уводящую в противоположную сторону. Вскоре впереди блеснуло темной слюдой озеро. Сердце встрепенулось от радостного предчувствия: здесь! Как она раньше не заметила эту тропу? Та будто пряталась от нее. А теперь словно город, наигравшись со своей пленницей, наконец-то выпустил ее и указал верное направление. Люсинда прибавила шагу, чувствуя, как усталость растворяется в адреналиновом предвкушении.
– Марина! – во весь голос позвала она. – Марина! Это Люсинда!
Послышался ей или нет слабый голос, но она немедля свернула на звук. А когда увидела развернувшуюся перед ней сцену, и вовсе бросилась бегом. Потому что увиденное ей не понравилось.
Макс в очередной раз порадовался тому, что Сивоволов жил уединенно, за пределами поселка, потому что в других условиях осуществить задуманное у них вряд ли бы вышло.
Шаман не стал терять времени: едва войдя в мастерскую, принялся готовиться к ритуалу. Первым делом он изучил стену, на которую ему указал Макс: огладил руками, прислушался, простучал в нескольких местах. Разве что не обнюхал. Потом выложил на дощатый пол свои, как бы выразился Гера, прибамбасы: мешочки с травами, несколько металлических то ли пиал, то ли мисок и связку сушеных листьев. Больше ничего Максу разглядеть не удалось – он отошел в дальний угол мастерской. Ему было любопытно увидеть шамана в работе. Однажды это произошло – случайно, на кладбище, и вызвало скорее смех, потому что тогда Макс считал Арсения шарлатаном.
Шаман тем временем избавился от верхней одежды и малахитового цвета пиджака, оставшись в брюках и бежевой рубашке. Затем достал из одного мешочка пригоршню сушеных трав, пожевал и этой смесью нанес себе на щеки и лоб полосы. Макс заинтересованно скрестил руки на груди. Шаман не обращал на него внимания, засыпая теперь в расставленные на полу пиалы травяные смеси.