— Милый Тима! — чуть не плакала Гапка. — Свадьба уже намечена, через месяц с небольшим! Как он мне противен! Даже голова идёт кругом, вспоминая его. Тимочка, а что ты скажешь? У тебя же, вижу, есть деньги. Может, попросишь батюшку тебе меня уступить? Ну как я смогу жить с тем стариком? Ужас меня каждый раз охватывает.
— Попросить не задача, Гапка. А что толку? Хотя есть одна мысль. Может, она нам поможет. Надо попробовать. На денежки твой тятька падок, как я заметил, а у меня они могут появиться. Да и ты могла бы закинуть удочку матушке. Она тож может позариться на лишнее богатство.
— Почему ты так говоришь, Тима? — В голосе девушки слышалась обида за родителей. — Они же мои… родные, близкие.
— Были б такими родными, так не заставляли б тебя идти за старика.
— Так ведь… как же иначе, Тима? Всегда так было, и не нам устои предков менять. Тут мы бессильны.
— То как посмотреть, милая дурочка! — и, отвлекая от опасной теми, стал целовать её мягкие сладкие губы.
Уже дома, Тимоха всё же подумал и решил не откладывать разговор. Завтра же нужно посетить дом попа и предложить себя за мешок шкурок. А то ещё пропадут или кто додумается поискать и найдёт.
И всё же старое желание не пропало. Он ещё надеялся соблазнить Гапку и овладеть ею до свадьбы. Ну, а коль поп откажет ему, то и думать нечего. В ближайшую встречу затащит её к себе и возьмёт. Был уверен, что сумеет уломать дуру.
Подумав на следующий день, Тимоха отправился в избу попа, зная, что в это время он обедает, а потом спит часок или больше. И он спешил быть до обеда.
Встречу обставил под случайность. Поп не удивился, завидев Тимошку. Но разговаривать не захотел. Лишь позволил облобызать руку. А Тимошка заспешил, заметив поспешно, боясь, что поп уйдёт и не станет слушать:
— Батюшка, я о шкурках хотел с вами поговорить, — и тут же заметил изменение в его лице. Оно стало внимательным, даже глаза чуть заулыбались. Голова крутанулась в разные стороны.
— Ты что такое говоришь, бродяга? Какие шкурки? — Говорил он негромко и это лишний раз убедило юношу в своём правильном стремлении.
— Ну… как в прошлый раз, батюшка. Может, я провожу вас в дом? Там и поговорить сподручнее, ваше преподобие.
Поп думал недолго. Кивнул и молча пошёл дальше. Тимка плелся следом.
— Матушка, ты готовь обед на стол, а мне не мешать. Я поговорить охоч с этим балбесом. Надо наставить его на путь истинный. Пошли, — кивнул он Тимошке.
Поп уселся на лавку, присосался к чашке и выцедил квас целиком. Тимке не предложил. А тому тож хотелось испить прохладного кваска. На улице было жарковато.
— Ну, говори, юный босяк. Что у тебя там ещё есть ко мне?
— Я же говорю, батюшка. Шкурки, как в прошлый раз. Продать бы с вашей помощью.
— Выходит, у тебя ещё имеются? — вытаращил глаза отец Яков. — Значит, ты меня прошлый раз обманул, негодный грешник! Ну-ка выкладывай все!
— Так не обманывал я вас, батюшка. Тогда у меня ничего больше и не было. А сейчас опять появились. Вот, помня ваше расположение ко мне, батюшка, осмелился беспокоить по такому пустяку.
Поп вполне догадывался про игру юноши. Спорить и журить не стал. Он лихорадочно думал, что и как ответить. И вдруг спросил:
— Ты, видать, всё уже пропил, и посчитал, что с моей помощью опять получить дармовые деньги? Ишь какой ушлый нашёлся, Господи, прости меня грешного! — перекрестился и вздохнул чуть ли не горестно.
— Деньги, конечно, нужны, батюшка. Однако пропивать те не стал. Целы они почти все. Разве что истратил на себя, — Тимофей оглядел себя.
— Да? — удивился поп и с интересом оглядел юношу. — А для чего тебе столько денег? Аль жениться собрался?
Тимка обрадовался, что поп сам дал повод заговорить о женитьбе и тут же сказал:
— Так и есть, мой благодетель батюшка!
— И кто же согласился пойти за такого? — глаза попа заблестели любопытством.
— Нашлась, батюшка. Да я хотел получить ваше благословение. Всё ж очень важный шаг намечается, батюшка. Благословите?
— А что ж… Дело не хитрое. Да кто она-то? Я должен знать.
— Ваша дочь, батюшка. Её хочу в супруги, — наконец брякнул он, побледнев.
Глаза отца Якова округлились, щеки стали наливаться краской. И тут он прошептал как-то странно и угрожающе:
— Как ты посмел, грешная падаль, такое мне сказать?! Как язык повернулся? О Господи, — поднял он глаза к потолку, — вразуми меня и помилуй! До чего я дошёл! Со мной хочет породниться нищий бродяга! Вон!
— Простите, батюшка, — продолжал играть Тимошка, — хотел, как лучше. Без ссоры.
— А ты, божья сволочь, говорил с дочкой? — вдруг спросил поп.
— Как мог, ваше преподобие! Она вообще ничего не знает.
Поп пристально глядел в честные наивные глаза Тимошки и долго не смог найти нужных слов. Краска сменилась бледностью лица, и он чуть успокоился.
— Не смей ничего больше мне говорить, негодный прощелыга! Больше сюда ни ногой! Спущу собак на тебя!
