И почему-то стало жалко десяти рублей, что отец выложил на нужды Пустоши отца Галактиона. И сейчас, в предутренней темноте это воспоминание нисколько не смутило его. Всё же подумал и перекрестился, прошептав тихо:
— Господи, прости и помилуй глупого раба твоего, грешника великого! Бр-р-р!
Пришлось встать. Тело закоченело и требовало тепла и движения.
Тимофей вслушивался в необычный шум за стенами темницы. В огороженный тыном монастырский двор вошли многие люди, и гомон слышался даже через бревна его тюрьмы. А через пузырь оконца он смог разглядеть лишь тени. С трудом определил большое количество лошадей с санями. Это всё удивляло, и любопытство заполнило его, уступив копившейся злобе и недовольству.
С трудом дождался своего приятеля, молодого монаха, который принёс ему обед с большим опозданием. И Тимошка не утерпел, спросил, приняв скудную еду:
— Что тут творится? Откуда столько людей с лошадьми?
— Да вот понаехали. Тоже святые люди, правда, под охраной казаков и стрельцов.
— Ого! — удивился юноша. — Куда путь-то держат?
— За Камень, Тиша. Колокола везут для церквей и стрельцов против самоедов.
— А точнее не знаешь?
— На реку Таз, слыхал. Строить город там для промысла и торговли. Так говорят, парень. А ту-то как? Скоро выходить тебе. Дня три осталось, вроде бы.
— До тех пор я тут околею от голода и холода, — пожаловался Тимошка. — Много наехало? И чего им тут надо?
— Вроде бы что-то случилось у них. Больных решили оставить у нас. Отец настоятель в ужасе, не знает что и делать. Куда девать всю эту ораву. Ладно, я побежал, а то накажут. Дела не ждут, требуют своего. Держись, Тимоха!
Только сумерки начались, как Тимофея потребовал к себе отец Серафим с келарем. Что бы не произошло потом, Тимошка был рад оказаться на воле и вдохнуть свежего морозного воздуха. Всё лучше, чем сидеть в этой навозной яме. Даже оконце у самого потолка едва от земли на пол-аршина виднеется, да и то скоро и его завалит снегом. К тому же морозы крепчают.
Келарь с неприязнью без тени смирения в лице, встретил Тимошку грубо.
— Что, греховодник, остепенился, грешник?
Тимошка лишь поклонился, чувствовал лёгкое головокружение от студёного воздуха, и думать не хотелось. А келарь толкнул в спину, заправляя в келью настоятеля. Тимофей вошёл и с низким поклоном молвил:
— Здрав будь, отец Серафим, благодетель божий!
— Отмолил грехи свои, богохульник? — мрачно спросил настоятель. — Готов послужить вере нашей богоугодной и единой?
— Готов, святой наш отец, — ответил Тимофей, низко поклонился и перекрестился на образа в красном углу кельи, хорошо убранной и чистой.
Отец Серафим пристально вглядывался в лицо послушника, словно торопясь проникнуть в его сокровенное. Осенил себя крестным знамением, мельком глянул на образа, молвил будто с облегчением:
— Слушай, отрок беспутный. Даю тебе путь к очищению от греховных намерений. Завтра на рассвете будешь сопровождать обоз в Мангазею. Груз везут святой. Колокола, что в Вологде отлиты. Это честь большая, и ты должен оценить это.
— Буду стараться, святой отец наш! — с радостью поклонился Тимошка. — И обязательно буду молиться за вас, отец Серафим и за всё наше святое братство.
— Ишь как заговорил, бесово отродье! Да слава Богу, что мы с тобой расстаёмся. Отец Нафанаил, — повернул голову к келарю, — Дай баламуту унты и чего-нибудь на плечи, да рукавицы не забудь. Всё ж на богоугодное дело идёт сей грешник. Пусть объедки со стола поест, коль что осталось. А то отощал изрядно. Идите, и пусть Господь не покидает вас своим вниманием и заботами.
Настоятель благословил Тимофея, перекрестил и махнул ладошкой, мол, проваливайте с глаз долой, да побыстрее.
Тимофей ощутил волну ликования в груди. Едва забыл поклониться, но к руке настоятеля не подошёл, сообразив, что то может ему не понравится. Вышел за келарем. На крыльце остановился, глянул в тёмное небо. Погода явно портилась, обещая метель и потепление. Келарь двинул юного послушника в плечо, и Тимошка поплёлся на ослабевших ногах в трапезную. Монахи с молитвами уже выходили из-за длинного стола. Восхитительный дух еды вскружил голову Тимошке. Остановился на пороге, пропуская последних трапезников. Те недовольно поглядывали на отрока, крестились и спешно отходили. Всего в монастыре жило и молилось не больше двадцати монахов с настоятелем и прочими начальственными монахами.
— Ты тут сам управляйся, а я пойду, — буркнул келарь и вышел, оставив Тимошку одного. Тот бросился к столу и стал выскрёбывать из мисок остатки еды. Её было так мало, что поесть нормально не удалось. Зато появился его приятель, отец Никодим, и с радостным блеском в глазах спросил:
— Ты что тут делаешь, Тимка? Неужто отпустили раньше?
— Завтра утром с обозом иду. Настоятель приказал. У них людей не хватает, а я и так всем надоел, слава Богу! — и перекрестился. — Вот позволил, облагодетельствовал. Позволил объедки подобрать. А тут и подбирать-то нечего. Принёс бы мне чего из поварни, а?
