Казалось, Гук должен был бы почувствовать облегчение после разгадки этой тайны, но он был зол на себя. Альбери по праву восстала против него. И все из-за Антуанетты. Он предал все пятнадцать лет доверия и сейчас терзался угрызениями совести. Он желал Антуанетту, но с тех пор как узнал, что его жене все известно, больше не сближался с ней.
В эту ночь он рассчитывал загладить свою вину. Потому что было полнолуние. Потому что потом он нужен будет Альбери. Потому что он хотел, чтобы она поняла, что ничего еще не потеряно. Потому что он сам слишком поздно осознал, что любовь жены к нему была сильнее ненависти к палачу ее семьи. На это он прежде не смел и надеяться. Когда она вернется, он убедит ее стать настоящей женой, дабы боязнь навсегда покинула ее. Гук хотел доказать ей, что она не внушает ему ужас и что он принимает ее такой, какая она есть. Полностью. Конечно, он, без сомнения, продолжит любить Антуанетту, сближаться с ней, но больше себя не выдаст.
Он без угрызений совести прошел мимо комнаты любовницы и толкнул дверь жены. Пусто. Только веселое пламя потрескивало в камине. Гук заставил служанок постоянно топить его. За пламенной завесой ему представлялось медленное превращение, слышались крики отчаяния, тоска. И отчетливей, чем в прошлые такие же ночи, он ощущал себя соучастником действа. Сложив молитвенно ладони, лицом к полной луне, светившей в окно, он ждал рассвета.
Филиппус мирно спал, но внезапно проснулся от угрожающего воя. Врач приподнялся, прислушался, невольно обегая взглядом пещеру. Ситар спокойно лежал у его ног. Он всегда находился при нем, словно собака у постели больного хозяина. Однако не столько вой встревожил Филиппуса, сколько смутная уверенность, что он мог исходить как от человека, так и от животного. Вспомнилось, что подобное он уже слышал один раз в замке. Здесь же понятие времени отсутствовало. Он протянул было руку к теплому телу Лоралины, но не нашел его.
— Лоралина? — окликнул он ее, но только эхо, отскочившее от стен, было ему ответом.
Разбуженный его голосом, Ситар встал, потом опять лег, положив свою темную голову ему на грудь. Спокойствие зверя приободрило. Причин для беспокойства не было. А Лоралина, наверное, ушла за лекарственными травами. Некоторые знахарки, с которыми он был знаком раньше, уверяли, что ночной сбор — самый целительный. Так что и за Лоралину нечего было беспокоиться. Он снова растянулся, посмеиваясь над собой. Уж кто-кто, а Лоралина в его защите не нуждается!
Погрузив пальцы в густую шерсть на шее Ситара, он задремал. Однако через какое-то время опять резко приподнялся. Грозное рычание раздалось совсем рядом. Ситар на этот раз поднял голову. Филиппус огляделся и наконец увидел: в нескольких шагах от него стоял серый волк, пристально глядя на него отливавшими металлическим блеском глазами, в которых явно читалась ненависть: вздернутые верхние губы обнажили страшные клыки.
Холодным потом покрылся Филиппус. Ситар вскочил на ноги и заскулил. Филиппусу не доводилось видеть такого мощного волка в этих краях.
«Не двигаться, не проявлять страха, — мысленно повторял он. — Ты живешь среди ему подобных, сам пахнешь волком».
Он зажмурился. Когда же вновь открыл глаза, зверя уже не было, но Ситар продолжал скулить, скулили и остальные волки, забившиеся в дальние углы пещеры. Филиппус не решился позвать Лоралину из страха выдать ее пришельцу. Может быть, голодный волк отбился от другой стаи? А вдруг он уже повстречался с девушкой? От этой мысли Филиппусу невыразимым ужасом сковало грудь.
Несмотря на раны, он вынудил себя сесть. Но боль пронизала все тело, когда он оперся ногой о пол, пытаясь встать. Цепляясь за стену, он поднялся, дотянулся до фонаря. Теперь нужно было добраться до костра, который Лоралина поддерживала в одном из углублений в стене. Волки никогда не приближались к огню. Он нащупал рукой затылок Ситара и изо всех сил вцепился в шерсть.
— Веди меня, — шепнул он ему, показывая на горящие угли.
Ситар двинулся вперед, таща за собой Филиппуса, подпрыгивающего на одной ноге. Они уже проделали полпути, когда грозное рычание за спиной заставило его пожалеть о своем намерении.
— Быстрее! — приказал он Ситару.
Но волк застыл на месте и тяжело дышал, будто повинуясь другому, более важному приказу. Филиппус обернулся. Непрошенный зверь подобрался, приготовившись к прыжку. Почувствовав, как дыбом встала шерсть Ситара, Филиппус невольно отнял руку. Ситар мгновенно оказался между ним и пришельцем. Какое-то время оба волка смотрели в глаза друг другу.
«Огонь… Нужен огонь», — стучало в голове Филиппуса. Ужасно болела нога. Усилием воли он заставил себя отодвинуться, оставив Ситара наедине с озлобленным серым волком. И чем ближе придвигался он к огню, тем больше казалось ему, что Ситар покоряется рычанию врага. Словно в подтверждение этого Ситар вдруг опустил морду, попятился и убежал. Филиппус понял: партия проиграна. Зверь сделал к нему несколько шагов. Его холодный, жестокий взгляд уперся в глаза врача.