— Очень жаль, ваше преподобие, — вздохнул Тимошка и направился к двери. Он медлил в надежде, что поп вернёт его. Не вернул. И Тимошка вышел, окончательно решив, что обязательно обрюхатит Агафью.
Глава 7
Отец Яков долго сидел, словно оглушённый таким поведением Тимошки. Жену, заглянувшую к нему и позвавшую обедать, прогнал грубо и раздражённо.
Думы, одна неприятнее другой, не покидали его голову. Сердце предательски и тревожно бухало в груди. И подумалось, что не дай Бог ещё сердце подведёт. А у него дети. Их надо поставить на ноги. Одна мать с этим не справится.
Вспомнив слова Тимошки о незнании ничего дочерью, усомнился. Матушка намекала как-то, что та уж слишком приветливо поглядывала на болвана Тишку. Встал, походил, успокаиваясь и прислушиваясь к щемящему сердцу. Кликнул жену. Та заглянула в щель двери вопросительно.
— Пусть Агафья зайдёт. Разговор имею к ней.
Боясь спрашивать о причине, матушка исчезла. А отец Яков всё раздумывал о странном поведении Тимошки. Его шкурках и тех денег, которые он так глупо потерял. Пять сороков!
Робко вошла Агафья и стала у двери в ожидании. Отец поглядывал на дочь сурово, молчал, нагнетая обстановку страха и робости на дочь. Наконец спросил тихо:
— Ты встречалась с Тимошкой? Отвечай, как на духу, дочь моя!
Бледность заполнила всё лицо девушки. Она молча стояла, не в силах справиться с охватившем её ужасом расправы. Но понукаемая отцом, прошептала:
— Матушка ведь запретила, батюшка. Нет, тятя! — ответила девушка, словно ныряя в ледяную прорубь. — Как можно!
Отец пристально смотрел на дочь. Та стояла, опустив голову, бледность не покидала её лица. Раздумывал, правду ли та молвила. Угадать точно не смог.
— А в мыслях держала? Думала о нём? — уточнил он.
— Изредка думала, тятя, — почти шёпотом ответила Агафья. — Он парень красивый.
— Говоришь, как потаскушка! — взорвался отец. Даже жена, стоящая рядом с дочкой, вздрогнула, испугавшись. Женщины молча ждали продолжения. Но не услышали.
— Агафья, что случилось? — спросила тихо мамаша. — Что ты такое натворила?
— Ой, мама! Ничего я не натворила! Я не могла сказать тяте неправду. — И залилась слезами отчаяния и настоящего горя. Родители не могли понять какова истинная причина такого плача и переживания дочери.
Последние слова дочери показались отцу правдой, и он помаленьку успокоился. Даже снизошёл до объяснения, заявив всё же со злыми тонами в голосе:
— Этот проходимец Тимошка вздумал просить нашу дочь в жены! Даже большие деньги предлагал. Надо же дойти до такой наглости, Господи!
— Ты ему, конечно, отказал, батюшка? — спросила жена. — А сколько денег у него?
Супруг глянул на жену грозно. Прикусила язык и больше не задавала глупых вопросов. Лишь утешала всё ещё рыдающую дочь.
— Ладно, матушка. Пусть Агафья идёт к себе. Обед на столе? Водочку поставь.
Жена поняла, что гроза миновала и поспешила увести дочь.
За столом нависла гнетущая тишина. Матушке так не терпелось побольше узнать о разговоре с Тишкой, что она то и дело поглядывала на супруга. Тот всё понимал, помалкивал и без аппетита поглощал обед. Даже пропустил вторую плошку за воротник, чем испугал попадью. Она то и дело крестилась, шептала молитвы, а поп чувствовал нарастающее раздражение. Вдруг показалось, что супруга стала похожа на свинью матку, вот-вот готовую опороситься. Бросил зло ложку и ушёл к себе. Попадья бросилась к нему, получила в ответ рык и поняла, что всё не так просто и легко. К тому же супруг сказал, не оборачиваясь:
— В храм не пойду. Хвораю. Всех прогоняй!
Хозяйка так перепугалась, что не осмелилась ничего спросить. Лишь это немного успокоила отца Якова. А матушка посеменила к дочке. Та лежала на кровати, утёрла слезу, подняв голову. Спросила устало:
— Что вам, матушка? Вы чем так испуганы?
— Отец что-то уж сильно расстроился. С чего бы так? Тимошку прогнал, что ж ещё? Или ты что-то знаешь да помалкиваешь?
— Что я могу знать, матушка? Я сама так испугалась! Об чём папенька говорил с тем Тимошкой? Он вам не сказал?
— Так сама слышала, — с подозрением сказала попадья. — Говори, коль что знаешь. Не молчи, тебе легче станет, коль выговоришься. Дочка?
— Я не знаю, о чем мне надо говорить, матушка, — чуть не плача ответила дочь. Начав говорить ложь, она уже не могла остановиться. Это её так пугало, что толкало продолжать начатое. Казалось, что так будет меньшим злом. В какой-то момент она сама поверила в свою ложь. Зато так было легче притворяться.
Мать вздохнула и ушла, так и не развеяв окончательно подозрения. Решила поговорить с сыном Петром. Знала, что тот большой любитель подслушивать да подглядывать, и мог пролить свет на поведение сестры.
— Ничего особенно, матушка, я не замечал, но уверен, что у них что-то есть, — ответил Петька на вопрос матери. — Помните тот праздник окропления церквей? Так тогда мне показалось, что Агафья нарочно исчезла. Народа было так много, что я не успел засечь, куда и с кем она побежала.