— А поможешь мне там? — Никодим кивнул на дверь в поварню.
— Чего ж не помочь другу закадычному? Пошли, а то тут зря время теряю, и живот от всего этого, — оглядел мрачную трапезную, — колет и просит жратвы. Веди!
— Быстрее огляди миски и котлы. Сегодня я тут работаю. Выскребай всё, что заметишь. Смотри поосторожнее. Слишком много не ешь. Худо будет!
Всё же и тут еды оказалось совсем мало, но больше чем в трапезной. А через полчаса за ним пришёл монах, отец Гавриил, и с подозрением уставился на Тимоху. Глянул на котлы и со смешком заметил:
— После тебя и мыть не надо. Ладно, пошли со мной.
Тимофею выдали обещанное отцом Серафимом. Все старое, однако на Тимоху это не произвело никакого впечатлении. Он спешил одеться потеплее. Драный кожух, поеденный молью, оказался для него божьей благодатью. И унты ещё вполне сносные и не жмут. Значит, можно утеплить ещё. С трудом выпросил лишнюю пару портянок и теперь чувствовал себя боярином.
— Иди за мной, познакомлю с новым твоим начальником. Самым главным. То отец Яков из церкви монастыря Спасо-Прилуцкого. Поп ихний. Отвечает за доставку колоколов в Мангазею.
— А далеко та Мангазея? Где-то слышал ещё у тятьки, дома.
— Далеко, грешная твоя душа Тимофей. Не успели тебя постричь, да то теперь забота отца Якова.
Отца Якова нашли в келье. Он был не один. С ним были ещё трое, и в тесной келье они едва помещались. Зато было тепло. Провожатый оглядел с порога келью.
— Отец Яков, — позвал невысокого в длинной рясе священника. — К вам обещанного привёл. Второго отец Серафим не смог выделить, простите. Тимофеем кличут. Силой Бог не обделил, так что будете довольны. От работы не бежит. Правда, отощал малость, да то дело поправимо. Мы его накормили, одели. Берите и владейте.
Монах поспешил уйти, что Тимоху вполне устраивало.
— Значит, Тимофей? — переспросил отец Яков. Оглядел парня, заметил безразлично: — Спать сам место найдёшь, или как?
— Найду, батюшка. Свой ведь я тут. А что мне надо будет делать у вас в обозе?
— Об том и не спрашивай. Людей стало меньше, а путь долгий, и труден зело. Завтра не проспи. Выходим рано. И так задержались в пути.
Тимофей не стал тянуть. Опять хотелось есть. Однако достать, особенно теперь, чего-нибудь пожевать было невозможно. Разве что забраться в кладовки, да то не безопасно. Не стал больше мечтать, и так поел достаточно. А всё ж ощущение слабости не проходило. И это тревожило. Как бы не опростоволоситься завтра.
Место он нашёл в конюшне. Там уже были люди, и их оказалось много. Место нашёл с трудом, молча выслушивая недовольство чужих людей.
Глава 2
Большой обоз растянулся на версту. Стрельцы и казаки на редких татарских конях несли охрану, зорко оглядывая заснеженные просторы леса и перелесков. А Тимоха с волнением узнал, что проедут они Великий Устюг недели через две. Там надеялся повидаться с родными и с Танькой. Последняя часто посещала его во сне и не только. Особенно сейчас, когда чувство острого голода немного притупилось. Кормился он сносно, а работы пока было немного.
Великий Устюг Тимошка узнал по сверкающим куполам Вознесенской церкви и Троицкой. Сердце Тимошки радостно забилось. Он уже искал глазами подьячего отца Якова, надеясь упросить его отпустить на пару часов домой. Тем более что совсем недавно тот хвалил Тимошку за усердие и сноровку в работах.
— Домой? — спросил подьячий, с интересом всматриваясь в лицо Тимошки. — Ты из Устюга? Не знал. А чего тебя отправили в монастырь да ещё такой захудалый?
— Отец испросил совета у чудотворца Галактиона. Для того ездили в Вологду.
— Так богат твой тятька?
— Есть маленько. На Новой Земле моржовой костью разжился два года назад. По дороге домой молил Господа спасти его с товарищами. Бог услышал его слова и вывел на матерую землю. Удалось вернуться. Но дал обет отправить меня на постриг в монастырь, так я стал послушником. Да не для меня монашество, господин.
Подьячий с подозрением глядел на юного послушника. Скривил губы в усмешке.
— Надумал что-нибудь? Дело серьёзное. Если отпущу домой, не сбежишь?
— И не думайте так, господин. Я так рад этой оказии! Считаю, что то подарок Господа мне, — Тимофей улыбался весьма честно.
— Ладно, монастырская крыса. Отпущу. Если что, то найду, и тогда уж не обессудь. Запорю так, что сидеть не сможешь. Дня три мы будем стоять тут. Ты будешь наведываться. Мало ли на что понадобишься. Понял?
— Как не понять, господин. Все исполню! Лишь узнаю, где вас найти, как приедем.
Подьячий кивнул, отпуская Тимку.
Дома все семейство удивилось появлению Тимошки. Но лишь мать кинулась сыну на грудь и счастливо пролила слезу.
— Как ты тут появился, сынок? — утирая слезу, спросила мать.
— Да вот, мать, проездом в Мангазею. Дня три будем стоять. Потом снова в путь через Камень на реку Таз. Там город будут рубить, Мангазея прозывается. Меня к обозу поставили на работы. Колокола везём и малое войско стрельцов.