«Еще бы немного… до костра совсем близко», — лихорадочно думаа Филиппус.
Зверь напружинился. И тут, вся в поту, вбежала Лоралина вместе с Ситаром. Она закричала:
— Стельфар, нет!
Но зверь уже прыгнул. Могучее тело опрокинуло Филиппуса на камни пола, клыки вонзились в руки, которыми он успел закрыть горло и лицо.
— Отпусти, Стельфар! Отпусти! — приказала Лоралина и издала вой-клич, собравший вокруг нее попрятавшихся волков.
Филиппус и не пытался отбиваться, он лишь защищал горло. Доберись до него зверь, тогда конец. Неожиданно тот поднял голову и попятился под угрожающее рычание волков.
На этот раз Ситар прыгнул на него, и Филиппус стал свидетелем странного, неистового танца ненависти, а Лоралина обхватила его за талию и подтащила поближе к костру.
— Не двигайся! — приказала она. По лицу ее текли слезы, черты исказила ярость.
Если бы доктор и захотел двинуться, у него не было на это сил. Как зачарованный, он смотрел, как она вмешалась в драку, пытаясь разнять зверей. Она легла между ними, рискуя быть покусанной. Однако этого оказалось достаточно для прекращения битвы: волки боялись ее поранить.
Ситар отошел к Филиппусу и, тяжело дыша, лег подле него, одна лапа кровоточила. Филиппус хотел погладить его, но не решился — очень уж глубоки были раны на теле Ситара, оставленные острыми когтями.
Сперва он подумал, что Лоралина убьет серого волка, но вместо этого она опустилась перед ним на колени и спокойно принялась осматривать рану на его лопатке, нанесенную Ситаром. Она что-то говорила ему на непонятном языке, тогда как зверь продолжал ворчать и рычать, но лежал смирно. Она долго оставалась возле него, прижав серую голову к своей груди, поглаживая ее и успокаивая.
Взволнованный, заинтригованный и приведенный в смятение этой сценой, Филиппус не осмеливался произнести ни слова. Он мог бы поклясться, что видел, как девушка плакала. Вконец изнемогший, он, ощущая на губах привкус разбитых иллюзий, позволил сну одолеть себя.
С первыми признаками зари Гук с наслаждением потянулся. Сам того не желая, он поздно вечером задремал и спокойно проспал до рассвета. И это укрепило его в собственном решении. Раз уж он так спокоен, значит, сделал правильный выбор. Скоро появится Альбери.
Сердце его подпрыгнуло от радости, когда он услышал щелчок в камине. Однако улыбка застыла на губах. Едва войдя в комнату, Альбери рухнула на пол. Кровавое пятно расползлось на ее плаще, над плечом.
Филиппус проснулся внезапно от ужасного кошмара. Но, увидев силуэт Лоралины, порадовался, что то был лишь страшный сон.
— Лоралина… — нежно начал он.
Когда же она повернула к нему измученное, расстроенное лицо, он вынужден был признать очевидность. В ее запыленных волосах застряли крошки спекшейся крови, потемневшие бороздки черного от пыли пота образовали на ее щеках причудливый орнамент. Он посмотрел на свои руки. Как и ногу, их тоже покрывали черные полосы. А сам он опять лежал на соломенном тюфяке, но в этот раз Лоралина не изгибалась со стонами на его бедрах, не выкрикивала ему: «Я люблю тебя». И все же она улыбалась ему той извиняющейся улыбкой, которой обычно прикрывают неприятные слова.
— Тебе больно? — спросила она.
Он покачал головой. Боль, разрывающую его сердце, нельзя снять никакими мазями.
— Что случилось, Лоралина?
Она вздохнула, ласково коснулась ладонью его лба с прилипшими прядками.
— Я думала, она поймет. Я ошиблась. Я люблю тебя Филиппус, но как только твои раны заживут, ты должен будешь уйти и забыть меня.
Он рывком приподнялся, ярость бушевала в нем.
— Без тебя?! Уже десять дней я смотрю, как ты живешь, и ни мгновения не сомневался в тебе. Ты обещала предоставить сеньора его судьбе и следовать своей. Я не могу и представить, что тебя не будет рядом со мной.
— Ты не понимаешь, любовь моя! У меня нет другого выбора! Я принадлежу ей…
— Но кому, о господи? — почти взвыл он, схватив ее за руки.
— Волчице, серой волчице. Это она привела сюда мою мать, она опекала нас, а когда я появилась на свет, обучила меня языку волков. Она — их мать, и они почитают ее. Никогда бы не поверила, что Ситар выступит против нее. В каждое полнолуние она приходит сюда и спит рядом со мной. Я принадлежу ей, Филиппус.
— Нелепость! Это всего лишь зверь!
— Нет, мать всегда говорила, что она нашей породы.
— Но такое невозможно, Лоралина!
Она печально взглянула на него, опустила глаза. Затем медленно повернулась и приподняла волосы на затылке.
Филиппус почувствовал, как похолодела в жилах кровь. От затылка к шее девушки спускался пучок серой шерсти шириной в два дюйма и такой же толщины. Он не поверил глазам своим. Все это вздор. Оборотни существуют только в сказках!
— У каждой женщины нашего рода есть такая отметина. Не знаю почему, но, возможно, по этой причине я обладаю странными способностями. Я понимаю язык животных, могу бегать быстрее и прыгать выше, чем обыкновенный человек, могу по запаху находить лечебные корешки…